О гедонизме

О гедонизме, страстях, аскетике, апатии и прочем

1.

Человек по своей природе гедонист: он стремится к радости и к наслаждению.
Даже самый ярый православный аскет в глубине души гедонист, ибо, отвергая земные наслаждения, он ожидает райских наслаждений.

Однако цель аскетов (Рай) слишком далека и туманна, к этой цели нужно идти всю жизнь, поэтому большинство людей не являются аскетами; они, идя нелегкой жизненной дорогой, делают остановки: кто у пивного ларька, кто у казино, а кто у элитного борделя. И даже те, кто не впадают в крайности (пьянство, азартные игры, блуд), придерживаются гедонистической философии, они не собираются ждать наслаждений всю жизнь, им хочется удовольствий при жизни, здесь и сейчас.

Законно ли право человека на наслаждение?

Думаю, да.

Если Бог дал способность человеку получать наслаждение (от еды, от искусства, от секса и прочее), значит, эта способность законна, она имеет право на существование. Было бы странно думать, что Бог дал человеку способность наслаждаться, но при этом наложил на наслаждения запрет. Это походило бы на эксперимент, причем на эксперимент довольно-таки изощренный и издевательский.

Способность получать наслаждение законна, она дана Богом, она лежит в самой человеческой природе, поэтому не является злом, с которым следует бороться. Конечно, давать излишнюю свободу своим желаниям опасно, но взрослый зрелый человек  сам в состоянии устанавливать для себя  границы, за которые ему не следует выходить.

Надобно добавить: если о вреде гедонизма говорилось и говорится много, то о вреде аскетизма говорится слишком мало, хотя этот вред существует тоже: когда человек постоянно подавляет свои желания, не давая им выход, когда всё время себя зажимает, то рано или поздно он не выдержит и сорвётся: или пустится в разврат, или с ним случится элементарный нервный срыв. Во избежание этих зол следует понять простое: постоянно подавляя свои желания, человек не решает проблемы, он загоняет желания в себя и тем самым поступает неправильно, ибо идет против своей природы.  Речь идет, конечно, о здоровых нормальных желаниях, а не о патологии. Кстати, отсутствие удовлетворения нормальных желаний, их постоянное подавление, как раз-таки и может привести к возникновению ненормальных, нездоровых желаний. 

2.

Как я говорил выше, Рай это слишком далекая и туманная цель. Человеку хочется радостей здесь и сейчас, при жизни, а не после кончины. Это нормально: человеку, чтобы жить и работать, нужен стимул или даже несколько стимулов, человеку нужны маленькие радости и награды, при этом они должны быть осязаемые, доступные, земные.  Человек и создает себе радости и награды вроде таких как шоколад, книги, фильмы, секс и прочее.

Многие верующие отрицают простые земные радости, тем самым лишают себя стимулов и наград. Вместо нескольких маленьких земных наград они ждут одну большую загробную награду – Рай, который, как говорилось выше, слишком далек и туманен, в то время как усталость по пути в Рай растет и растет. Поэтому многие люди (особенно атеисты) переодически  делают остановки.

3.

Кто-то идет путем наслаждения (гедонизма), тем самым приводя себя в состояние расслабленности и пресыщенности (вред от гедонизма все-таки существует), а кто-то в это время идет путем аскетики.

Путь аскетизма часто противопоставляется «вредному» пути гедонизма, однако, на самом деле путь аскетики не менее опасен: с человеком, постоянно подавляющим свои желания, со временем происходят изменения в дурную сторону: он черствеет,  перестает любить себя, а затем, как правило,  перестает любить и окружающих.

Обычно аскеты – монахи.

Но аскетами часто становятся и обычные «мирские» верующие люди, в особенности, в период неофитства.

Неофит (человек, недавно ставший верующим) поначалу мыслит высоко и горделиво: да, мне нужны стимулы, но пиво, секс и боевики по телевизору это слишком низменные стимулы для меня, я стану искать стимулы не в мирском, а в духовном…

И неофит начинает себя «подстегивать» духовной литературой, молитвами, акафистами, молебнами и так далее. Неофит перечеркивает свою прежнюю жизнь, свои прежние увлечения, считая их греховными, мирскими; неофит, описывая мир, использует лишь две краски, черную и белую, при этом черную чаще всего; неофит замечает во всем мирском прежде всего негатив, а все церковное и околоцерковное идеализирует; он мыслит слишком прямолинейно, забывая, что во всем есть свои нюансы.

Начитавшись монашеских книг, неофит старается  подражать (чисто внешне) монашествующим: перестает читать светскую литературу, смотреть телевизор, есть сладкое и прочее. Но неофит живет не в монастыре, а в обществе, он не монах, а обычный человек.  Он должен получать информацию, должен ориентироваться в жизни, однако из-за подобного «полумонашеского» образа существования получается, что он находится одной ногой в обществе, а другой в монастыре, он не принадлежит целиком ни светскому миру, ни духовному,  можно сказать, он завис между мирами.

Живя в обществе, но находясь, по сути, в духовной изоляции, такой полумонах-полумирянин кажется странным как людям светским, так и верующим, это и понятно: любой фанатизм всегда настораживает.

Некоторые неофиты рвутся уйти в монастырь, даже некоторое время живут там, но обычно скоро возвращаются.

Надобно заметить, что некоторым из них потом сложно адаптироваться в светском мире, вернуться к нормальной прежней жизни.

Впрочем, не все неофиты уходят в монастырь и не все культивируют аскетику. Большинство избирают умеренный путь.

Если неофит не глуп, он начинает со временем понимать, что от аскетики жить ему лучше не стало, что аскетика ничего хорошого ему не дала (а может даже что-то и забрала), что как человек он тоже лучше не стал, а может быть стал и хуже (черствее, высокомернее). Неофит видит, что жизнь его стала пресной и скудной; что усилий сделано много, а плодов получено мало; что красок на земле больше, чем тех, что на иконах; что жить в постоянном напряжении опасно и что следует порой делать себе поблажки, расслабляться.

Тогда, поняв все это, переосмыслив свое поведение и веру, неофит или уходит из церкви, или  превращается из ярого поборника веры в умеренного, спокойного прихожанина.

Как правило, этот бывший неофит возвращается к тому,  от чего отошел: к светской литературе, фильмам, футболу и прочим «мирским» увлечениям. Неофит понимает, что Бог не только в церкви, но и за ее стенами, что Бога не нужно противопоставлять жизни, что Бог есть и в жизни тоже, что Бог это и есть сама жизнь.

Период неофитства длится обычно недолго, но, случается, что он длится годами.
Путь человека, задержавшегося в неофитстве, обычно печален: неофит поначалу противопоставляет духовное мирскому, отрицает все светское и признает лишь духовное, затем ему приедается и духовное тоже, он впадает в апатию и, как следствие, впадает в бездействие…А кто-то даже впадает в пьянство или… в помешательство.

Можно и нужно веровать в Бога, но, главное, чтобы дорога к Богу не стала дорогой в психиатрическую (или еще какую-нибудь) больницу. 

4.

У неофита, у человека с неокрепшим умом и психикой, обычно меняются ценности, правила и устои, они, можно сказать, переставляются с ног на голову; верующему кажется: не помолиться это грех, а опаздать на работу это не грех («я ведь вчера устал на церковной службе»)  и так далее.

При этом на замечания посторонних, замечающих, что с человеком что-то происходит явно непонятное, неофит или пренебрежительно-высокомерно машет рукой или, напротив, обижается как ребенок.

Многие верующие вообще похожи на детей.

А чего хочет ребенок? Жить в своем мире и возиться игрушками. Учиться, трудиться ребенок (за редкими исключениями) не любит.

Верующие как дети: они тоже любят возиться с игрушками, и для некоторых религия и является, к сожалению,  чем-то вроде игрушки.

Пусть бы играли, но некоторые играют и заигрываются, теряя связь с реальностью: духовные проблемы для них становятся главнее бытовых, религия становится важнее всего (учебы, работы, личной жизни); она (религия) забирает слишком много времени и для качественного выполнения своих профессиональных обязанностей неофиту обычно не хватает сил; он начинает многое себе позволять (например, небрежно трудится, опаздывает на работу).

При этом неофит учит всех и каждого «истине», искренне считая себя человеком правильным, достойным подражания.

Многие неофиты идут явно кривым путем, но из-за религиозной эйфории неправильности своего пути  поначалу не замечают.

Однако романтический период неофитства, период «романа с Церковью», рано или поздно заканчивается, эйфория проходит, и человек сталкивается один на один с грубой и ледяной реальностью. Жизнь вносит беспощадные поправки в туманную философию верующего человека.

Оказывается, нужно жить (и при этом бОльшую часть жизни) в обыденном мире и жить по законам этого, обыденного материального мира, а не сказочно-религиозного.

Оказывается, проблемы решать нужно самому, а раньше казалось, что «Бог всё устроит»; оказывается, на работу ходить все-таки нужно и даже нужно качественно (о, ужас!) ее выполнять.

Надобно заметить, что люди простые, далекие от всякой религии, и честнее трудятся, и оказываются надежнее так называемых верующих. Вот у таких «простых» людей неофитам порой и стоит поучиться житейской и общечеловеческой мудрости, признав ошибочность своего пути.

Но смотреть правде в лицо трудно, некомфортно. Не у каждого хватит смелости признать, что столько времени и сил было потрачено впустую; что вместо стояния в церкви можно было сделать что-то более конкретное и полезное, получив при этом конкретный осязаемый результат; что можно было прочитать уйму книг, заняться спортом или просто выспаться вместо того, чтобы регулярно стоять в храме  и задыхаться от запаха ладана, ощущая боль в ногах и голове. Но обычно верующим признать всё это не дает гордость, ибо даже верующему человеку трудно признать, что он ошибался.

Впрочем, не все верующие ведут себя безответственно; безответственно ведут себя, в основном,  верующие, не имеющие опытных духовников, которые могли бы пресечь их самодеятельность.

5.

Человек, который перестает делать то, что любит (есть сладкое, смотреть кино, спать на выходных до обеда, заниматься сексом и прочее), рано или поздно впадет в депрессию. Любой человек, который не разрешает себе хотя бы иногда делать то, что любит, впадет в депрессию.

Постоянные длительные посты, религиозные предписания,  безрассудное следование им часто угнетающе действуют на психику человека: он впадает в уныние, в так называемый смертный грех. 

И здесь интересно вот что: Религия (в лице Церкви) осуждает человека за грех уныния, но, получается, временами сама же Религия в нее и вводит человека.

Из двух зол выбирают меньшее, поэтому лучше побаловать себя чем-то сладким (во всех смыслах), чем находиться в унынии, которое плохо не тем, что грех, а прежде всего тем, что со временем перерастает в апатию и бездействие.

Человеку, который находится в апатии, работать сложно, у него всё валится из рук.

И что с того, что он не пьет, не курит, молится и причащается, если он не приносит пользу обществу и, главное, самому себе?

По мне уж лучше пей, да дело разумей…

Лучше курить, смотреть боевики, но честно трудиться, чем ходить с постным унылым лицом и киснуть, ничего не делая…

6.

Человек не может без стимулов: сладкого, секса, искусства и многого другого. Церковь не запрещает это, но есть верующие, которые сами себе это  запрещают, а порой и другим, объясняя тем, что все эти стимулы вызывают зависимость и заменяют духовные стимулы (молитва, причастие и прочее).

Так уж Бог создал человека, наполовину животным, поэтому не стоит людям идти против своей природы, отвергая физиологию и, соответственно, отвергая стимулы для тела, оставив лишь стимулы для души.

На физиологические стимулы не нужно смотреть как на конкурентов душевных, не следует противопоставлять одно другому, никому не нужно это раздвоение, эта шизофрения: тело не враг душе, тело и душа должны находиться в гармонии друг с другом, можно запросто подпитывать одновременно и тело, и душу, а не только что-то одно.

Только молиться, чтобы поддержать себя и добиться цели, недостаточно (если бы молитва действовала как заклинание, молились бы все, даже атеисты, равно как и, если бы Церковь всем помогала, все были бы в Церкви). Что касается зависимости, то страшна ли зависимость как таковая, если учесть, что человек вообще зависим, зависим по своей природе: от еды, сна и прочего? Да, можно обойтись без материальных стимулов (без шоколада, без плотских утех), заменив все это духовными стимулами (молитвами, литургией), но зачем? Мы живем в материальном мире и к чему отрицать то материальное, что в нас самих и то материальное, что вокруг нас, то, что может нас в разное время подстегнуть, поддержать, успокоить?

7.

Человек-аскет, который постоянно подавляет свои желания, который не дает себе права расслабиться, который все время как натянутая струна, рано или поздно потеряет аппетит к жизни и впадет в апатию.

Конечно, он вряд ли признает свое поражение, он будет уверять себя, что счастлив, однако он будет лгать самому себе: на самом деле ему скучно и трудно молиться, ему и служба надоела и акафисты, и братьев  и сестер по вере он на самом деле не так уж сильно любит, однако продолжает в храм ходить по инерции. Или из принципа: заставляя себя.

В обыденной жизни человека учат заставлять-преодолевать себя, многое делать «через не могу». Подобный метод воспитания прост: это метод кнута и пряника, наказания и поощрения. Однако награда и наказание в обыденной жизни просты и осязаемы, а в духовной жизни поди разберись, где наказание, где награда…

8.

Церковь советует человеку бороться со страстями, демонизирует их. Хотя что такое страсти, как не движущая сила всего человечества? Не смотрит ли Церковь на страсти как на конкурентов тому, что называется верой? Ведь страсти, как и вера, наполняют жизнь человека смыслом…

Страсти окрыляют человека, придают жизни остроту, а порой и становятся ее смыслом…Так что же дурного в страстях? Отчего так беспокоится Церковь?
 
А оттого, что, получив сладость от страстей, человек порой не в состоянии остановиться, и тогда страсть превращается в мучение, таким образом, как если бы мед превратился в полынь.

Да, страсти обладают разрушительной силой; если бы этого не было, если б мы не знали горьких примеров людей, пострадавших от страстей, никто бы не говорил о их вреде, и к предостережениям со стороны Церкви никто бы не прислушивался.

Впасть в страсти, погибнуть от них – крайность. Но есть и иная крайность: всякое желание, могущее стать страстью, уничтожать на корню.

9.
Церковь осуждает страсти, ибо они могут стать маниями,  вызвать зависимость, стать своеобразными наркотиками.

Между тем мании могут быть разными. Например, может встречаться и религиозная мания.

Формируются разные зависимости, почему бы не сформироваться и религиозной зависимости?

Человек, который не может обойтись без религии, в общем, тоже страдает своеобразной страстью.

Жизнь полна разных капканов: даже молитва, причастие, хождение в храм могут стать своеобразными наркотиками (духовными наркотиками).

10.

Главное, чему учит Христианство, это любовь к человеку.

…Вот перед вами аскет.

Страсти его погашены, как и погашены его глаза: в них апатия и скука.

Что толку что он аскет, если в нем нет любви к людям?

Впрочем, может ли человек любить других, когда он себя не любит?

Наверное, нет, не может.

20-23 октября 2016 года