Двадцать минут по кипарисовой аллее

(«Открытым текстом»)
               

        Посвящается светлой Памяти матери,
        Софье Ниловне Осиной (Саратцевой)


                В Алуште, на почте
                Ранней весной
                Посылку сдавала,
                Стоял он за мной…


     Задумала написать поэму, но вовремя поняла, что стихами будет невозможно выразить и объяснить все то, что произошло: просто слов не хватит…
     Нет, нет! Это совсем не то, что Вы подумали, не банальный «курортный роман», а нечто большее, загадочное и необъяснимое, которое происходит тогда, когда стоишь на грани настоящего и виртуального, с трудом выбираясь из стрессовой ситуации…
     Но пусть все будет по порядку.
    
     От подлости людской погибла моя мама 19 января 1990 г… Даже крещенские морозы сменили гнев на милость: было необычно тихо и тепло не по-зимнему. Зато в душе моей бушевали трудноописуемые бури…          
     Бедная мама! С малых лет круглая сирота, всю жизнь прожила в бедствиях великих, горемычная ты моя!
     – Год пройдет, будет легче, – успокаивали меня всезнающие старушки.
     Но боль утраты не отступала и после годовщины. Жаль, что у меня нет ни сестры, ни брата, у мамы я одна, поэтому тяжесть скорбного груза пришлось нести, в основном, мне. Как робот, я двигалась и выполняла машинально все дела дома и на работе, хотя, признаться, все валилось из рук… Я теряла интерес к жизни…
     Неожиданно мне предложили «горящую» путевку в санаторий «Алушта», с 19 февраля по 14 марта 1991 года. «Ровно тринадцать (!) месяцев прошло с трагического дня», – подумалось мне с непонятным предчувствием в связи с роковым числом.

     Самолет быстро доставил до Симферополя, и автобус примчал в санаторий «Алушта», где меня немедленно поселили в новое высотное здание причудливой формы, которое красиво, по-настоящему живописно, прилепилось к скалистой горе. Номер мой оказался одноместным со всеми удобствами. По соседству отдыхали и лечились дети, приехавшие из Чернобыля.
     Охваченная нестерпимым желанием увидеть море, почти бегу к нему по великолепной кипарисовой аллее, любуясь могучими столетними красавицами. Вот оно, чудо мое ненаглядное! Невольно возникли бесхитростные, трепетные строки:
              Покорена божественной природой,
              Смотрю кругом, едва дыша,
              Хочу слагать стихи, поэмы, оды,
              Прибрежным камешком шурша,
              И вдаль глядеть, не отрываясь:
              Завороженность, колдовство…
  – О, чудо-море! Восхищаюсь!
Привет тебе, Живое Естество!
     Нежное весеннее солнце, шепот ласковых волн, загадочные крики чаек окутали меня, словно волшебным покрывалом, а лечебные процедуры в сочетании с автобусными экскурсиями оживили тело и душу.
     Вот они, прекрасные места моих экскурсионных путешествий: Солнечная Ялта, Ливадийский и Воронцовский Дворцы, Ласточкино Гнездо, Бахчисарай, гора Демерджи, «Храм Воздуха», Долина Привидений… Причудливые скалы – загляденье, а воздух чистый-чистый, не надышишься… Неописуемые впечатления! Они словно воскресили меня, вернули к жизни, сжав в комок мое горе и запрятав в глубину души, в которой, словно в храме, поселилась святость и чистота помыслов. Мне казалось, что я стала какой-то необыкновенно воздушной, будто не от мира сего…
     Очарованная волшебной природой, бродила по берегу моря, слушая таинственный шелест сверкающих на солнце волн, любуясь их изумрудным переливом, а когда медленно проходила мимо пушистой туи, невольно тянула руку, чтобы погладить нежную хвою. Возле красавицы туи обычно важно и таинственно вышагивал роскошный павлин. А какое наслаждение кормить на побережье чаек! Еще и голуби прилетали ко мне на балкончик, ожидая угощение, которое немедленно для них появлялось. На горных склонах цвели уже крокусы – крымские подснежники. Рука невольно тянулась сорвать, но нет: жаль губить это весеннее диво-дивное.
     Две недели я не обращала никакого внимания на людей, ни с кем не знакомилась, не общалась, даже в столовой: молча обедаю и поспешно ухожу. Какие неприятные люди за столом! Рядом со мной, с боковой стороны стола, сидел мужчина, очень похожий на бывшего отчима, виновника гибели моей мамы, а женщины, сидящие напротив, напоминали скандальных его родственниц.
     Только во второй половине моего пребывания в санатории познакомилась с Ольгой, соседкой в автобусе, увозящего нас на экскурсию в Бахчисарай.
     По странной случайности мое место в автобусе, в соответствии с номером в билете, всегда оказывалось у окна, но на всех предыдущих экскурсиях оно было занято, и мне приходилось садиться рядом, не желая тревожить человека и взывать к «согласно купленному билету». Но на этот раз во мне что-то взыграло, и я заявила свои права на место у окна, ожидая недовольства со стороны соседки, уже мысленно сердясь на себя и раскаиваясь. Она, к моему удивлению, сразу встала, вежливо извиняясь и уступая мне место у окна, а я уселась с чувством стыда и досады на себя.
     Во время экскурсии по Бахчисараю я неотступно следовала за своей соседкой: она показалась мне удивительно похожей на мою милую подругу студенческих лет.
     Все-таки, действительно, это факт: большая дружба начинается с маленькой ссоры. Мы с Ольгой подружились. После ужина шли к морю, которое, как обычно, было безмятежно спокойное и лучезарное, а мне уж очень хотелось увидеть его бушующим, сверкающим разноцветьем изумительных красок, как на полотнах художников-маринистов в Ливадийском Дворце на чудесной выставке, которую мне посчастливилось посетить.
     Под тихий плеск ласкающих волн мы с Ольгой беседовали на разные темы. Она, к моему изумлению, оказалась профессором Московской Академии Наук. Как приятно общаться с умным, интересным Человеком!
     Между тем, наступали последние дни моего отдыха у Черного моря, которое совсем не оправдывало своего названия. Ему я посвятила искренние строчки:
     Черное море!
     Ты вовсе не черное:
     Красками радуги,
     Светом полно,
     Плещешь веками,
     Широкое, вольное,
     Пенной своей
     Изумрудной волной.

     Ночью, на 11 марта, проснулась вдруг от какого-то необычного звука, похожего на свист сильного ветра. Прислушалась… Шумело море! Оно, наконец-то, разбушевалось за три дня до моего отъезда!
     Утром бегу к морю, надеясь увидеть его неистовым, во всей красе живописных изменений, но, к моему удивлению и огорчению, на море была обычная тишь да гладь, безветрие. Оказывается, по словам отдыхающих, никакой бури ночью не было, никто ничего не слышал. Но не приснилось же мне! А это что такое? Моя любимая туя, мимо которой я проходила к морю каждый день, любуясь ее пышностью и поглаживая мягкие иголочки, была полностью сломлена: ветки разметались широко вокруг, и люди усердно собирали их, как цветы в букеты. Я тоже присоединилась к ним. Жалко мне бедную тую! Почему же она сломалась? От сильного порыва ветра, который разбудил меня ночью? Но кругом нет никаких следов от ветра, хотя рядом другие деревца, более хрупкие, стоят целехоньки. Почему только моя любимица-туя пострадала? Ничего не могу понять…
     Набрав душистых веточек с шишками, поднялась по дорожке и пошла по кипарисовой аллее. Мощные, стройные кипарисы каждый раз наводили на меня непонятный благоговейный трепет, поэтому я чаще всего сворачивала на боковую тропу.
     На этот раз я шагала по аллее, не чуя ног, стремясь поскорее придти в свою комнатку, положить в посылку веточки и шишки туи для милой внучки. Надо обязательно успеть отправить посылку с дарами Крыма до обеда. Непременно надо! А пока необходимо идти на лечебные процедуры.

     Небольшое почтовое отделение на берегу моря, народу мало, очередь – два человека, стою. Оглянувшись назад, вижу мужчину, который подошел и поставил на полку посылку рядом с моей. Читаю машинально его адрес: «Кемеровская область, Таштагольский район…».
     – Запомнить бы надо! – прозвучал вдруг во мне, как приказ, внутренний голос. Чушь какая! Читая в былые годы художественную литературу, терпеть не могла этого выражения: «Внутренний голос подсказывал ей (ему) что-то…». Мистика какая-то!
     – И зачем мне это запоминать? – мысленно ответила я своему «внутреннему голосу» и отвернулась, не желая дочитывать адрес.
     Сдав свою посылку, иду к выходу.
     – Извините, у Вас есть время? – остановил меня мужчина, только что стоявший за мной в очереди.
     – Без двадцати минут час, – ответила я, взглянув на свои часы.
     – Да я не о том спрашиваю, – возразил он.
     Пожав плечами, я открыла дверь и пошла по дорожке в горку к кипарисовой аллее. Вижу, он догоняет меня, останавливает и снова задает свой вопрос:
     – Есть ли у Вас время…для меня?
     – Двадцать минут, – отвечаю я, думая о времени наступления обеда в столовой.
     – Мне хватит, – серьезным тоном проговорил он.
     – Так мало? – с непонятно откуда взявшимся сожалением тихо произнесла я.
     Он изумленно взглянул на меня и как давай хохотать, поджав живот и повторяя:
     – Удивительная женщина! Первый раз вижу женщину с таким юмором! Удивительно!
     А я совершенно серьезно смотрю на него, не понимая смысла «вылетевшей» глупой фразы, и вижу: он на кого-то похож… светлорусый, сероглазый, среднего роста… «Да что это мне люди кажутся похожими, наваждение какое-то!» – сержусь я на себя, гоню эти мысли прочь и шагаю дальше, а он за мной.
     – Как тебя зовут? – спрашивает.
     – Галя, – ответила я.
     – И у меня сестра Галя! – изумленно воскликнул он.
     Я промолчала, подумав: «Чему он удивляется? Вот уж невидаль какая?».
     – А меня зовут Юрий, – сообщил он и спросил:
     – Ты на танцы ходишь?
     – Ни разу не была, – ответила я.
     – Жаль, а то я тебя сразу бы заметил.
     Мы медленно шли по тенистой кипарисовой аллее. Юрий говорил, что он полюбил Крым и каждый год приезжал отдыхать в санаторий. Теперь вот домик купил в деревне недалеко от Алушты, но татары гонят его, предлагают денег побольше, только бери и уезжай, а он уже на пенсии, шахтер из Кемеровской области…
     – Мой отец жил в Кемеровской области, – говорю ему.
     – Где? В каком месте? – с интересом живо спросил он.
     Я молча смотрела на него, напоминающего мне кого-то, и ничего не могла произнести: в голове пусто! Что сказать, не знаю… Странно, но со вчерашнего дня у меня в голове назойливо звучало: «Станция Зима, станция Зима…». Вот и сейчас только это на уме. Понимая, что молчание мое неприлично затянулось, он ждет ответа, я внезапно выпалила:
     – Станция Зима!
     – Ну, это далеко от нас, – разочарованно произнес Юрий и продолжал еще что-то говорить, но я от удивления уже ничего не слышала, а только видела, как он шевелит губами. Необыкновенно странное состояние: будто я не властна над собой! Как я могла сказать «Зима»? Это же поэт Евтушенко там жил, а мой отец на станции Тайга, всегда ведь помнила об этом, разбуди хоть ночью и спроси. Мелькнула мысль: надо исправить ошибку, сказать: «Тайга, а не Зима».
     «Да зачем мне это надо?» – очнулась я от непонятного наваждения и услышала его заключительные слова:
     – …А я жил с мамой.
     Мне захотелось сообщить ему, что я тоже жила с мамой, без отца, но промолчала, подчиняясь звучащему во мне вопросительному приказу: «Зачем мне это надо?».
     А он смотрел на меня, возможно, недоумевая, почему я молчу, ни о чем его не спрашиваю.
     – Удивлен, что ты ходишь одна, – проговорил он. – Разве мужчины не обращают на тебя внимание?
     – Почему же? Обращают. Ходят тут двое, и каждый раз при встрече слышу: «Красная Шапочка, на тебя точит зубы Серый Волк!». Но я на них «ноль внимания», – сообщила я Юрию, поправляя свой красный берет.
     Он опять изумленно посмотрел на меня и снова так бурно расхохотался, что мне стало неловко.
     «Зачем я изрекла такую глупость?» – мысленно укорила себя.
     – А я, а я… вовсе не Волк, – сквозь смех проговорил он. – Я… Заяц!
     Достает паспорт и показывает мне. Читаю: Зайцев Юрий Николаевич, год рождения 1934, Кемеровская область, Таштагольский район…
     В мыслях моих опять мелькнула подсказка: «Покажи и ему свой паспорт, срази его наповал своей грозной фамилией – Басова, назови девичью: Саратцева…».
     «Да зачем мне это надо?» – снова в голове мелькнул приказ, которому я была на удивление покорна.
     – Да не простой я Заяц, а Заяц – миллионер! – торжественно изрекает Юрий, продолжая смеяться.
     «Какие еще миллионеры в наше время», – недоумевая, подумала я.
     – У меня миллион… пчел! – объявил он торжественно.
     От неожиданности я вдруг так расхохоталась, что не могла никак остановиться. Не помню, чтобы  когда-либо так смеялась. Истерика какая-то! И он смеется. Смотрим друг на друга и покатываемся со смеху.
     – Теперь я вижу, что в тебя можно влюбиться! – наградила я его сквозь смех искренним комплиментом.   
     Мои слова были последними, заключительными.
     Двадцать минут по кипарисовой аллее закончились. Дальнейшее знакомство посчитала ненужным. Вспомнила совет: «Лучший способ отшить мужчину, это сказать, что завтра уезжаешь», что я с успехом воплотила, хотя на самом деле было три дня в запасе. Отдыхающие уже шли в столовую, и я удалилась с ними. На душе было так чисто и легко, будто тяжесть каменная свалилась.
     Но судьба настойчиво еще раз организовала мне встречу с Юрием. После обеда я сразу пошла к морю, чтобы по берегу пройти в город Алушту. Иду и вижу: навстречу он вдвоем с женщиной. Встретились. Слышу, он говорит своей спутнице, кивая на меня:
     – Вот это та самая удивительная женщина, о которой я только что тебе рассказывал.
     Она грустными глазами взглянула на меня, и мне вдруг почудилось, что она похожа… на мою маму… Наваждение! Странно, очень странно! Только после этой встречи мне больше никто не показывался похожим: как рукой сняло!
     Ну почему я не повернула назад, будто гуляю по берегу, и мы снова бы встретились? Упорно продолжала идти в противоположную от них сторону, ни разу не оглянувшись, наперекор своему желанию. Рядом со мной убаюкивающе плескались озорные волны моря, вселяя в мою душу необыкновенный покой и умиротворение.
     Вот я в Алуште, гуляю по прекрасному Приморскому парку, мысленно и вслух разговариваю с деревьями, нежно поглаживая их, и такое упоение великолепием природы Крыма, такая отрада на сердце!
     В оставшиеся дни я побывала в Ялте, посетила Дом-музей великого писателя А.П.Чехова, тончайшего психолога, мастерски сочетавшего иронию и лирику.      Впечатление ошеломляющее! Кроме того, поразили меня посетители, группа молодых людей, приехавших из Германии, которые хорошо говорили по-русски и с интересом слушали экскурсовода, задавали вопросы. Чувство гордости наполнило меня, ощущение необычайного благоговения. Как на крыльях, «слетала» я с горы, где остался щемящий душу Домик Чехова с Музеем-панорамой.
     А за день до моего отъезда мы с Ольгой поднялись на гору и поклонились могиле Сергеева-Ценского. Завораживающий глаз вид с горы на море как бы незримо утверждал неотделимость души замечательного писателя от его любимой морской стихии…
     Жаль расставаться с полюбившимся Крымом, с чудесным морем. Надеялась, что снова приеду, но мечтам моим не суждено было сбыться в связи с надвигающейся темной тучей – «перестройкой»…

     Поздно вечером, 14 марта, самолет примчал меня в Челябинск, а до железнодорожного вокзала доехала на автобусе. Поезд «Челябинск-Магнитогорск» прибывал на мою станцию в час ночи, стоянка 5 минут. Вспоминаю, как лет десять назад мы, студентки-заочницы Магнитогорского пединститута, приезжали на автобусе из своего близлежащего городка на эту станцию. Небольшой вокзал в те годы сиял огнями, гудел на разные голоса, а с боковой его стороны находился пост милиции, так что «стражи порядка» всегда были рядом, бояться некого.
     Вот она, памятная мне станция, поезд остановился, я вышла из вагона и пошла к вокзалу. Боже мой! Темень-то какая! Никого нет, только я одна в окружающем пространстве. Вокзальчик в полной темноте, страшно заходить, хотя дверь открыта настежь. Никакого поста милиции с боковой стороны нет: крыльцо разрушено, дверь забита. Кругом ни души, на небе ни звездочки, ни месяца, а также ни одного столбового фонаря, ни светящегося окна… Жуть и страх охватили меня, стою и не знаю, что делать… Уж лучше бы я провела ночь в Челябинске на вокзале, а утром уехала бы на автобусе домой…
     Руки мои заняты двумя довольно тяжелыми сумками с «дарами Крыма». У нас на Урале в магазинах почти пустые полки, продукты по талонам, люди часами томятся в длинных очередях: деньги есть, а купить нечего. (Тогда мы еще не знали, что наступит и другое время, когда все есть, а купить не на что).
     Обогнув вокзал слева, где раньше находился пост милиции, смотрю на длинную прямую улицу, утопающую во мраке ночи: не покажется ли оттуда огонек автобуса.
     Когда-то привозивший нас автобус останавливался на повороте, метрах в ста от вокзала, и двигался дальше по этой прямой улице до конечной остановки. Тогда горели фонари, а сейчас – ни единого. «Надо идти к повороту и ждать автобус», – решила я и шагнула от вокзала в жуткую черноту ночи. От звука собственных шагов неприятно сжималось сердце.
     Вдруг справа, около утонувшего в темноте магазина, слабо зажегся свет в заурчавшей легковой автомашине, которую я в темноте и не заметила. Негромкий мужской голос пригласил меня довезти до дома, а женский голосок призвал не бояться. Вот радость-то неожиданная! Но почему же они притаились, как в засаде? Несомненно, видели меня, сошедшую с поезда, и ждали, почему-то затаясь. Что-то здесь не совсем чисто, даже тревожно. А вдруг они меня выкинут из машины, и «прощай» мои сумки?! Я поспешно ушла к вокзалу, вход в который был только со стороны перрона. Заходить внутрь было страшно, мне слышалась там какая-то возня, поэтому я стояла в стороне и с надеждой смотрела во мрак длинной улицы: не покажется ли огонек автобуса?
     Мой отказ ехать не смутил людей в машине, они продолжали ждать в полной темноте. Мне же окончательно стало ясно, что они «ловцы», а я – их «жертва». От этих жутких мыслей леденело сердце, а ноги становились ватными. «Что делать? – звенело в голове. – Как быть?». Я притаилась, как загнанный зверек, у разрушенного крыльца бывшего поста милиции и собиралась идти по шпалам к светящемуся на линии столбу, но, взглянув в сторону длинной улицы, увидела вдали мелькающие огни. Неужели это вышел автобус с конечной остановки? Собрав все свои силы, преодолев страх от задремавшей вблизи автомашины, я тихо, как по воздуху, не чуя ног и тяжести сумок, понеслась к повороту, прячась за дорожное ограждение.
     Они догнали меня у поворота и снова настойчиво стали звать в машину, убеждая, что автобуса не было, но я решительно отказывалась. Тогда они вдвоем вышли из машины, намереваясь проникнуть ко мне за ограждение-барьер, но, к счастью, вовремя подкатил автобус, мой спаситель, остановился, а я не могу ногу на ступеньку поставить, вся дрожу. Стоящий в дверях парень помог мне, единственному пассажиру, сесть в пустой автобус.
     «Слава Богу!» – подумала я, но «у страха глаза велики», недаром говорится. «А вдруг эти двое, шофер и его приятель, надумают «поживиться»? – засверлила мысль в голове, и снова страх зажал меня в свои крепкие тиски.
     Они не довезли меня до города, остановились у пригородной трассы, высадили и поехали в гараж, а я пешком, со своими сумками и не изменившим мне страхом, почти час шла к дому, радуясь, что все кончилось благополучно.

     Летом по городу пронеслась криминальная новость: двое граждан, муж и жена, подкарауливали ночью у железнодорожного вокзала пассажиров, подвозили их на своей автомашине, но не к дому, а… на кладбище, убивали и закапывали в заранее вырытые могилы…
     Вот это да! Хорошо, что я не оказалась в их машине, меня спас мой страх – оружие, данное нам Природой, и, конечно, автобус, задержавшийся на дальней остановке. На память осталось пронзительно-неприятное чувство обреченности…
     Как же губит людей их собственная доверчивость! Она же погубила и мою маму… Мысли о ней снова заполонили меня, но они уже были не столь острыми и терзающими сердце, как раньше.
     Благоговейные воспоминания о ней нахлынули на меня, и особенно ярко раскрылось последнее ее посещение ко мне. Мы с ней сидели у окна, и она рассказывала о моем отце, Николае Сергеевиче Саратцеве.
     – Мама, как жаль, что я у тебя одна, нет у меня ни сестры, ни брата, – говорила я ей с сожалением.
     – Так получилось… Но никогда не забывай, что у тебя есть брат Юра и сестра Галя по отцу, от его первого брака, – в который раз напоминала она мне.
     – Как же ты узнала, что он был женат? – спросила я, не решавшаяся раньше задавать маме «больные» вопросы на эту тему.
     – Нашла в кармане у него письмо от жены, – грустно ответила она. – В молодости он жил на станции Тайга Кемеровской области, а в армию его забрали на юг области, район на «Т» называется. Там он и встретил свою женщину, двоих детей народили, но он с ней не был зарегистрирован.
     – А как фамилия его жены? – вдруг возник у меня любопытствующий вопрос.
     – Да я забыла, – отмахнулась она от меня.
     – Нет, мама, такое не забывают, ты помнишь… Скажи, а?
     – Да Зайцева? – с ноткой досады произнесла она.
     Мне хотелось спросить имя первой жены отца, но решила не терзать маму: сердечные раны никогда не заживают.
     – Так что, у тебя есть брат Юра, 1934 года рождения, и сестра Галя с 1936 года, – еще раз напомнила она мне и добавила:
     – Дети не виноваты в грехах своих родителей.
     – А может быть, я когда-нибудь встречу своего брата? – вырвался у меня неожиданно наивный вопрос.
     Мама молчала, задумчиво уставившись в одну точку, затем медленно и тихо произнесла:
     – Встретишь? Может быть, и встретишь… Может, и встретишь…
     После ухода мамы «в мир иной», я весь год томилась в печальных воспоминаниях, не забывая последний с ней разговор. Но кто «стер» мне память в Алуште? Ничего не пойму! Ведь только вернувшись благополучно домой (а могла бы и не вернуться?..), вдруг молниеносно поняла, кого я встретила: брата своего по отцу, Юрия Зайцева! Все совпадает: место и год его рождения, имя, отчество, фамилия (по матери), сестра Галя. «А я жил с мамой», – грустные слова Юрия. – На кого же он похожий? Да на отца моего (и своего!), вот на кого, – наконец-то, поняла я.
     Неужели верна пословица: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется?».
     «Может быть, и встретишь…», – как обещание, произносила тогда моя мама и… выполнила свое обещание?! Невероятно! Но факт?
     Да, в жизни бывают всякие чудеса, иногда удивительное – рядом, а я прошла мимо, не проявив абсолютно никакой инициативы, ни одного вопроса не задала Юрию, ничего не сообщила о себе…
     Странно, почему я вместо станции Тайга назвала «станция Зима» и была в таком оцепенении от удивления, что смотрела на Юрия, видела, как он шевелит губами, но не слышала, что говорит. Кто меня «выключил», словно не захотел, чтобы я услышала? Странно, очень странно!
     Когда Юра грустно проговорил: «А я жил с мамой…», почему бы мне было не сказать, что я тоже выросла без отца, и завязался бы разговор ближе к открытию истины. Но я, к сожалению, опять промолчала с каким-то непонятным чувством вины от того, что он жил без отца.
     Почему в голове так назойливо звучали слова: «Зачем мне это надо?»… Ведь хотелось же мне тоже раскрыть ему свой паспорт, но этот вопрос, как приказ, остановил меня. Помню, как в мыслях моих промелькнуло: «Ты – женщина серьезная». Почему я была как бы не властна над собой?
     А тот необыкновенный, очистительный для меня смех, когда мы безудержно хохотали, глядя друг на друга, на последней, двадцатой минуте по кипарисовой аллее?
     Как будто поставил нас друг перед другом Некто: смейтесь, мол, и смотритесь, как в зеркало, улыбка-то у вас отцовская. Странно, очень странно!
     Не могу забыть красавицу-тую: от какого же ураганного ветра, которого никто не слышал, кроме меня, она сломалась, разметав свои ветки с шишками? Или мне все почудилось, приснилось? Но я точно помню, что проснулась, слушала свист ветра и шум моря, а сердце мое сжималось от непонятного страха.
     При чем здесь туя? Да я же в посылку поместила ее пушистые веточки и шишки, из-за чего мне пришлось снова распечатывать, находить место для них и снова зашивать посылку, потому так поздно, за полчаса до обеда, сдавала ее на почте. Если бы не туя, то моя посылка отправилась бы на почту намного раньше, а значит, я не встретилась бы с Юрием.
     Да, мир не прост, совсем не прост… Дома, на моем окне, выросли из семян молодые туи, а одна из них по форме просто копия той, погибшей, рассыпавшейся на побережье Черного моря. Удивительно похожа! Чудесная елочка!
    
     P.S. Из этой невероятной, но правдивой истории невольно напрашивается вывод:

Мертвые за нами наблюдают,
Чем живем мы, знать они желают.
Даже обещанья выполняют!
Мертвые за нами наблюдают…

     А вы как думаете?