След на земле Кн. 2, ч. 4, гл. 73. Кто, если не мы

Глава 73. Кто, если не мы?
(сокращенная версия романа)
 
1
       Светало. Восходящее солнце сначала окрасило небо. Из темного и звездного оно превратило его в серо-синее с позолоченными разводами. Потом волшебство превращения коснулось верхушек хвойных деревьев, просветляя их и добавляя оранжевых оттенков. Словно поджигая края золотистыми лучами, оно как будто добавляло ему и запах гари, который становился все гуще, пряча запахи ночной свежести наступившей весны.
       774 стрелковый полк втянулся в этот хвойный лес с началом ночи и, в ожидании дальнейших указаний верховного командования, отдыхал под его сенью. Солдаты и офицеры, завернувшись в шинели и плащ-палатки, спали прямо на земле, на прошлогодней густо насыпанной пожелтевшей хвое.
       Полковые политработники: парторг капитан Павлов, агитатор старший лейтенант Плоткин и комсорг старший лейтенант Никишин уже не спали. Они в этот ранний час стояли на верхушке холма, огибавшего широкую поляну и, устроившись под раскидистой сосной, в бинокль изучали очертания крупного исторического города Берлина, к которому шли так долго и упорно.
       - Наконец-то, дошли, - с придыханием торжественности сказал парторг. – Ещё пара-тройка дней, максимум неделя, и он падет к нашим ногам, а с войной будет покончено. Представляете? Через неделю, может быть две, мы вернемся домой победителями. Всё. Вы, как хотите, а лично я больше рисковать не буду. У меня жена и двое маленьких детей. Если меня убьют в эти последние дни войны, что они без меня будут делать? Пропадут. Тем более есть устное указание начальника политуправления армии: политработников приберечь для мирной жизни, для восстановительного периода. В пекло их не посылать и даже удерживать, если это опасно для жизни.
       Егор удивленно посмотрел на парторга.
       - Это откуда же стало известно?
       - Замполит сказал. Вон, Ося, тоже слышал от своих знакомых из политуправления.
       - Ага, - подтвердил Плоткин. – А мне и сам Бог велел поберечься. Когда я шел сюда из политуправления, мой шеф договорился с начальником политотдела дивизии полковником Гуськовым, что бы тот отпустил меня в отпуск в первый же день окончания войны. У меня с моей Софочкой договор: сыграть свадьбу в день Победы.
       - А на хрена же ты пошел в полк из политуправления? Тебе оттуда было бы ближе к своей Софочке добираться. Оттуда ты успел бы в день Победы сесть за свадебный стол, а отсюда вряд ли у тебя получится. Из полка ты только до аэродрома будешь целый день добираться. Да и с билетом…. Политработнику политуправления билет может и дали бы, а полковому едва ли.
       - Мне дадут. За меня похлопочут. А насчет того, зачем я в полк пошел…? Так и быть, признаюсь. В политуправлении я мог бы получить награду только по окончании войны, и то, в лучшем случае, «За боевые заслуги». А тут, в действующем полку, любую высокую награду. Лишь бы только из полка представление было отправлено наверх. Даже Золотую звезду Героя, - как обычно хвастаясь, заявил Плоткин. – Как вы думаете, есть разница между Героем Советского Союза и участником войны с медалью «За боевые заслуги»? 
       - Ну, ты и хитрец, Плоткин, - хмыкнул Егор. – И что, были уже такие случаи?
       - А то! Там, в политуправлении, много орденоносцев.
       - Да, без орденов домой возвращаться стыдно, - подхватил капитан Павлов. – На орденоносцев по-другому смотрят. Лет через пять-десять после Победы, когда страна залечит раны, фронтовикам будут почет и уважение, особенно орденоносцам, и уж тем более Героям. Нужно тебе поехать, к примеру, в Хабаровск? Пожалуйста. Вот тебе мягкий вагон. Садись и езжай на здоровье бесплатно. Налогов с орденоносцев тоже брать не будут. Так в Положении записано. В кино сходить или в театр…, тебе билет без очереди. Да и в магазине, все перед тобой расступаются и шепчутся: «Орденоносец идет. Пожалуйста, проходите без очереди, ведь вы на фронте за нас своей жизнью рисковали». А потом уж, лет так, через двадцать пять-тридцать, когда фронтовиков станет мало, их вообще на руках носить будут. Обкомы и райкомы будут присылать к дню Победы поздравительные открытки с приглашениями на праздничные мероприятия, бесплатные концерты всякие. А уж, кто доживет до пятидесятилетней годовщины нашей Победы над фашизмом, тот, вообще будет жить, как Бог. Местные власти будут в ногах валяться, чтобы угодить. Все будет бесплатным, даже если коммунизм еще не наступит. На всех торжествах будем сидеть в президиумах, и наслаждаться вниманием к себе. А вокруг тебя женщины и дети с цветами и ценные подарки от организаций. Эх, здорово будет?
       - Через пятьдесят лет ты совсем дряхлым стариком будешь, если доживешь? Зачем тебе старому ценные подарки? – не сдержал сарказма Егор.
       - Как зачем? Чтобы осознавал степень уважения к себе. Я не имею ввиду мотоцикл или ковер, хотя от ковра бы не отказался. Я имею ввиду денежные премии, дорогие книги о Великой Отечественной войне, может быть часы с инкрустацией. Чтобы ты смотрел на них и радовался оставшемуся времени.
       - А что, думаете, будет написано в поздравлениях? – спросил агитатор.
       - Это, смотря, от какого ведомства тебя будут поздравлять. Если от Горисполкома, то примерно, такой: «Уважаемый…, как твое имя и отчество?»
       - Осип Исаакович.
       - Хм, первого еврея за всю войну увидел, - непроизвольно вырвалось у Егора.
       - Ну вот, «Уважаемый Осип Исаакович Плоткин! Сердечно поздравляем Вас с 50-летней годовщиной знаменательной Победы в Великой Отечественной войне. С нижайшим почтением просим вас принять слова глубокой и искренней благодарности за Ваш героический подвиг бескорыстного служения своему народу и родной земле! Это Вы, дорогой Осип Исаакович, вписали золотые страницы в летопись Величайшей Победы над силами зла и ненависти, а также строительства нашего коммунистического общества!» Ну, и так далее, и тому подобное. А в конце приписка: «Приглашаем Вас принять участие в торжественных мероприятиях, которые будут проходить в нашем городе». Подпись и печать. Как тебе? – улыбаясь своей фантазии, спросил капитан Павлов.
       - Красиво! Только уже ради этого светлого будущего стоит поберечься и не лезть на рожон, - заявил полковой агитатор Плоткин.   
       - Да, сладко рассказываешь, капитан, - с ещё большим сожалением сказал Егор. – Надеюсь, ты бойцам этой сказки не рассказывал?
       - А что? Разве, я не прав? Думаешь, не будет всего этого? Ты сомневаешься, что Советская власть будет почитать своих воинов-победителей? - с вызовом откликнулся парторг.
       - Нет. В том, что будет почитать, не сомневаюсь. Но это, пока твоя фантазия о том, что может быть будет лет так через …дцать, а не правда завтрашнего дня. Если бы я услышал, что ты это рассказываешь бойцам перед завтрашним боем, я бы тебя пристрелил, честное слово.
       - Это, почему же? – оторопел парторг.
       - А ты сам не понимаешь? Послушав эту сказочку, даже я, прошедший огонь, воду и медные трубы, задумался о том, как мне уцелеть, а потом пожинать лавры почета. А кто же тогда поставит точку в этой проклятой войне? Кто будет её заканчивать, чтобы потом были слава и почет? Кто завтра будет брать Берлин, если всем захочется поберечься? Американцам уступим это почетное событие? Чтобы потом они ставили нам свои условия, как и что нам делать и строить свою жизнь? Ну, уж нет. Мы, русские, вынесли всю тяжесть этой войны. И мы, русские, должны с достоинством и честью её закончить. Чего бы нам это ни стоило. Для этого сегодня нам надо убедить солдат в их почетной миссии,  но так, чтобы они в бой шли злыми волками, а не трусливыми зайцами, цепляющимися за хвалебные слова, которые им напишут в поздравительных открытках. И я предупреждаю вас обоих, что если сегодня-завтра наш бой за Берлин будет немцам проигран, то я обвиню в этом вас за разложение боевого духа.
       Такой реакции Егора, который, как гвозди вбивал каждое слово в их сознание, ни парторг Павлов, ни агитатор Плоткин никак не ожидали.
       - Конечно, ты прав, старший лейтенант, - после недолгой паузы отозвался парторг. – Но клянусь тебе, ничего подобного я бойцам и младшим командирам не говорил. 
       - Я тоже, - поспешил заверить его агитатор Осип Исаакович.   
       - Ну и добре. Вы, хлопцы, на меня не обижайтесь. Я представляю, каким жестким и кровопролитным будет это сражение за немецкую столицу. Вчера вечером я проверил у одного солдата вещмешок. В нем оказалась швейная машинка. Можете себе представить, каким он будет атакующим бойцом с такой тяжестью на плечах? Поэтому считаю, нужно заставить командиров рот, чтобы они вытряхнули из вещмешков своих бойцов всякую рухлядь. Иначе, что это будет за атака?

2
       Вернулись разведчики. В Берлин им проникнуть не удалось. Слишком плотные заслоны выстроены немцами перед городом. Предместья были сплошь забиты войсками. С юго-восточной стороны, откуда должен был атаковать 774 стрелковый полк, они наткнулись на глубокий противотанковый ров, наполненный водой, а количество дзотов и дотов, вообще, не поддавалось учету. Были и противотанковые ежи, связанные между собой колючей проволокой и минные поля. Берлин основательно подготовился к решающей схватке с русскими.
       А в северной части города уже слышалась артиллерийская канонада. Значит, там уже началась атака на логово фашистского зверя. Солдаты и офицеры напряженно ждали приказа. Момент для атаки, кажется, наступил. Если наши войска завязали бои на севере Берлина, то нужно начинать бои и на южной его окраине, и на востоке, чтобы противник раздробил свои силы и воевал на всех направлениях, лишаясь маневра.
       Неожиданно, с правой стороны лагеря, занимаемой третьим батальоном капитана Лопаты, прогремели несколько взрывов. И почти сразу послышалась  беспорядочная стрельба стрелкового оружия.
       - Кажется, в твоем подшефном батальоне началась заваруха, - обратился Никишин к агитатору полка Плоткину. 
       - А он теперь не мой. Майор Горностаев освободил меня от этого шефства. Этот заносчивый грубиян, капитан Лопата, меня в грош не ставит. Терпеть его не могу. Если перед боем замполит снова будет распределять батальоны, то попрошусь к подполковнику Улановскому. Он порядочный человек.
       - А он что, еще не ушел в медсанбат со своим ранением?
       - Нет. Так и ковыляет перебинтованный. Батальон бросать не хочет. Наверное, рассчитывает получить вторую звезду Героя Советского Союза. Представляете, поляк и дважды Герой Советского Союза? – усмехнулся Плоткин.
       К стоящим на холме полковым политработникам бегом поднимался майор Горностаев. Поднявшись, он не мог отдышаться и поэтому не сразу заговорил. 
       - Третий батальон в опасности. Кому-то из вас срочно нужно бежать туда.
       И парторг Павлов, и комсорг Никишин, и даже агитатор Плоткин посмотрели на майора, своего командира и начальника, с удивлением. Выглядело это глупо и по-детски. Вроде «Кто хочет сходить туда, где опасно? Или, может, жребий бросите?» При этом почему-то посмотрел на Егора просящим взглядом голодной собаки. Другие офицеры тоже перевели взгляд на него. Дескать, «ты у нас самый ответственный и боевой, тебе и карты в руки». Егору были противны эти лица. Он снял с плеча сумку-планшет с комсомольскими документами и дал ей крепкого пинка. Не говоря ни слова, стал бегом спускаться с холма, чувствуя нарастающую злость. В мозгах камертоном зазвучала мысль, что это последний его бой.
       Невесть откуда взявшиеся фашисты, атаковали третий батальон капитана Лопаты большими силами с тыла и теснили его бойцов с опушки. Они явно рассчитывали прорваться через его батальон к своим частям оборонявшим пригород. Поднятые врасплох бойцы и командиры батальона сделали слабую попытку сдержать атаку врага, но в итоге стали поспешно отступать, а затем и беспорядочно бежать охваченные паникой. Всем было непонятно, откуда взялись эти фрицы, да ещё в таком большом количестве?
       Фашисты продолжали наращивать свой успех, пробиваясь к заветной кромке леса, за которой начиналась полоса обороны защитников Берлина.
       В тот момент, когда Егор достиг лагеря третьего батальона, капитан Лопата, как мог, пытался остановить хаотичное отступление своих бойцов, расстреляв в воздух всю обойму своего пистолета, но успеха не добился. Взлахмоченный и злой, потеряв пилотку, он метался среди бегущих навстречу бойцов и матерился, призывая их остановиться. Он даже щелкал затвором пистолета, направляя его на бежавших, но и это не производило впечатления.
 Увидев всю эту картину, Егор и сам не представлял, что нужно сделать. Пожалуй, только убийство одного-двух дезертиров-паникеров могло подействовать отрезвляюще на обезумевшую толпу. Он тоже достал пистолет и прицелился в одного, но выстрелить в своего не смог. Тогда он поднял с земли длинную сухую ветку и, размахивая ею, как дубиной, стал сбивать ею с ног, бегущих навстречу, одного за другим. Вторым под его удар попал молодой лейтенант, бежавший впереди многих.
       - Лежать, сука трусливая! – кричал обозленный Егор. – А ну, стреляй по врагу!
       Лейтенант, сбитый с ног ударом палки, удивленными глазами смотрел на Егора. Потом словно очнувшись, перевернулся со спины на живот, выстрелил в сторону врага. Рядом с ним упал другой боец, потом третий. Через минуту образовалась цепочка и каждый следующий, подбегавший присоединялся к этой цепочке и открывал огонь. Вскоре это была уже цепь, ведущая прицельный огонь по немцам. Таких цепей образовалось несколько. Бегство было остановлено, велась уже осознанная оборона. Кое-где, слева завязалась даже рукопашная схватка. Фашисты, почувствовав организованный отпор, уже не рвались вперед, а стали медленно, но уверенно отступать.
       Наступил переломный момент, который нельзя было упускать. Егор вскочил и скомандовал.
       - За мной, в атаку, вперед! Бей фашистов!
       Теперь бойцы бежали в обратную сторону с той же прытью. Обстановка поменялась. Уже фашисты беспорядочно драпали. На левом фланге, высокий капитан Лопата, сверкая своей блондинистой головой, вел своих подчиненных в бой. 
       - За мной! – кричал он могучим голосом. – За Родину, за Сталина, Ура!
       Прежнее положение батальона было восстановлено. Не бежать же дальше, преследуя немцев до самого канала, чтобы потопить их там. На это уже не хватало ни времени, ни сил.
       Увидев Егора после боя и осознав, что он сделал для батальона капитан Лопата подошел к нему, обнял и поцеловал.
       - Спасибо, комсомол. За все спасибо. Признаюсь, раньше был настроен против тебя. Ты показался мне заносчивым, да, и вообще, политработников не жалую. А теперь ты мой лучший друг. Пойдем, - и комбат увлек Егора вглубь леса, чтобы отметить победу прошедшего боя.
       Следом за ними поспевал ординарец комбата. Впереди виднелось поваленное взрывом дерево, на которое можно было присесть. Перед деревом была воронка от этого же взрыва, а в ней, оказалось, сидел эсэсовский офицер. В руке он сжимал пистолет и пристально смотрел на русских. Ни капитан Лопата, ни Егор не были готовы оказать ему сопротивление и растерянно глядели на фашиста. Но в их лицах не было страха, наоборот, улыбки застыли на их устах. Возможно, это или безысходность положения заставили немца сделать ещё один неожиданный ход. Вместо того, чтобы стрелять в своих врагов, он поднес дуло пистолета к виску и нажал на курок. 
       - Туда ему и дорога, - прокомментировал его поступок комбат. – Пойдем дальше, это место загажено.
       - Как, по-твоему, капитан, откуда фашисты здесь взялись? – спросил Егор.
       - А ты не догадываешься? – после небольшой паузы отозвался комбат. – За два дня мы взяли в плен несколько тысяч этих фрицев. А, кто их охраняет? С десяток наших  обозных Иванов. Вот поэтому, я думаю, некоторая часть эсэсовцев, понимавшая, что их грехи тянут на смертную казнь, решилась на прорыв к своим, для чего и сколотила этот отрядик.   
       - Хм, резонно. Но кто их вооружил? Мы же при взятии их в плен отбирали всякое оружие.
       - Ну, сам прикинь, комсомол, где они могли его добыть? Не первый же день на войне. Что в Польше, что в Германии, у них полно схронов. Почти на каждом километре маленький складик с оружием. Что-то мы находим, что-то нет, а они-то знают свои опознавательные знаки. Вот и вооружились из какого-нибудь схрона.
       - Теперь понятно.
       - Филиппов! Давай-ка расстилай здесь свою самобранку, - скомандовал Лопата, присмотрев широкий пень от спиленного дерева. – Налей нам со старшим лейтенантом по кружке лекарственного напитка, чтобы нервы успокоились. А то, что-то до сих пор дрожь в  коленках не унимается.
       Боец Филиппов, мужик лет под пятьдесят, такой же габаритный, как комбат, опытный и сноровистый, быстро накрыл импровизированный стол закусками, а из фляги наполнил кружки спиртом.
       - Пью за тебя, комсомол. За твою находчивость и смелость. Там, на поляне у Цибингена, мне не понравилось, что ты устроил при награждении и отказался от ордена «Красной Звезды». Подумал, ишь какие аппетиты у политработника. А сейчас я тебя понимаю. Ты заслуживаешь большего по праву. Я лично напишу на тебя представление на Золотую звезду Героя.
       - Ну, это ты хватил, капитан. Если бы за такие поступки давали звезду Героя, то у меня бы места не хватило на груди, чтобы повесить сегодняшнюю. Звезду Героя я не заслужил ни сейчас, ни тогда, когда брали Цибинген и плацдарм. Это слишком высокая и выдающаяся награда. В данном случае я, пожалуй, заслуживаю медали «За отвагу», но она у меня уже есть. Так что, не старайся писать. Мне твоего «спасибо» вполне хватает.
       - Зря отказываешься. «Спасибо» на хлеб не намажешь и в кружку не нальешь. Кстати, Фома, добавь-ка ещё по пятьдесят. Выпьем за нашу победу в бою за Берлин, - и комбат снова опрокинул содержимое кружки в рот, занюхав кусочком сухаря.
       Откуда ни возьмись, появился ординарец Вася Клубиков. Он был печален и едва сдерживал слезы.
       - Товарищ капитан, разрешите обратиться к старшему лейтенанту Никишину?
       - Валяй, обращайся, - разрешил Лопата.
       - Товарищ старший лейтенант, разрешите к вам обратиться?
       - Не тяни, Вася. Говори, что случилось? 
       - Беда. Как только вы ушли с холма, в дерево, под которым вы стояли, попал снаряд. Капитан Павлов сильно контужен и слегка ранен, а старший лейтенант Плоткин пострадал сильно, ему оторвало правую ногу и часть живота. Просит вас придти проститься.
       - Извини, капитан. Мне нужно идти, - сказал Егор, вставая с земли. – Спасибо, за угощение. Вижу, нервы у тебя восстановились. Ты уж больше не налегай, а то, вдруг, снова придется сегодня воевать.
       Старший лейтенант Плоткин лежал уже на повозке, которая должна была отвезти его в медсанбат. Рядом сидел перевязанный угрюмый капитан Павлов. Осип Исаакович был укрыт плащ-палаткой, только землисто-серое лицо было открыто. На губах запеклась кровь, в глазах стояли слезы.
       - Ирония судьбы, - чуть слышно прошептал он. – Ты пошел на верную смерть, а она, косая, разминулась с тобой и пришла сама за мной. Накрылась теперь моя свадьба. Софочка будет плакать.
       - Чего ты себя хоронишь раньше смерти? Ты выживешь, Ося. Наши фронтовые врачи умеют творить чудеса. И тебя на ноги поставят, - успокаивал агитатора Егор.
       - Меня вряд ли поставят. Чувствую, что скоро умру.
       Егор заглянул под плащ-палатку. Картина была ужасной, хотя ему приходилось не раз видеть оторванные конечности и распоротые внутренности. Правой ноги не было с частью правого бока. Было удивительно, как агитатор так долго держался. В данном случае никакие кудесники не смогли бы обеспечить ему жизнь. Да и какая жизнь возможна без половины таза и внутренностей?
       Телега тронулась, как только к Плоткину положили еще одного тяжелораненого.
       - Ну, прощай друг. Сожалею, что твоя свадьба откладывается. Значит, судьбе было так угодно.
       - Прощай.
       Совсем рядом ухнул мощный орудийный залп. Земля содрогнулась. Это началась обработка передней линии обороны противника на южной окраине Берлина. По информации, поступившей из штаба дивизии, оказалось, что на северной окраине  германской столицы уже вовсю идут жаркие бои. Теперь пришла очередь вступать в сражение и 222 стрелковой дивизии, а значит и 774 стрелковому полку. Егор повернулся и заспешил в третий батальон. Ведь именно туда его отправил майор Горностаев. Значит, с ним и придется делить свою участь.

3
       Бой за Берлин для подопечных полковника Пугачева начался в четыре часа по полудню. Егор шел в бой в составе третьего батальона. Атака развивалась вяло. Хотя о ней и мечтали долгие четыре года, сегодня бойцы не бежали, а с отрешенными лицами шли на врага, словно на заклание. Выходит, и впрямь, никто не хотел рисковать своей жизнью в последний день войны.
       Хочешь, не хочешь, а придется. «Кто, если не мы? – звучал вопрос в голове Егора. – Чему суждено быть, того не миновать».
       - Вперед! За мной! За Родину! За Сталина! – закричал он и, выскочив из укрытия, устремился на оборонительные позиции врага, перепаханные взрывами дивизионной артиллерии.
       За ним выскакивали и бежали следом самые отчаянные, а уж за ними и все остальные. Но первый порыв не принес положительного результата. Немцы, хоть и подверглись многочасовому артобстрелу, были вполне готовы к отражению атаки. Их оборона была хорошо организована и вынудила атакующих остановиться. С наступлением темноты полк и вовсе откатился на прежние позиции с ощутимыми потерями. Требовалось пополнение в людях и в боеприпасах.
       А в северной части Берлина бои продолжались и ночью. Советские войска медленно, но настойчиво продвигались к центру города. 
       Полковник Пугачев поднял полк в очередную атаку за час до рассвета. Атаковать в темноте время сложно и опасно не менее, чем в светлое время. Поди, разберись, куда бежать, кто от тебя справа, кто слева. В дотах и дзотах понятно, что немцы. Их забрасывали гранатами. А в траншеях уже не разберешь, где свой, где чужой. В основном идет рукопашный бой. По всей длине линии обороны южной окраины взводы, роты, батальоны и полки обрушились на врага, преодолевая сопротивления и втискиваясь в улицы города.
       В серых предрассветных сумерках, метрах в ста впереди, Егор разглядел многоэтажный дом. Он был главенствующей высотой,  и у Егора возникло сильное желание овладеть им. Возглавив группу бойцов одного из взводов, он привел её под стены дома. Но проникнуть внутрь до рассвета не удалось. Дом был напичкан фашистами, как арбуз семенами, и изрыгал смертоносный огонь почти их всех окон и щелей. Зато входы и выходы бойцам удалось заблокировать. Теперь, кто упорнее, тот победит. Хотя, понятно, что немцы вынуждены быть упорными. Они не надеялись на пощаду русских и, фактически, были смертниками. Но и русского упорства не сломить. Пока это был первый из домов южного округа Берлина, который удалось осадить Пугачевцам, и уступать его они не собирались.
       Противостояние длилось всю ночь и весь следующий день. К отряду Егора подтянулись дополнительные силы, но сломить сопротивление удалось только, когда подошла наша артиллерия и обстреляла этот дом в упор.
       Слава Богу! Начало было положено.

(полную версию романа можно прочитать в книге)