Река в лунную ночь

 14 августа

   Сегодня, наконец, я нашла в себе силы нарушить давний запрет и спуститься к обрыву. От отцовского дома к нему ведёт старинная брусчатая дорожка. Камни давно покрылись трещинами, а горный ветер принёс в них землю с семенами с соседних полей и пастбищ, холодные проливные дожди, топившие поселения у подножия горных хребтов всё лето, дали семенам возможность взрасти и заполнить каменные прорехи пёстрыми луговыми цветами и душистыми травами. Дорожка заканчивается скрипучей кованой калиткой. Дедушка всегда говорил про неё, перешагивая назад и вперёд стальной прутик, горизонтально торчащий из земли: « Вот ведь удивительная штука! Вот, ты дома, а ногой шагнёшь за краешек, и вот уже в гостях у лесного народа!». Лесной народ жил в лесу за этой самой калиткой и в дедушкиных сказках на ночь. Песчаная тропинка ведёт от дома вглубь леса, проходит через все его красоты, то вздымаясь на зыбких холмиках, то опускаясь в заросшие кустарниками ямки, и заканчивается обрывом над бурной горной рекой. Сколько себя помню, всегда гуляя в этих местах, я не могла устоять перед соблазном заглянуть под широкий плотный лист змеиной травы, надеясь найти под ним сверкающую чешуей золотую змейку с гремучим хвостом и алмазными глазами-бусинками, что выполнит любое желание того, кто её отыщет. А зонтики дягиля в дедушкиных рассказах, окунаясь в лунный свет, превращались в воздушные платьица лесных фей – главных защитниц леса. Не обходила стороной я и яркие цветочки медуницы, в которых жили эльфы, но почему-то в этих домиках находились лишь вредные дикие пчёлы. Всё, что придумывал дедушка, было восхитительно волшебным и казалось поразительно реальным. Вот и обрыв, покрытый до самого края ягелем и молодыми папоротниками, с крутым отвесным спуском к реке. Приходится приложить немало усилий, чтобы не скатиться кубарем вниз, как это случилось однажды с моей подругой Диной. С тех пор нам и запретили приближаться к обрыву. Ночью у воды оказывается заметно холоднее, стоило накинуть на плечи, сохранившийся в расписных сундуках вязаный бабушкин платок. Становится зябко, когда бушующие потоки, разбиваются о выступающие из воды гладкие валуны, и крупные капли с едва заметным запахом тины попадают на платье и голые плечи. Но холод быстро отступает, стоит мне заметить колыхающееся отражение полной луны на водной глади, выглядывающей меж крон многовековых деревьев. Река тоже словно замечает хозяйку ночи и успокаивается, затихает, а резвые волны превращаются в лёгкую рябь. Что-то, блеснув на дне, притягивает моё внимание, и я опускаюсь на колени. Сквозь ткань длинной юбки можно легко ощутить, пробирающий до костей, холод влажной земли. Склонив голову в знак уважения к хозяйке этой реки, как учил меня дедушка, опускаю руку в ледяную воду и вытягиваю со дна кулон за серебряную цепочку. Металл вдруг обжигает руку, отчего по всему телу пробегает дрожь, находя отклик в памяти. Тот самый кулон, что дедушка подарил маме в день её рождения, и тот самый, что всегда был на её шее целых пятнадцать лет. Внутри должна быть гравировка с маминым именем и датой рождения, но замочек на кулоне в форме капельки никак не поддаётся после долгого лежания в реке. На обратном пути, сжимаю кулон в ладони, прижимая руку ближе к сердцу, боясь снова его потерять. Вспоминаю, как мама рассказывала, что однажды ослушалась дедушку и ушла одна изучать лес. Рассказывала, как не смогла найти никого из лесного народа, но зато ей довелось увидеть горную реку, к которой в то время тропинки ещё не было. Тогда-то она и обронила кулон, оступившись на склоне, и сколько ни пыталась, так и не смогла найти его в густых зарослях кустарников. Вот я уже осторожно перешагиваю через стальной прутик, отгибая со скрипом дверцу калитки, и замираю, не смея и шага сделать дальше. Солнце поднимается над старенькой дырявой кровлей дома, лучи проходят сквозь «конёк» двухскатной крыши и, преломляясь, словно через призму, рассеиваются на всё вокруг, заставляя лес просыпаться. Тёмное небо светлеет, а звёзды гаснут, словно художница-природа решила сменить фон сегодняшнего дня. На нежном голубом фоне пушистые облака невидимой кистью она раскрашивает золотыми и алыми красками. Рассвет в этих местах всегда был удивительно захватывающий, совсем не такой, как в городе, в который нам пришлось переехать. Когда началась война, мы вынуждены были уехать из горной деревни в серый провинциальный городишко. В военное время простым людям вроде нашей семьи из шести человек не сладко жилось. Бывало, сядешь поближе к окну в студёную зиму, а из всех щелей ветер завывает, так бабушка тут же подлетит, скинет шерстяной платок с плечей и на тебя набросит, укутает потуже. За окном темно, не разглядишь ничего, а вьюга гоняет снег с одного сугроба на серой ровной крыше на другой. Дедушка увидит, что грустишь по дому, сядет на лавку рядом, прижмёт к себе и снова заведёт одну из своих любимых сказок или начнёт новую думать, так сразу теплее на душе делалось. Все это знали, все чувствовали, как дедушкино волшебство душу греет воспоминаниями о родном доме, и как они сил придавали. Разжимаю кулак, расправляю пару узелков на цепочке, кулончик с тихим звоном ударяется о другой на шее, и застёжка защёлкивается, хоть и не с первого раза. Когда я родилась, дедушка надел на меня точно такой же кулон, какой он подарил маме. Я всегда верила, что это мой оберег. Вечное напоминание о том, что в мире ещё есть место чему-то волшебному, доброму, светлому…