Хелен Уэстра. Джонатан Эдвардс чему учит разум?

ДЖОНАТАН ЭДВАРДС: ЧЕМУ УЧИТ РАЗУМ?
Хелен Питер Уэстра (1991)

Хотя научная работа по сбору рукописей Джонатана Эдвардса в последние годы расширилась, сложности с рядом неопубликованных текстов становятся все более очевидными. Кимнах Уилсон утверждает, что имеет место удивительно последовательная “специфика, единство и интенсивность" (1) проповеднической вести Эдвардса как писателя и мыслителя, для которого церковная проповедь есть "выдающийся жанр и основное средство артикуляции мысли" (2).  Проповеди Эдвардса, эти тысячи рукописных страниц, в подавляющем большинстве неопубликованных, предлагают в значительной степени неиспользованный,  живой источник света на пастырские заботы и регулярные публичные заявления ведущего американского религиозного лидера XVIII в.
Среди выступлений Эдвардса, написанных за 36 лет его проповеди (1722-58), не менее десяти посвящены власти и вечному значению служения (3). Одна из этих неопубликованных рукописей представляет собой увещевание, основанное на 1 Кор.2.11-13, прочитанное 7 мая 1740 года в Бельчертауне, Массачусетс, где Эдвардс участвовал в рукоположении. Отметим, что полемический подтекст здесь гораздо больше похож на философские трактаты, чем на праздничную или почетную проповедь, какие обычно читались на ординацию. Эта малоизвестная проповедь направлена против того, что Эдвардс считал "малоизвестной и ошибочной практикой, на которой так настаивают многие... определять моральные совершенства Бога посредством нашего разума, а затем толковать Писание сообразно этому" (4).
На самом деле, если рукописные проповеди Эдвардса, как утверждают некоторые исследователи, из всех его сочинений "наиболее показательны для его сокровенных мыслей" (5), то эта ординационная проповедь наглядно демонстрирует, что ее автор, с самого начала Великого пробуждения, используя все имеющиеся возможности, сдерживает рационалистические и арминианские взгляды, которые, как он опасался, наносят ущерб ортодоксальной протестантской позиции, для которой человек не может обрести спасение  через собственные возможности. Проповедь Эдвардса в мае 1740 г., закрытая от посторонних глаз и ушей на протяжении 250 лет, остается активной апологией Божественного откровения как единственного правила веры и религии, подкрепленной абстрактным метафизическим анализом, исследованием опытных доказательств и широким богословским диспутом.
Очерчивая свой призыв, подчеркивающий особую обязанность рукоположенного духовенства сопротивляться опоре на свой интеллект, Эдвардс формулирует доктрину, которая является одновременно предупреждением и наказом: "Служители не должны проповедовать те вещи, которые предлагают им их собственная мудрость или разум, но вещи, которые уже диктуют им высшую мудрость и знание Бога". Жизненно важным компонентом в содержании проповеди и толкования, а также во всех принципах, используемых Эдвардсом, является то, что он называет "освященным разумом", который есть его "лучший друг" (6). Это является действенным предостережением общине и коллегам-служителям от опасностей, присущих эгоистичным или корыстным умозаключениям.
Исторический контекст проповеди обеспечивает важные ключи к ее важнейшим аргументам. Протесты Эдвардса против арминианства были представлены публично еще в 1734 г., когда он встал в оппозицию Нью-Хэмпширской ассоциации, которая, по его мнению, проводила ползучее неверие среди новоанглийского духовенства, особенно через таких деятелей, как Роберт Брэк Спрингфилд и Уильям Сандерленд. Кроме того, в 1734-35 гг. Эдвардс выступил с серией проповедей об оправдании верой, решительно выступая против понятия, что оправдание опирается на человеческую силу или интеллект. Эдвардс отметил, что "если мы отвергаем Писание, то загоняем сами себя в тупик и абсурд, когда делаем себя мудрее Бога и притворяемся, что понимаем Его мысли лучше, чем Он Сам" (7). Подопечные Эдвардса оценили его проповеди об оправдании как "удивительно благословенные" и принесшие свои плоды через "чудесное Божие действие среди нас, когда  души стали стекаться ко Христу" (8). Эдвардс также утверждал, что за плоды этих проповедей, а также за их публикацию он подвергся "мучительному осмеянию и упрекам" (9). В декабре 1739 г. Чарльз Чонси, священник Первой церкви в Бостоне, и его друг Уильям Рэнд, опубликовавший "по желанию многих слушателей" (10) эти проповеди, стали тем не менее недвусмысленно утверждать, что "если люди являются рациональными, свободными агентами, они могут  быть религиозными лишь с добровольного согласия их воли, и это можно получить не иначе как с помощью разума и убеждения" (11). Эдвардс счел это еще одним угрожающим голосом, распространяющим в стране предположение о том, что люди могут “обрести” путь к Богу через собственное мышление или добродетель.
Перед лицом этих растущих проблем с теологической ортодоксальностью и Божественным откровением как окончательным авторитетом Эдвардс нашел благоприятный общественный повод, чтобы выступить против того, что он считал крайне опасной идеей, распространяющейся среди колониальных церквей. Ординация дала ему возможность обращаться не только к новопоставленным пасторам и их прихожанам, но и к многочисленным представителям окрестных церквей, которые принимали участие в торжествах. Конечно, как показывает его проповедь, прежде всего он обращался к практикующему духовенству, обращая пристальное внимание на его характер и буквально умоляя коллег не отвергать библейские доктрины (такие, как оправдание верой) которые могут содержать “трудности и кажущиеся противоречия, что не может решить разум". Человеческий разум всегда должен преклониться пред Божиим откровением и авторитетом Писания, когда они преподносят "высокие и непостижимые тайны Божества, величайшего и самого непостижимого из всех существ" (12). Служители как Божьи посланники всегда должны подчинять свою несовершенную и конечную мысль  мудрости Библии: "Они должны полагаться на то, что открыто их умам Божественным пониманием, которое бесконечно превосходит их, и это откровение они должны принять как правило в своей проповеди... Служители не вправе делать вещи, которые кажутся правильными их собственным умам, особенно в толковании Откровения, но Откровение должно быть для них правилом своего собственного толкования. Они должны толковать Писание, подчиняя власти Духа Божия в Откровении все, что им говорит их разум, а потом искать такое толкование, которое будет приемлемым для понимания". Неоднократно Эдвардс утверждает, что ограниченный человеческий разум не способен своими силами в сколько-нибудь полной мере понимать мысли Бога. "Если Бог дает нам через откровение с небес истину о Своей природе и действиях, и о природе невидимого мира - будет разумно ожидать, что должно быть много вещей, которые должны быть полностью вне нашего понимания, и в которые нам не проникнуть". Неважно, как упорно кто-то может напрячься, чтобы выпытать эти Божественные тайны; Эдвардс утверждает, что они за пределами понимания человека. Поэтому верные служители не должны пугаться того факта, что Евангелие будет “казаться непонятным и абсурдным мудрецам мира”, ибо апостол Павел сам заметил, что "философы со всеми своими хвастливыми словами и истинами так и не смогли постичь правду Божию".Примечательно в этой проповеди, однако, то, что как только Эдвардс очерчивает учение, его рукопись в 37 страниц  почти не использует тексты Священного Писания для его подтверждения или поддержки. Вместо этого Эдвардс использует благочестивые рассуждения, укрепляющие его неоднократные утверждения, что "необоснованно ждать от Откровения, что оно раскроет все тайны". Эти тайны, будучи непостижимыми, тем не менее должны быть искренне приняты и не перекручены, чтобы удовлетворить человеческие теории или схемы. Эдвардс утешает своих слушателей, говоря, что некогда эти тайны будут раскрыты - когда этот мир уйдет и мы увидим все четко и полностью очами души.
Приводя доказательства, подтверждающие изложенное в проповеди учение и тезис о том, что человеческое мышление по природе своей не способно осознать Божии тайны, Эдвардс дает примеры  вопросов, которые задают дети (с их явно ограниченной способностью суждения), а также приводит проблемы "греческих философов", искавших то, что "льстит их разуму". Все эти иллюстрации и ссылки он использует в качестве доказательства тому, что для человека быть удивленным и даже сбитым с толку природными, философскими, а также религиозными тайнами - это совершенно нормально. Он описывает большой контраст между ранней, примитивной стадией человеческого знания и продвинутыми философскими достижениями XVIII века, и полагает, что это лишь весьма слабая аналогия между конечным человеческим знанием и знанием Божественным. Эдвардс представляет сравнение риторически: "Если бы однажды откровение с небес возвестило всю истину о философских вопросах и о природе тварных вещей, которые могут превышать уровень нашего понимания, даже не будучи Божественными - то разве это не звучало бы вульгарно и не было бы воспринято людьми в ту пору как нечто абсурдное и неприемлемое? Если бы многие из философских понятий, которые известны миру сейчас, были бы явлены с небес как истины в прошлые века, они рассматривались бы как нечто не менее загадочное и сложное, чем самые таинственные христианские доктрины сейчас" (12). Часто Эдвардс обращается непосредственно к личному опыту слушателей: "Нет никаких сомнений, что здесь присутствуют сведущие люди, которые наставлены в основах философии", но случись это с ними в ранней юности, они смотрели бы на такие вещи как "столь же сложные, как и любая тайна, которая есть в Библии". Продвигая дальше свой эмпирический аргумент, Эдвардс напоминает аудитории, что есть много вещей, таких как “математические теоремы, учения о количестве и законах природы", которые понимают взрослые, "но если бы их сообщили детям, те сочли бы их крайней нелепицей, и это само по себе было бы  большим и очевидным противоречием". Эдвардс полагает, что наш ум по сравнению с Божьим - не более чем детский. В этом моменте он опирается на идеи и опыт, который он сам не раз уже связывал в своих записных книжках. Он цитирует, например, большой фрагмент 652 под заглавием "Тайны религии", включающий анекдот про подростка, погрязшего в математической задаче (13). В проповеди 1740 года Эдвардс прямо пишет: "Лучшие и мудрейшие из нас - лишь дети перед Богом... Дистанция между умом Бога и величайшего математика или философа намного больше, чем между последним и маленьким ребенком". Хотя маловероятно, что Эдвардс часто пользовался дневниковыми записями при подготовке проповедей, полный текст фрагмента 652 завершается утверждением, что даже несложная математическая истина для ребенка может быть  менее таинственной, чем великие истины и тайны религии (такие, как Троица, суверенность Божией воли или оправдание по вере), которые могут  казаться взрослым противоречивыми и нелепыми.
Эдвардс заимствует дальнейшие рассуждения из своих более ранних сочинений. Так, один отрывок из проповеди, вызывая образы Божественного и сверхъестественного света, имеет тесные параллели во Фрагменте 765 (14). Здесь, как и на ординации,  Эдвардс показывает ограниченность человеческого понимания, которое не может принять “возвышенную природу Божественных вещей”, потому что оно не может осмыслить их. Только Евангелие и спасительная работа Святого Духа может пролить свет, что дает возможность человеку принять эти Божественные тайны: "Если кто-то ищет какую-либо вещь в темноте с помощью таких низких способностей, как чувства, то в этом тусклом свете иногда мы не можем найти ничего, и нам кажется невозможным, что в этой тьме вообще что-то есть. Но когда появляется ясный свет, освещающий это место, и мы пользуемся лучшими способностями или способностями с лучшими качествами, то, что раньше было непостижимым, кажется нам очень простым".
Объясняя, почему, даже покинув этот мир, мы не будем способны постичь до конца все Божии тайны,  Эдвардс еще раз подчеркивает, что как рядовые прихожане, так и духовные лидеры ограничены и в своем человеческом разуме обладают лишь детским подобием суверенного разума Бога. По всей проповеди Эдвардс работает методически и логически объясняет своим слушателям, что не библейское христианство, а скорее рационалистическое мышление и арминианство виновны в интеллектуальном высокомерии и абсурде. Одна из главных нелепостей здесь - понятие о том, что спасение может прийти через нашу собственную добродетель или принятие Евангелие своим умом. Протестуя против того, что он рассматривает как опасную ересь, Эдвардс утверждает, что те, кто минимизирует авторитет Писания, и кажущиеся противоречия в Библии затрудняют его и представляются весомым возражением против учений Откровения, не делают надлежащую поправку на огромные диспропорции между пониманием Бога и нашем. Эдвардс в принципе не считает возможным обсуждать такой способ прочтения и истолкования Слова Божия: "Откровение было дано как правило и руководство для нашего понимания, а не наше понимание - как правило и руководство для Откровения". Этот принцип предполагает "должную скромность, смирение и благоговение перед Богом", что требует, чтобы мы допустили, что Бог "может возвестить нам скорее то, что больше всего подходит для Его совершенства, чем то, что мы хотим в Нем видеть". Повторяя более ранние описания человеческой мудрости как детской или в лучшем случае юношеской по сравнению с Божьей, Эдвардс констатирует, что перед суверенным Богом не просто все люди дети, но Бог сравним с высшим законодательным органом страны, который "не будет спрашивать детей, справедливы ли принимаемые им законы".
Эдвардс показывает духовным лицам и всей своей аудитории, насколько важно применение этой истины служителями как рукоположенными посланниками Бога, призванными возвещать Его послание, как Сам Бог его провозглашает и "таким образом, как Он дает Свое Откровение: так говорит Господь". "Бог не оставил на усмотрение Своих служителей вопрос, как им учить Его народ. Служители и посланы только по Его поручению". Но если сама проповедь подчеркивает святость служения и призвания к нему, Эдвардс   подчеркивает также, что Слово Божье "предназначено для всех Божьих людей, не только для служителей", включая возможность его толкования - или же мы должны вернуться в тенета Рима, где  "Писание было дано только для ученых мужей и тайн в нем так много, что их нельзя давать в руки простым людям, и поэтому Рим запретил даже его перевод на известные языки". Такие заявления с антикатолическим подтекстом у Эдвардса твердо идут в традиции Реформации, для которой миряне не меньше, чем их духовные лидеры, несут ответственность за то, чтобы слушать, читать, изучать и принимать Слово. Каждый человек несет также полную ответственность за свою реакцию на проповедь специально предназначенного посланника Христа, которому поручено "возвещать всю волю Божию" и авторитетно сообщать красоту, величие и тайну спасительного Слова.
После ординации в мае 1740 г. Эдвардс снова проповедовал на 1 Кор.2.11-13. Некоторые очевидные изменения на страницах рукописи свидетельствуют о чувствительности Эдвардса к аудитории и к задаче изложения Божией мудрости ясно и точно для разных слушателей. Изменения в проповеди, где он говорит конкретно об "обязанностях служителей Евангелия", подробно иллюстрируют эту чувствительность. Первый раз, выступая на рукоположении Биллинга, Эдвардс развивает свое изначальное утверждение в несколько заумной прозе. "Обязанность служителей - не отвергать никакое учение, которое преподается Божиим откровением, в пользу учений человеческих. Если бы люди не должны были получить никаких доктрин Откровения непосредственно, но разум мог бы научить их всему, о чем оно говорит, Откровение как таковое было бы совершенно бесполезно и его предназначение на самом деле сошло бы на нет, ибо оно ничего не открывало бы.   Если в нем есть некая доктрина, которая прежде должна быть получена посредством разума, люди сначала должны понять, учит ли ей разум, прежде чем они получат ее. И тогда невозможно, что Божье откровение должно вообще быть основанием принятия какого-либо учения, ибо мы не примем никакое учение, прежде чем убедимся, чему оно на самом деле учит. Если мы принимаем что-то из Откровения разумом, то лишь потому, что до нашего уха уже дошло слово Откровения. Считать, что основа веры - это человеческий разум и слово, а не Божие откровение, значит прямо противоречить словам апостола в 1 Кор.2.5". Для последующей проповеди, однако, вероятно, для менее ученой аудитории, Эдвардс изменяет текст, используя более простые, емкие и личностные заявления на эту тему. "Обязанность служителей - не отвергать никакое учение, которое преподается в Писании как Богооткровенное, хоть оно и содержит трудности и кажущиеся противоречия, которые разум не может разрешить. Мы должны принимать доктрины, которым таким образом учит Писание, хотя они являются для нас загадкой до сих пор. Если перед нами что-то, чего мы не можем постичь, и остаются трудности, которых мы не можем решить, мы не должны ждать, пока они перестанут быть таинственными для нас, прежде чем мы примем их как истину".
Приведенный материал, даже пересмотренный, остается плотным и сложным для проповеди и сам по себе включает парадоксы. Говоря о том, насколько разум применим в объяснении духовных понятий несказанной высоты и глубины, Эдвардс будет настаивать, что они превосходят человеческий разум и язык. Изменения заслуживают внимания, потому что они показывают автора и его аудиторию в разгар трудной задачи поиска наиболее подходящего языка, чтобы выразить "непостижимый разум Божества" (15). Интерес также представляет тот факт, что элементы  этой проповеди 1740 года, говорящие о соотношении человеческого и Божественного разума, предвещают серию проповедей Эдвардса своей пастве в 1742-43 гг, вышедшую в 1746 г. как трактат "Религиозные чувства". Здесь Эдвардс вновь развивает тему разума и утверждает, что только благодать "способна освятить разум" и поэтому делает его способным увидеть, что Евангелие "является самым надлежащим и самым высоким доказательством самого себя" (16). Только человек, чей разум просвещен при помощи сверхъестественной благодати, может быть "напрямую убежден и заверен в Божественности Евангелия... и тогда его вера и уверенность становятся вполне приемлемыми и для разума" (17). В конечном счете эта драгоценная надрациональная работа Святого Духа приводит к “интуитивному знанию Божественности всего, о чем говорит Евангелие... Без этого любая длинная цепь доводов... не приблизит ум к истине Евангелия и его Божественной славе ни на шаг" (18).
Таким образом, в "Религиозных чувствах" и других работах Эдвардс выходит за пределы узкого фокуса, который он выбрал для проповеди мая 1740 года, и дает полное место разуму как "благороднейшей способности человека, которая должна господствовать над другими его дарами, и тем самым управлять дущой" (19). Полагая, что благодать Божия может освятить наши умы и сообщить нам постижение ума Божественного, Эдвардс несомненно бросает вызов рационалистическому мышлению, утверждая, что необоснованно ожидать возможности судить о Слове Божием естественным, конечным разумом. Однако проповедь настаивает на том, что служитель должен "возвещать Слово  в соответствии с Божией мудростью, полагаясь на дар Божественной и сверхъестественной благодати, открывающей “возвышенный характер Божественных вещей". Бремя проповеди Эдвардса заключается в том, что служители Бога должны услышать и проповедовать лишь то, что желает Бог, а не то, чего хотят они сами и другие люди, и что верные посланники никогда не должны забывать о "великой и разумной истине", что "Божие откровение не зависит от человеческого ума и ничем ему не обязано".
Заключительные слова проповеди решительно и оптимистично обращаются к духовенству и народу, ко всем, кто так или иначе затронут "святым делом служения". Как и в большинстве других проповедей Эдвардса на рукоположение, его речь содержит сильный эсхатологический свет, предназначенный для утешения. “Придерживаясь Слова Божьего, а не своего собственного ума, пастыри и христиане в дальнейшем воссияют, как солнце, в Царстве Отца, как сказано о тех истинно мудрых, которые должны сиять, как светила на тверди". Говоря столь обнадеживающие слова, Эдвардс мог не знать, каким трудным будет его собственное служение, которое пройдет через церковные споры и разделения, шельмование Великого пробуждение, дебаты с Чонси и другими, глубокие разногласия в общине по вопросу о церковном членстве и доступе к причастию, увольнение из Нортхэмптона и мучительный переезд на отдаленную миссионерскую станцию, где Эдвардс напишет богословские трактаты, принесшие ему всемирную славу как последнему великому защитнику пуританского кальвинизма. После мая 1740 г. ему стало сложно учить на ординациях, ибо он продолжал поддерживать ортодоксию в разгар великих церковных и социальных перемен XVIII века.   На самом деле один из парадоксов истории Церкви в том, что самые преданные своему народу пастыри чаще всего лишаются места в общине. Даже если и так, следует отметить, что Эдвардс на протяжении всей дискуссии и споров 1740-х гг. искал возможности держаться того, что он сформулировал в майской проповеди: учить не тому, что предлагает острота ума, а тому, что "исходит из высшей мудрости и знания Бога". С одной стороны, за это его часто упрекали в религиозном высокомерии и непрошибаемости. С другой -  он никогда не оставался без верных сторонников и друзей. Действительно, заметки Эдвардса на его проповедь на Деян.20.28 указывают, что, когда он появился в приходе, куда в мае 1740 г. был поставлен пастор, его просили повторить там эту же проповедь уже 28 мая 1754 года (20). 


1 W. Kimnach, “Jonathan Edwards’s Pursuit of Reality,” in Jonathan Edwards and the American Experience (ed. N. Hatch and H. A. Stout; New York: Oxford University, 1988) 111. В Йеле хранится около 1200 неизданных рукописей Эдвардса.
2 W. Kimnach, The Literary Techniques of Jonathan Edwards (dissertation; University of Pennsylvania, 1971) 1.
3  К детальному списку проповедей, их дат и случаев произнесения см.: H. Westra,
The Minister’s Task and Calling in the Sermons of Jonathan Edwards (Lewistown: Edwin Mellen, 1986) 5—6.
4  Рукописи в Йеле упорядочены ао библейским текстам, на которые произносились проповеди. Все отрывки расшифрованы по данной рукописи на 1 Кор.2.11-13. Неразборчивые места выверены, орфография и пунктуация оригинала сохранены.
5 Kimnach, Edwards and the American Experience 9.
6 J. Edwards, “The Peace Which Christ Gives,” in Jonathan Edwards: Selections (ed. C. H. Faust and T. H. Johnson; rev. ed.; New York: Hill and Wang, 1962) 139.
7 J. Edwards, “Justi;cation by Faith Alone,” in The Works of Jonathan Edwards (ed. E. Hickman; London: William Tegg, 1879), 1. 620—621. Серия проповедей об оправдании вошла в сборник  Discourse on Various Important Subjects, вышедший в 1738 г.
8. Ibid. 620.
9 Ibid.
10 C. Chauncy, The Only Compulsion Proper to Be Made Use ofin the A;airs of Conscience and Religion: A Sermon Preached at the Old Brick Meeting House, Boston, September 2nd, 1739 (Boston: J. Draper, 1739), title page.
11 Ibid. 25.
12 J. Edwards, “The Mind,” number 35, in The Works of Jonathan Edwards: Scienti;c and Philosophical Writings (ed. W. I. Anderson; New Haven: Yale University, 1980) 335
13 Сверка отрывка по T. Schafer’s transcript copy in the Edwards Collection at Beinecke Library.
14 Schafer typescript at Beinecke Library
15 Edwards, “The Mind,” number 8, 341.
16. Edwards, Religious A;'ections (ed. J. E. Smith; New Haven: Yale University, 1959) 307.
17 Ibid. 298.
18 Ibid. 298-299.
19 J. Edwards, “The Portion of the Righteous” (December 1740 sermon on Rom 2:10), in Works (ed. Hickman), 2. 908.
20 Manuscript sermon in Beinecke Library.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn