Маяк. Том первый. Глава 5

Давно не клубились такие чёрные тучи над городом. Они собирались в один морской шторм, приплывая на невидимых крыльях ветра со всех концов планеты, готовились обрушится на всех нас дивным ужасающим потоком слёз и гнева небесного. Бездушный ветер гнал всех нас, словно стадо в загон, запирал в стенах своих домов, заставляя глядеть каждого на то, что ждало нас в будущем: хаос, разрушения, смерть.
Я никогда так бежал. Ноги с небывалой силой несли меня по узкой извилистой тропинке всё дальше и дальше от порта, постепенно исчезая в лабиринтах мёртвых коряг, которые все называли лесом. Серый безликий кустарник стелился по земле, будто специально запутывая ноги, давая возможность незваным гостям догнать меня. Но они и не гнались за мной, и даже вряд ли заметили в набирающем густоту тумане. Последнее, что я видел, так это как тусклый, но тяжёлый взгляд командира тихо скользил по опустевшему плацу, а затем я увидел усмешку на его лице. Он был рад приезду сюда. А я нет.
Я позволил себе остановится только когда наступил на почти расколовшийся, почерневший от крови и сажи асфальт. Огромные валуны выступали из земли, выкорчёвывая некогда ровный серый нарост, освобождаясь от гнёта цивилизации, позволяя вздохнуть свободно.
Буря всё ещё набиралась сил. Первые капли ледяного дождя неприятно били по лицу, и я бежал сквозь этот поток слёз тех, кто когда-то здесь жил, и теперь видел, как вся жизнь понемногу рушится. Мы все плакали, кто-то внутри, кто-то снаружи, но все мы чувствовали одно и то же – грядущую смерть. Апокалипсис, который закончился бы для каждого трагично. И никто ничего не мог сделать. Или просто не хотел.
Хлопнула дверь особняка, и холодный обжигающий воздух Прибалтики сменился тёплым домашним уютом. В холле горела люстра, украшенная поддельными бриллиантами; их отблеск приятно освещал комнату, дарил ей благородство, тепло и... спокойствие? Впервые, зайдя в эту комнату я почувствовал это. Знал, что это небольшая защита от внешнего мира, но даже она была ещё одним рубежом на пути борьбы за мою никому не нужную жизнь.
Мисс Дорнер сидела на диване и смотрела на меня: запыхавшегося, мокрого, с рассечённой губой. Стоило вспомнить о неприятном падении с небольшого холмика в лесу, как всё тело неприятно заныло, а из губы потекла тонкая струйка крови и, казалось, упала мне на куртку.
– Господи, что случилось? На вас напали?! – взвизгивающим от страха и возмущения голосом сказала она и, кинув свежую газету на диван, подошла ко мне. – Где ж вы так, а?
– Они... они приехали... – моя одышка от постоянного курения дала о себе знать, и теперь мне еле-еле хватало воздуха, чтобы жить. – Высадились... в порту...
– О ком вы? Кто приехал? Отдышитесь!
– Немцы. Они приехали, – не выдержав такой нагрузки, я обречённо рухнул на диван и зашёлся раздирающим горло кашлем. Казалось, я пытался выплюнуть огромный кусок смолы, накопившейся в лёгких, весь тот дым, что я втягивал в себя, но нет – обычная кровь.
Я сплюнул на пустое блюдце из-под чашки чая мисс Дорнер, в то время, как она ушла куда-то к себе в комнатку в конце узкого коридора на первом этаже. Об этой женщине не было известно многого: жила в Берлине, переехала сюда из-за мужа, который уехал на заработки, да муж и помер от эпидемии тифа несколько лет назад. Но уехать она не могла и на заработанные деньги выкупила дом и открыла гостиницу для всех желающих. И я переехал сюда, как только появилась возможность. И все остальные пришли, когда их дома начали разваливаться от старости, а сами они уже начали разваливаться изнутри. И это нормально. Диссиденты современной жизни – вот кто эти люди. Обманутые правительством, загнанные в угол существа, обременённые кандалами собственной социальной изоляции, работающие на износ на задворках старого мира, стараясь выкарабкаться из этой помойной ямы. И мисс Дорнер с небывалым радушием их приняла.
Большинство съехали через несколько дней. Кто-то остался и умер от простой простуды, перераставшей в пневмонию. Они угасали в этом месте, и когда кого-то из них везли в подвал, где существовала местная больница, они проклинали Бога, а я слышал их крик и мольбы о помощи. Кто знает, сколько ночей мне слышались эти крики. Порой иной раз вставал посреди пустоты с постели в холодном поту и вслушивался в тишину, надеясь не услышать ничего, кроме неё самой.
– Вот, нужно обработать! – она неслась со всех ног, поднимая с пола застоявшуюся, застрявшую в выцветших коврах пыль. В руках у неё был йод и марлевая повязка.
– Нельзя оставлять рану открытой! Зараза какая-нибудь попадёт, и всё! Лихорадка и смерть. – её образование биолога и немного кривой акцент почему-то делали очень убедительными её речи о важности сохранения здоровья.
Йод неприятно щипал разодранное место, словно кровь вскипала прямо там и пенилась, выливаясь из рта, как у собаки больной бешенством, которые всё ещё околачивались в одном из брошенных больших помести в глубине леса.
– Терпите, Александр Петрович! Это важное дело, откладывать нельзя, – увидев моё скривившееся от боли лицо, проговорила она, – не дёргайтесь!
– Да как тут не дёргаться, если больно? – возмутился я.
– Не говорите ни слова! Порвать губу – это вам не шутки. Хотите, чтобы я вам её зашивала?
Я помотал головой.
– Вот и славно. 

Свой вечер я провёл вместе с мисс Дорнер и Виктором, который вернулся из аптеки с кучей лекарств. Мы сидели в одной из гостиных и смотрели на тлеющие угли в старом-престаром камине, покрытом копотью и слоями пыли из других столетий. Маленький огонь напоминал мне о том, что внутри каждого из нас теплился яркий, горячий источник огня, внутреннего пожара, который так и рвался наружу, а у некоторых стремился спрятаться под слоями черноты, закрытости и собственной беспомощности.
– И всё же здоровье беречь надо, – комендантша как всегда разглагольствовала на любимую тему. У неё это очень недурно получалось: порой мне хотелось встать и пойти дезинфицировать свою старую, утопающую в микробах комнату, а затем помыть всё. Раза три.
– Трудно беречь его, – Тарновский сидел с очень большой кружкой горячего чая с лимоном и мёдом и, укутавшись в одеяло, сидел в обитом красным бархатом кресле. Его голос стал ещё тише, а глаза совсем потускнели. Дыхание стало резким, отрывистым, словно он прикладывал очень большие усилия, чтобы выдохнуть. Он укрылся тёплым одеялом и надел самые тёплые вещи, утверждая, что замёрз, но жар его сухого воспалённого тела согревал нас не хуже камина.
– Вы лекарства принимали, Виктор? – спросил я, отхлебнув горячего чая. – Отто дал вам всё, что нужно?
Тот кивнул, не в силах ответить. Через секунду он зашёлся сильным кашлем, а затем сплюнул в специально для этого отведённую тарелку зелёную гнойную жидкость.
– Вы должны пить их регулярно, иначе не станете здоровым, – в очередной раз подметила мисс Дорнер.
– Кстати, – начал я, повернул голову к ней, – вы слышали о делегации на Нойтиф?
Её лицо преобразилось сначала в задумчивости, а затем в странном восторге.
– Ещё бы! Всё только об этом и говорят. Говорят, они решили делать тут эксперименты, но это всего лишь слухи, порождённые тотальным невежеством окружающих.
– Они привозили припасы на базу, – сказал я.
– Откуда известия?
– Видел их сегодня в порту. Я оттуда к вам прибежал, когда упал.
Я почувствовал секундную боль в нижней губе.
– Ух ты! А как они выглядели, не запомнили? – с интересом в глазах мисс Дорнер вдруг подалась вперёд.
– Был туман, ни зги не видел, – пожал плечами я и поставил пустую чашку на маленький кофейный столик. – А на кой чёрт они вам сдались, мисс Дорнер?
– Называйте меня просто Мэри, – хихикнула она. – Я забыла, как выглядят настоящие немцы, вот и хотелось разузнать побольше.
– Может, вы ещё встретитесь с ними.
– Кто знает...
Я взглянул на Виктора и увидел, что он заснул после горячего чая и порции таблеток, выписанной Отто по заказу откуда-то издалека. Он тихо сопел носом, а одеяло, под которым он лежал, тяжело поднималось вверх и, долго держась там, опускалось на прежнее место.
– Ему трудно дышать, – подытожил я, не отрывая взгляда от надо невозможности бледного тела.
– Это пневмония, – серьёзно вдруг сказала Мэри. – Тяжелый случай. Не знаю, смогу ли я чем-то ему помочь.
– Мы должны что-то сделать.
– А что мы можем? – с возмущением прошептала она. – У нас ничего нет. Ни оборудования, ни нужных медикаментов. Мы беспомощны. Остаётся надеяться на лекарства, но я бы не сетовала на них. Уж слишком тяжело он дышит.
Мы просидели так до самой ночи. Луна уже давно взошла на серое небо, а солнце закатилось за море, в другую часть нашего мира. Тихий ветер шелестел за окном и неуверенно трепал тонкие голые ветви деревьев, срывая последние жухлые листья.
Вдруг у входной двери послышался шорох. Я и Мэри синхронно встали и вышли в парадную.
На пороге стоял запыхавшийся мужчина в одной лишь засаленной майке и порванных снизу штанах. В его глазах была усталость и страх.
– Нужна помощь!

Огонь полыхал и наяву, и в глазах людей, которые смотрели на этот безумный спектакль. Сжав кулаки, оскалившись с испуганной и даже несколько злой гримасе, они стояли поодаль и глядели на то, как маленькое одноэтажное здание разваливалось на куски, словно карточный домик. Ветер сдувал дым в лес, и огромный чёрный столп скатертью рассеивался в сероватом небе, в котором впервые за несколько дней, проглядывались белые бусинки звёзд.
– Да что ж вы стоите, а?! – всё тот же мужчина, весь в копоти с отчаянием в глазах смотрел на обескураженную толпу. Они все боялись. Были растеряны. Никто из них не сталкивался с таким, и теперь люди застыли на месте, ожидая, что кто-то поможет им помочь кому-то другому.
Смешно.
Я смотрел на огромный костёр и только спустя пару минут понял, чей это был дом. Знакомый голос слышался из-за огненной стены, отделявшей порог от ночного мира. Тревожный сигнал о помощи перерастал в отчаянный крик, раздирающий уши и сжимающий сердце. За ним слышались ещё два голоса: детский и хриплый женский. Все они кричали и словно стучали в стёкла, не в силах их выбить рукой, надышавшись дымом. Из их глаз уже катились слёзы.
А я не знал, что делать. Пытаясь найти опору, я положил руку на плечо Мэри.
– Всё хорошо? – спросила она, посмотрев мне в глаза.
Я кивнул, прекрасно понимая, что в области сердца начинает неприятно колоть. Дыхание сбилось, а сердцебиение стало громче и быстрее. Даже сквозь шум горящего дома и испуганных криков людей я мог расслышать, как сильно перекачивает кровь мой маленький вечный двигатель.
Когда крыша начала обваливаться, я понял, что медлить нельзя.
Отпустив плечо Мэри Дорнер, я начал расталкивать толпу, приводя их в чувство, попутно пробираясь туда, где в этот момент стоял мужчина-спасатель.
– Не стойте столбом! Помогайте! – мой хриплый крик немного привёл их в чувство, и женщины начали издавать странные звуки паники, а мужчины испуганно пятиться назад.
– Ну хоть кто-то понял! – спасатель стоял возле двери в дом и пытался выломать её, но сквозь выбитое окно я видел, что главный вход завалило и нужно идти в обход.
– Они так не выберутся, нужно искать обходные пути, – сказал я ему и побежал за дом, искать чёрный ход.
Долго искать не пришлось. Маленькая дверь была наполовину сожжена и выбита с петель, но каким-то чудом держалась. Аккуратно открыв её, пытаясь не обжечься и не дышать, я ворвался в ад.
Огромные горящие балки свисали с потолка, плюясь огнём, а пол проваливался прямо под ногами, не выдерживая такого, как я. Шум тлеющих деревянных конструкций мешал сосредоточиться на источниках криков. Мужской крик показался мне по расположению ближе всего. Доля секунды – и я начал пробираться сквозь тоннели смерти навстречу спасению. Огонь неприятно жёг лицо и одежду – моя куртка оказалась безнадёжно испорчена – а глаза заливал яркий свет от костров, свисающих, выступающих отовсюду.
Кое-как выбив ещё одну дверь, я чуть не упал в провал подвала, в котором уже догорали острые колья обрушившейся крыши. Отойдя немного назад так, что огонь не добрался до меня, я разбежался и прыгнул. Не рассчитав силу прыжка, взлетел слишком высоко, и огонь полоснул меня по руке. Но мне было всё равно. Адреналин бушевал в крови, сердце билось как сумасшедшее, а перед собой я видел только свою цель и уверенно шёл к ней.
Гарри Грид лежал на полу своей спальни почти без сознания. Я помнил только лишь, как поднял его тяжёлое тело на плечи, как шёл сквозь огонь, огибая горящие острые колья в надежде, что они не заденут моего пассажира. Лабиринты этого дома оказались чуть больше, чем я ожидал.
Но в последний момент, когда я услышал, как начинает обваливаться крыша, как хрустят под напором стихии деревянные балки, как шумит в ярости пламя, мы вылетели из-под гнёта этой тюрьмы и вдохнули свежего воздуха, очищая его от смрада дыма, наполнявшего лёгкие всё это время, пока я был внутри.
Ступив на холодную траву, я упал на землю под весом своего начальника. Его тело рухнуло рядом со мной, но я всё ещё слышал его дыхание, пусть и не видел, как двигается грудная клетка. Он был жив, а это главное.
Но я уже терял сознание. Выдохнув последний раз, я уснул блаженным огненным сном, мечтая проснуться хоть ещё один раз, думая о том, как прогнил этот город, как стали чёрствы люди, как все начали умирать, сами того не замечая.
И это было нормально.