Баварские рассказы. 15 - Эмигранты

  Первые немцы появились на Руси при папаше великого российского реформатора – Алексии II, которого то ли по недосмотру, то ли в шутку, прозвали Тишайшим. Нет, эмиграция в Московию была и раньше, но в основном это были крещеные татары, беглые литвины, или пленные шведы. При втором Романове все пошло по-другому. Молодое, быстро растущее государство требовало образованных людей, вот и потянулись из Европы мастера, обедневшие бауэры – крестьяне, бунтари и всевозможные сектанты. Ехали они в основном из бедных протестантских княжеств Германии, посему и были российские немцы в основном лютеранами.


   При Петре I, поток только усилился, а в конце своего правления первый российский император присоединил прибалтийские владения Швеции, и остзейские немцы стали, так сказать, эмигрантами поневоле, перебравшись в новое Отечество вместе с землей.


  Германцы в последствии играли важную роль в жизни России, занимая ключевые посты в управлении державой. Они легко принимали православие, становясь при этом русскими немцами и большими патриотами своей страны. Даже во время I мировой войны они храбро сражались со своими единокровными братьями под имперскими штандартами и вписали много героических страниц в российскую историю.


  После революции русские немцы разделились. Часть из них воевало за белых, часть за красных. Но большевики, которые в своей политике старались опираться на более продвинутых, с их точки зрения, евреев, латышей и других нацменов, чем на пещерных, в их представлении, славян, всеми силами старались облагодетельствовать немцев. Им была дана широкая автономия в Поволжье со столицей в городе Энгельс, открыты новые школы и университеты.


  Но с началом новой войны с Германией, пришло время и немцам испить свою горькую чашу до дна. Теперь уже и они на своей шкуре испытали то, что до них опробовали на казаках, украинцах и других народах СССР. Их выселили в Среднюю Азию, Сибирь и на Дальний Восток. Мужчин мобилизовали в трудовую армию, где они устилали своими костями перегоны строящихся железных дорог. Их жены, в это время, тихо умирали от бескормицы в холодных бараках.


   После войны, немцы так и остались в тех местах, куда их отправил «Великий Кормчий», где они сидели, как говориться, тише воды, ниже травы.


   Но, все течет и меняется. В мире стали происходить глобальные процессы, которые напрямую затронули и советских немцев. Во-первых, германские женщины, как и другие представительницы белой расы планеты Земля, стали мало рожать. А немецкие мужчины не очень на этом настаивали, и вскоре в Германии, как и по всей Европе, запахло демографическим провалом. Пропаганда свободного секса, а позже и однополых отношений, не прошла даром. Если в петровские времена немцы покидали старушку Европу именно из-за переизбытка населения, то теперь все происходило ровно наоборот.


   Правительство ФРГ призадумалось и надумало решить эту проблему путем реэмиграции немцев из стран Восточной Европы. После войны немцев выперли из Польши, Чехословакии и Югославии, уж больно фрицы из «Рейха» насолили там во время оккупации, вот и отыгрались на местных гансах. Так что в этих государствах ловить было нечего, из балтийских стран немцы выехали еще до войны, оставались только Румыния и Венгрия, а с конца восьмидесятых годов ХХ века и СССР.


   Как говориться, было время немцам разбрасывать камни, теперь настал час собрать их в одну большую германскую кучу. Сказано – сделано. Были выделены колоссальные средства и большинство советских немцев в очень короткий срок переселилось на землю предков.


   Но если власти ФРГ ожидали увидеть голубоглазых и белокурых арийцев, то их ждало глубокое разочарование. За столетия жизни среди других этносов, немцы, как до них и евреи, жутко смешались с аборигенами. Румынские фрицы сильно смахивали на цыган, венгерские гансы имели угро-финскую наружность и говорили на тарабарском наречии. Но самый большой сюрприз ожидал доверчивое руководство Германии, когда начали прибывать эмигранты из СССР.


   Тут уж, как говорится, сам черт ногу сломит. Такой этнической пестроты трудно было и представить, кроме смешения с другими народами, в «Фатерлянд» рванули и те советские граждане, которым не очень нравилось отоваривать сахар по талонам и с ночи занимать очередь за югославской обувью. Проще было сделать липовую справку, что ты немец, или найти несуществующего родственника с германскими корнями и отправиться в ФРГ.


    Но если говорить по правде, эмигранты только внешне были разными. Внутри они представляли собой единый нерушимый совок. Огромная ленинско-сталинская мясорубка перемешала удивительные по своему разнообразию этносы умершей империи в нечто-то совершенно непонятное. На вопрос о своем вероисповедании они только пожимали плечами, дескать записывайте как вам нравиться. Даже настоящие немцы, в своем большинстве забыли родной язык и учили его по новой, уже в Германии.


  Но народ это был дружный и веселый. Попадались среди них и совершенные уникумы, просто – оторви и выбрось.


   Вот, например, Вадька Фролов, инженер из Караганды. Пьяница, матерщинник и абсолютный пофигист, одним словом классный чувак. Перебрался он в Германию благодаря жене – Эльзе, она, в отличие от липового фрица Витьки, была потомственной немкой, хорошо знала язык и работала учительницей английского в казахской школе.


   Вадик был полной противоположностью своей супруги. Как в СССР ни фига не делал, только бухал и иногда дрался с «чурками», так и в «Рейхе» продолжил сие увлекательное занятие. За пять лет так и не удосужился выучить немецкий, работал в автосервисе у другого русского, дружил, то есть пьянствовал, тоже только с эмигрантами, в общем существовал как-то однобоко. Леха его не осуждал, хочет человек так жить – его дело.


    Маленького роста, с глазами-бусинками и нервно подергивающимся носом, Вадька был сущей бедой для своей жены и единственной дочери-подростка. Эльза была на голову выше своего непутевого супруга, обладала бесцветной внешностью, грустными глазами и добрым сердцем советской училки. Она постоянно вытягивала Вадяна из разных передряг – в основном из полиции, куда забирали Фролова пьяной лавочке. В участке он не скучал, обзывая местных ментов фашистами и другими словами, смысл которых те не понимали, но читатель легко может догадаться о природе их происхождения.


  Для другого все это могло плохо закончиться, но Вадьке везло, хотя и надоел он полицаям хуже горькой редьки, своими концертами «для виолончели с контрабасом», но они продолжали его терпеть, надеясь, что в конце концов семейство Фроловых уберется куда-нибудь из Баварии подальше.


 Оганесовы вообще немцами не являлись. Генка, глава семейства, справил через знакомых в паспортном столе справку, что его дедушка по материнской линии Карен, был поволжским немцем. Худющая тетка в германском посольстве долго вглядывалась в черно-белую фотку Генкиного деда и офигивала, таких лохмато-брадатых соотечественников ей видеть еще не доводилось.


  Но бумажка для фрицев – это святое. Вот и дунула семейка обрусевших армян из ростовской Нахичевани в Германию. Оганесовы устроились в стране липовых предков прекрасно. Еще на первых порах, когда эмигранты обитали в спецгородке под Кельном, изучая язык, Генка наладил контакт с местными армянами и начал подторговывать разной мелочевкой. Сейчас он имел собственный лоток в Ансбахе и чувствовал себя замечательно.


   Аттабаевы были немцами, несмотря на фамилию. Генриху ее и косой разрез глаз презентовал батяня-туркмен. Не в силах дать что-то еще, он, как верный сын степей, удалился с концами в неизвестном направлении. Регина, его супруга, была очень симпатичной черноволосой барышней, с курносым носиком и бесстыдно бегающими хохлацкими очами. По всему выходило, что кто-то из ее бабушек согрешил с горячим украинским хлопцем. Зато дети в этой семейке были вылитыми… китайцами. Ген деда-басмача, перемешался с германо-славянской кровью и выдал нечто совершенно удивительное. Близнецам Коле и Васе больше подходили бы имена – Мэйли и Сюин. Плоские, как блин лица и узкие щелочки глаз деда туркмена, молочная белизна кожи, доставшаяся от германцев и черная шапка волос от кого-то из украинцев, делали пацанов вылитыми представителями Поднебесной. К ним часто подходили китайские туристы и пытались заговорить с «земляками».


   Щварцман был евреем по папе и русским по маме, но в Германию выехал не по квоте, которую предоставляло правительство ФРГ для «сынов израилевых», а благодаря жене-немке. В Женьке еврейского было мало. Внешне это был чистый русак, с холеным породистым лицом и узкой, «чеховской» бородкой. Даже многие эмигранты считали его чистым немцем, благодаря фамилии и внешности. Последний их не разуверял, стесняясь своей еврейской крови. Был Женька страшным антисемитом, почитывал разные филькины грамоты, типа «протокола сионских мудрецов», и при случае старался убедить собеседника в злодейском мировом сговоре еврейских банкиров.


   С Лешей Шварцман не общался принципиально. Кононенко выкупил Женьку с первого взгляда, и послушав короткий экскурс в историю «аспидов человечества», наивно спросил антисемита, по какой линии он еврей? Шварцман страшно обиделся, и в те дни, когда все собирались у Крайзеров, демонстративно не смотрел на Леху, словно перед ним было пустое место.


 Лесик, был единственным земляком Кононенко. Худой, с желтушным цветом кожи и большими мешками под глазами, Брюммер был прямым потомком германских колонистов, и приехал в Неметчину из Херсонской области. Работал Лесь агрономом в колхозе «Заря» и являлся жутким неудачником в личной жизни. Симпатичные хохотушки из его села, впрочем, как и из соседних, не замечали некрасивого, но очень ответственного агронома. Не столь яркие представительницы вышеуказанного колхоза, напротив, мечтали опутать непьющего Брюммера узами Гименея. Увы, Лесик был эстетом и тонким ценителем женской красоты и умело обходил хитро расставленные капканы сельских охотниц, ему была необходима только примадонна.


  Желание перебраться в «Фатерлянд», для него в первую очередь было связано с попыткой найти в Германии свою половинку. От нехватки предметов первой необходимости он не страдал, колхоз был последним местом, где случился бы голод, а в быту Лесь был очень скромен.


 – «Раз уж Бог не дал мне здесь найти невесту, то, возможно, я смогу обрести ее там», - примерно так рассуждал образованный агроном, заполняя длинную анкету в немецком посольстве.


  Прибыв в Германию и чуть поосмотревшись по сторонам, Брюммер с ужасом понял, что самые интересные немецкие дамы с трудом дотягивают до сельских простушек, и его шансы обзавестись здесь прекрасной возлюбленной практически равны нулю. Он то надеялся, что тут кругом одни белокурые Эльзы, бестелесные Марты и пахнущих фимиамом Гретхен, но действительность оказалась совсем иной. Как влачил Лесик обет безбрачия в Союзе, так потянул его и в Германии, в этом плане для него ничего не изменилось.


  Зато он, немного подучившись получил второе образование и диплом юриста. Чуток поработав юристом в одной крупной компании, он завел собственное дело и здорово помогал другим эмигрантам. Многие перебравшись сами, пытались перевезти в этот «европейский Сион» родных и знакомых. Лесик быстро и практически «за спасибо», справлял нужные бумаги и помогал оформить документы на проживание уже в Германии.

 
   Здорово выручил он Витькиного тестя – дядю Жору, можно сказать, что спас.
Георгий Ильич с супругой перебрались в Германию вслед за Крайзерами, по программе воссоединения семей, так как немцами не являлись. Там у него вылезла очень плохая болячка, которая, по-видимому мучила старого механика уже давно. Надо было делать операцию, которую немецкие «гиппократы» оценили в тридцать семь тысяч марок, сумму большую даже для Германии.


     В Неметчине медицина бесплатная. Там есть «Кранкенкассе» - больничная касса, куда из зарплаты перечисляется определенный процент, как было и у нас при Союзе. Но в отличие от СССР там государство просто оплачивает счет, который выставляет практикующий доктор, или больница, никаких наличных, все только «по-белому». Пенсионеры, дети и живущие на «социалку» граждане, и вовсе ничего не платят, пользуясь изумительной германской медициной бесплатно.


   В эту же категорию попадали и эмигранты, но в случае с Георгием Ильичом все было иначе, ему гражданство ФРГ светило только через пять лет, а лечение необходимо было начать прямо сейчас. Витька бросился в банк за кредитом, но получил четкий отказ, эмигранты принялись собирать деньги, но добытая таким образом сумма не покрывала и пятой части операции. У всех были свои проблемы, люди, как и в Союзе жили, от зарплаты до зарплаты.


  Спас дядю Жору Лесик. Он от лица Крайзеров подал в суд на местное отделение «Кранкенкассе» и блистательно выиграл его, выступив в роли Витькиного адвоката. Брюммер доказал, что Георгий Ильич исправно выплачивал из своего жалованья деньги на советское медобеспечение, а значит обязанность германского государства обеспечить его лечение.


   Операция прошла успешно, опухоль удалили, и помолодевший дядя Жора даже устроился на работу по специальности.


    Эмигранты часто собирались у Крайзеров. Жили они все в разных местах, но по воскресеньям неизменно собирались вместе. Ставили во дворе стол, расставляли нехитрую снедь, водку и пиво, некоторые были знакомы еще по лагерю для эмигрантов, другие перезнакомились уже здесь. После трапезы играли на гитаре Цоя, «Машину времени», «ДДТ» и другие любимые песни конца восьмидесятых – начала девяностых. Времени своей юности и слома эпох. Потом долго говорили. Вскользь обсуждали мелкие проблемы друг друга – кому-то не дали кредит, сына забирают в бундесвер, налоговая не выплатила неучтенную разницу в доходах, опять подорожал «бенз».


   Но после «бытовухи» неизменно возвращались туда, обратно… в Союз. Первое время, когда Леша с Олегом только появились в Лютерхаусене, то были окружены незаслуженным вниманием, им не давали продохнуть, засыпая вопросами – «как там, что нового»? Со временем эмигранты поостыли, да и приятели выложили все известные им новости, но все равно ребятам неизменно были рады, и каждый раз сидячи за столом, земляки предавались воспоминаниям, о том, как хорошо было там, в стране их юности.


   Забылись очереди и кричащая нищета, «две бутылки в месяц по талонам» и пустые полки. В их памяти это была великая страна, загубленная демократами и демагогами. И если бы не они, то… Этого никогда не договаривали, очевидно ностальгирующие эмигранты не могли представить себе другую Россию. На что она была бы похожа, на Германию, или на Штаты? Риторический вопрос, и ответ на него не был известен никому.


   Леша всматривался в вечно пьяного Витьку, строгого Аттабаева, похожего на донского казака Крайзера, антисемита Шварцмана и его сердце сжималось от тоски. Эти люди навсегда останутся здесь, в сытой Германии, и никогда уже не вернуться обратно. Их дети забудут русский, а внуки с трудом будут вспоминать, что деды жили в странной стране, название которой состояло из нескольких букв.


 - «А ведь все могло быть по-другому, и они ни за что не покинули бы свою Родину», - Лешину голову пронзила острая мысль, он начал развивать ее и вдруг понял, что все беды начались из-за перестройки. – «Хотя нет, до этого был застой, а еще раньше хрущевская оттепель. Нет, все это произошло из-за сталинских репрессий». 


   Кононенко начал развивать мысль, спускаться все ниже и со всего размаха уперся в революцию семнадцатого года. Там он застыл, ошарашено размышляя, потом несколько раз глубоко вздохнул, мысленно плюнул и воззрился в смеющиеся глаза Регинки Аттабаевой. Некоторое время поплавал в этих бездонных агатовых озерах, нервно сжал руки и опустил глаза еще ниже, туда, где его сладко манили пышные груди эмигрантки… Философские размышления померкли перед основным инстинктом…