В горах

В горах.
Машина тряслась по бездорожью. Парусиновый тент едва спасал не то от густого тумана, не то от измороси. Дороги не было видно. Ночь была наполнена надрывным гулом тягачей, ползущих по Пушкинскому перевалу. Тяжелые стодвадцатидвухмиллиметровыс гаубицы-пушки в свете фар подпрыгивали на каменистом грунте, наклоняясь то влево, то вправо, как резиновые игрушки. Штабной «козлик» замыкал колонну. Я сидел на полу, поставив рацию на колени, передавая командиру обстановку. Туман всё больше обволакивал каменистую горную дорогу. Вскоре видимость стала нулевой. Колонна встала, и начальник штаба капитан Манукян, взяв у меня из рук микрофон, запросил:
-«Плавка», «плавка», я «тенета», вы меня слышите?
-Слышу вас, «тенета», - ответил хриплый голос радиста там, впереди.

-Ответьте, почему стоим?

-Видимость нулевая, двигаться опасно. Проследите, чтобы никто из машин не выходил, сразу справа на протяжении всей колонны пропасть. Всем оставаться на местах.




Мы находились на высоте более двух тысяч метров, низкая облачность накрыла перевал, и создалось впечатление тумана. Холодно, сыро, хотелось спать...
Тревогу объявили в одиннадцать накануне, вчера. Взвод недавно вернулся с гарнизонного караула. И первое желание было - отоспаться. Командир разрешил лечь раньше. Страшно уставший после двухсменного поста, я уснул как убитый. Сигнала тревоги я не слышал и очнулся, полуодетый, уже в строю. Сергей Чижик, мой друг, одевал меня сонного.
-Ну ты, проснись же, наконец, комбат идет, сейчас всыплет! - орал он мне в ухо.
Состояние было ужасное. Я очнулся и наконец понял, что происходит. Поправил автомат, застегнул пуговицы и занял свое место в строю. Зычный голос командира дивизиона зачитывал приказ. Это была учебная тревога. Предстоял выход на боевые стрельбы. Отстреляться должен каждый, а во время движения на меня возлагались обязанности радиста. Так оказался я в штабной машине, которая замыкала колонну «Уралов» со сцепленными стадвадцатидвухмиллиметровыми гаубицами-пушками.
-Товарищ капитан, выйду отлить, - обратился я к начальнику штаба.  "
- Иди, только будь осторожен.   
Туман был такой густой, что включенные фары едва помогали различить силуэт гаубицы, а самого тягача не было видно. Влажность тут же забралась под воротник, и зубы застучали от холода. Быстро справив нужду, я мигом заскочил в «козлик», захлопнув за собой дверь. Рядом со мной сидел еще один курсант, маленький, щупленький армянин с рябым, некрасивым лицом. Он окунул его в бушлат и мирно спал.

Это был посыльный. Начальник штаба пристроил его поближе к себе - все-таки, как-никак, племянник.
-Никому не выходить, я пошел осмотреть колонну,
- буркнул он, взяв мощный армейский фонарь, такие бывают
у осмотрщиков вагонов, и вышел.       
Водитель, солдат с батареи боевого обеспечения, курил, и как только начальник штаба вышел, повернулся ко мне и сказал:
-Буди этого хорька, у него во фляжке чача, хлебнем по
глоточку.
-Ты что, спятил? - удивился я. - Ты же за рулем, какая тебе чача, хочешь из пропасти «ку-ку» кричать?      
-Да ладно, буди - по глоточку ничего не будет.
-А я и так нэ сплу! - вытаскивая нос из бушлата, растягивая слова, пробубнил Назаретян. - Но чача я тэбе нэ дам, а мы по глоточку выпьем.
Он передвинул фляжку вперед, отстегнул от ремня и, открутив крышку-стопку, налил в нее до краев. Я окунул руку в вещмешок, достал кружок краковской колбасы, маленький раздвижной стаканчик и, разломив закуску на три части, первому подал водителю;
-Мы пьем, Гена, - так звали водителя, - а ты будешь закусывать. - И тут же протянул стопку Назаретяну: - Наливай, была не была.
Чача резко обожгла всё внутри, и по телу разлилось тепло. Понюхав ароматный кусок краковской, я с удовольствием закусил. Запах чачи и аромат колбасы мигом наполнили кабину «козлика». Дверца открылась, и начальник штаба запрыгнул на сиденье.
-Там далеко не уйдешь, решил вернуться. А вы что
85здесь ресторан устроили? - строго заметил он. А потом, открыв бардачок и достав из него стакан, сказал: - Наливай, племянничек!
Я тут же достал закуску и протянул командиру. Он выпил, откусил кусок колбасы и, жуя ее, говорил:
-Другой бы раз наказал, но сейчас сырость, холод, брр... - и он, встряхнув плечами, продолжил: - Наливай еще стопку. , ;      К утру туман рассеялся, и колонна двинулась дальше.
Восходящий диск солнца оказывался то слева, то справа, то сзади. Дорога спускалась с перевала. Начальник штаба с племянником спали, а я любовался армянским нагорьем. Рельеф здесь был полон контрастов: степные равнины и кажущиеся бездонными пропасти с отвесными стенами, полупустыни и вечные снега вершин. Дороги, головоломными серпантинами взбирающиеся на крутые стены ущелий. Там, откуда дорога спускается вниз, - царство холода, а здесь, внизу, настоящее лето. Луга, покрытые разноцветными коврами, встречаются редколесья. Вмиг забываешь о мерзком тумане, о холоде и окунаешься в лоно нежного тепла. Мы уходим вправо, на восток, и через час уже воздух наполнен зноем и пылью, кругом пепельно-серые грунты и туфовые скалы. Теперь движение колонны видно хорошо. Она змеей вытянулась на полкилометра и порой на песчаной дороге поднимает тучи пыли. Становится душно. Позывной «тенета» вырывается из эфира. Будто совсем не спавший, начальник штаба первым берет микрофон рации и громко отвечает: «Тенета» слушает, говори». Через несколько секунд голос командира вещает: «Всем привал, колонна принимает вправо».
Солнце почти в зените. Время обеда. Походные кух-
ни уже дымили. Личный состав повзводно расположился на ярко-зеленом ковре. Лужайка была отменная. Неподалеку возвышенность, на которой остались следы древней цивилизации - развалины средневекового замка. Ни единого деревца. На поляне, под палящим солнцем жарко. Вдали возвышенности перерастают в горы бледновато-розового цвета. Пейзаж для великих художников. Недаром полотна Сарьяна, Зарданяна, сестер Асламазян, отразивших эту простую кра­соту, прославили их на весь мир.         :"-   :
Мы спешно развязывали вещмешки и готовились к трапезе. Командир взвода давал вводную на дальнейшее движение. Конечным пунктом был Аршалуйский полигон, где и должны были состояться боевые стрельбы. Палаточный лагерь был разбит к вечеру. По всей видимости, приземлились мы здесь надолго.
Наутро шум вертолета всполошил командира. Трубач проиграл построение. Послышались команды взводных. Вертолет приземлился метрах в ста от лагеря. Несколько офицеров спустились по небольшому трапу, и командир дивизиона, прокричав: «Смирно!» - побежал с докладом. Его слова едва долетали до слуха. Ветер дул в их направлении, но мы разобрали главное: товарищ председатель экзаменационной комиссии... Полковник принял доклад и медленным шагом в сопровождении небольшой свиты подошел к строю.
-Здравствуйте, товарищи курсанты!
-Здра- жла, товарищ полковник! - гаркнули мы дружным хором.
Он улыбнулся, довольный хорошим приветствием и начал ставить перед нами задачу.
Поочередно мы выполняли зачетные стрельбы то за ко-

мандира взвода управления, то за командира огневого взвода. Мы с приятелем Носаковым отстрелялись одними из первых, и комбат вызвал нас к себе с новым поручением.
-Отправляю вас, ребята, - обратился он к нам, - в оцепление, Те, что там несут службу, еще не стреляли, их надо
заменить. Будете там до конца стрельб. Тем более ты радист, /
будешь на связи, позывной прежний. Выезжайте сегодня в ;
9.30, там ходу-то всего с час. А сейчас смотрите сюда, - он
достал карту, развернул ее на капоте машины и стал тыкать
карандашом, обозначая границы оцепления. Я быстро сориентировался и дал понять, что всё принято.   
-Ну, с богом, - сказал он и поручил водителю отвезти на пост №2. Ему путь был знаком, он первым запрыгнул на сиденье. Мотор взревел, и мы, спешно погрузив необходимый скарб: воду в термосе и паек на три дня, - отчалили в дорогу.
Пятьдесят километров пути. Опять новые картины, пейзажи, одинокие замки. Пористые туфы придавали ландшафту оттенок сухости. Вдоль некоторых участков дороги росли лишь низкорослые кустарники. Местами были обнаженные лавовые поля. На их фоне ярко зеленели небольшие лужайки. Очень даже странная природа поражала своей непосредственностью и нелогичностью. Удручало отсутствие воды. Чем выше мы поднимались по каменистым горам, тем меньше было надежды встретить какое-нибудь озеро или ручей. Через полтора часа мы прибыли на место. И водитель, погрузив пожитки наших предшественников, которые несказанно обрадовались неожиданной смене, помахал нам ручкой. Предстояло прожить здесь три дня,
Закрепив палатку и разместив в ней кое-какие вещи, мы
               


стали думать об обеде. Надо разжечь маленький костерок, чтобы разогреть консервированную кашу в котелке. Я складывал поленца из небольшого запаса дровишек, который остался от прежней смены, а Толик открыл термос, чтобы водой сполоснуть котелок. Он аккуратно зачерпнул крышкой немного чистой влаги и стал споласкивать. Термос стоял на склоне, и напарник, нечаянно задев ногой, опрокинул его. Термос упал так, что вода в мгновение выплеснулась на землю.
-Фу,... твою мать, - выразился он.
-Вот это да! - воскликнул я: - Что называется -приехали.
Он виновато развел руками. Еще раз заматерился на
русском и грузинском языках и спросил: «Что будем делать?»
-У меня есть немного во фляжке, но этого явно на трое суток не хватит.
-Да, у меня тоже есть несколько капель. Надо что-то придумать.
-Что думать? Вблизи, по крайней мере с той стороны, с которой мы приехали, ничего нет. А что там, впереди, - одному богу известно. Потом мы на посту, покидать его нельзя. Да и с нами рация, автоматы, кое-какое снаряжение, не оставишь ведь здесь без присмотра.
-Да, наделал я дел, - тяжело вздохнул Носаков, - надо что-то придумать. Давай карту.
Толик достал из планшета топографическую карту, раз­
ложил ее на крышке пустого термоса и пригласил меня присесть.
- Прежде чем принять решение и куда-то идти за водой, надо знать куда.
-Логично, давай искать, только визуально тут нет поблизости голубого цвета, а значит нет и воды.
-Вот смотри, километрах в девяти-десяти в квадрате 36 - кошара, там должна быть вода, ну хотя бы привозная.
-Какого года эта карта? Шестидесятого. . ,   -Да, можно сказать, почти свежая, трехгодичная.
-Не исключено, что кошары там уже давно нет. Ведь все зависит от состояния пастбищ.
-Да, пожалуй, Толян, ты прав, но подскажи другой выход.
-Другого нет, и тут я во всем виноват, давай используем этот шанс. Я пойду один.
-Что? Один? Ну и что ты один принесешь, если даже
будет вода, - две фляжки да за щекой? Идти надо вместе, по
крайней мере термос на палку и все дела. А так ведро же не
будешь десять километров нести?
-Согласен, но очень большое «но». Бросать пост нельзя - раз! Второе: рация, оружие, бинокль, припасы - куда денем?
-Куда-куда, на кудыкину гору, всё с собой, оружие и рацию обязательно.
Мы еще немного поспорили и решили идти вместе. Из аптечки достали эластичный бинт, написали на нем зелёнкой «проход воспрещен - мины!» на русском и грузинском языках, растянули между двумя палками, перегородив единственную дорогу на полигон, палатку и кое-какие вещи оставили и двинулись в путь.
По нашим расчетам, девять километров - это два часа
пути туда и обратно, к пяти часам вечера - максимум - будем на месте.

- Надеюсь, Толя, что за это время ни одна собака здесь не появится.   
-Ну что ж, блажен кто верует, а если всё напрасно?
-Что будет, то будет. Бог не выдаст - свинья не съест.
-Есть еще выход: сообщить по рации командиру.
-Нет, только не это.
-Тогда вперед.
Наличие карты и компаса помогло нам сориентировать­
ся точно. Так мы ходили по азимуту на уроках топографии -
вот и пригодилось. Каменистый грунт, бездорожье, палящее
солнце, крутые спуски и подъемы, насквозь промоченные соленым потом гимнастерки, бесконечно шипящая рация - всё
утомляло, стесняло и мучило. Да еще дефицит воды, за которой мы шли. Через полтора часа внизу открылась зеленая долина.  
-Возьми бинокль, глянь, - сказал я Толику, так как у меня глаза застлало потом.
-Да там же кашара! Еще минут двадцать, и мы у цели.
Вышли на тропинку и пошли на спуск.
-А там кто-то есть, ура!
Он опять приложил бинокль и воскликнул: «О-го-го,
собаки-то какие! Собаки - сторожевые псы, их штук десять,надо быть осторожней, здесь они полудикие, и каждый посторонний для них враг, похититель».    
-А из людей кто-то есть?         
-Пока не вижу.
Мы медленно приближались. Метрах в стапятидесяти
они почуяли нас, закружились, беспорядочно залаяли, а потом, определив, откуда посторонний запах, сначала одна, а за ней остальные бросились в нашу сторону.

-Миша, что будем делать? Они бегут.
-Не знаю, автоматы есть, будем палить, становись ко мне спиной, дай я сброшу рацию.         
Собаки остановились метрах в двадцати и, свирепо лая, стали брать нас в кольцо. Стало страшно, я поставил предохранитель на одиночные и перезарядил автомат.
- Стой спокойно, Миша, - сказал Толик, - может, отстанут.
По их поведению казалось, что они вот-вот кинутся нас
рвать. Особенно яростно лаял кобель грязного цвета с от­
рубленными ушами. Он медленно подбирался к нам. Шан­
сы мирно уладить конфликт таяли. Мы стояли, прижавшись
спиной друг к другу и подбирая всякие собачьи слова и звуки, не выдержали. Я надавил на спуск. Выстрел был звонкий,
и горы подхватили эхо. И хотя я не целился, а пальнул прос­
то так, угодил псу в заднюю ляжку. Он страшно завизжал,
закрутился на месте, как бы желая схватить свой хвост, и,
подняв клубы пыли, хромая, побежал прочь. Остальные псы,
тоже визжа, бросились наутек.
Мы не ожидали такой развязки. То ли к нам, то ли к ним на выручку, с ружьем за плечами, бежал пастух. Он что-то кричал, размахивал руками, а псы бежали мимо него, видно, так и не поняв, что происходит вокруг. Он подошел к нам без опаски, видя на нас военную форму, и стал лопотать на азербайджанском языке. Толик, родом из Баку, объяснил ему, что произошло, и зачем мы здесь. Он как-то виновато стал оправдываться и позвал нас в дом. Кашара, где содержались овцы, была частично и домом для него и всей его семьи, состоящей из девяти ребятишек от двух до тринадцати лет. Все они высыпали на улицу, облепив нас со всех сторон. Злые
псы, поджав хвосты, сгрудились в загоне, виновато повизгивая перед хозяином. Мы развязали вещмешок, который был на Носаковских плечах, и, достав из него сахар в упаковках и сигареты, стали угощать хозяина и детей. Несказанно радостные, они рассматривали зеленые обертки, показывая друг другу и  заталкивая сахар за щеки.
Хозяин, невысокий, худой, жутко загоревший мужчина, вероятно, лет сорока, с поклоном благодарил за сигареты, нюхал их и что-то говорил по- азербайджански.
Толик охотно общался с ним и, видно, рассказывал ему про нашу беду, так как я уловил слово «су», по-ихнему - это вода. Тот кивал головой и показывал жестом, что ее здесь много. Его жена, закутанная с головой в серую полосатую материю, вышла и на небольшой фанерке принесла нам несколько кружков сыра и лепешек. А ребятишки тащили бидон с водой. Мы были счастливы, что поход был не напрасным.
Я собрался перелить воду в термос, но хозяин жестом остановил меня, и Толик перевел его слова.
-Он даст нам осла, и мы всё довезем до места оцепления. Можно ему доверить даже рацию.   
Выпив по кружке парного молока и передав хозяину все запасы сахара и сигарет, мы отправились в обратный путь. И хотя назад дорога была в основном в гору, нам было немного легче.
Маленький жилистый ослик уверенно поднимался, обгоняя нас. Вернулись мы к пяти часам вечера, разгрузили осла, хлопнули его ладошкой по заднице - так велел нам хозяин. И он быстро засеменил домой, не обращая внимания на похвалы, которые мы посылали ему вслед...   
Но видно приключения на этом не заканчивались.
С оцепления нас сняли через трое суток. Ночи, которые нам довелось провести в горах были ужасно холодные. Палатка и шинели не спасали. Попытки развести костер были тщетны. Сухая трава, которую мы вязали в снопики, горела как порох, а потому появление грузовичка, прибывшего  за нами,  встретили ликованием. Побросав пожитки в кузов, мы с Носом втиснулись в кабину  Ифы и водитель помчал нас прямо в училище, в Тбилиси; так как стрельбы завершились. Только и разговоров   было. Что вот мол приедем и выспимся в теплой постели, по-человечески. Но судьба-индейка распорядилась по-своему.
Ночью нас подняли по тревоге С глубокого сна я никак не мог понять, что происходит. Шум, суета, лязг затворов, зычные команды- все слилось в какой-то полусонный сумбур. Очнулся я уже в строю: мой друг, Серега Чижик застегивал на мне верхнюю пуговицу гимнастерки, а Нос тормошил, приговаривая: очнись же ты, сатана!
Перед строем стоял полковник Артазов.
               
-Товарищи курсанты, сегодня в пять часов в нашем училище случилось чрезвычайное происшествие. Группа  первокурсников в составе четырех человек, впервые заступившая на службу во внутренний караул, по предварительному сговору совершила тяжкое преступление. Помощник дежурного по первой батарее сержант Погребняк, два дневальных и дежурный по КПП, завладев ключами спящего дежурного по училищу, вскрыли оружейную пирамиду, похитили четыре автомата Калашникова, пистолет и мешок с патронами. Тайно спустив всё похищенное через окно второго этажа спального корпуса и угнав частную автомашину ГАЗ-21, скрылись в неизвестном направлении. Преступники вооружены и очень опасны. Наша задача - найти их, догнать и обезвредить. Координатором группы назначаю капитана Манукяна, старшим мобильной группы капитана Витмана. В ваше распоряжение поступает одна легковая машина и две грузовые с личным составом. При необходимости в процессе поисков и задержании преступников разрешаю применять боевое оружие. Через пять минут выступаем. Командиры, ко мне, высказать свои соображения по поводу начала операции.
Я, как обычно в неординарных ситуациях, был радистом при командире батареи, а потому обсуждение происходило в моем присутствии. Капитан Манукян развернул местную топографическую карту и, уткнувшись в нее носом,  стал рассуждать, привлекая внимание коллег.
-На север они не поедут, там Военно-Грузинская дорога, перевал, значит только на юг. Развилку на Марнеули и Ереван они уже наверняка миновали.





-Скорее всего, товарищ капитан, они пойдут к границе, а дороги только две, о которых вы уже упомянули, - вмешался в разговор капитан Витман.
-Тогда начинаем движение вместе в одном направлении, у развилки расходимся, вы, капитан, - бросил он взгляд на Витмана, - поедете на Ереван, а я на Баку. Дальше будем действовать по обстоятельствам. А теперь по маашииинам! - резко скомандовал он.
Город еще не проснулся, и гул тягачей, забегая вперед, нарушал утреннюю тишину, спугивая с проезжей части полусонных дворников, вездесущих ворон и стайки воробушков, подбирающих с земли свой нехитрый завтрак. Мы на «козлике» замыкали колонну, и видно было, как на идущем впереди грузовике сонные курсанты, сидящие на боковых сиденьях, дружно покачивали головами, вздрагивая всем телом на ухабинах и рытвинах. Но впечатление, что они спят и что им безразлична тревожная ситуация, было обманчиво. Они готовы по первому сигналу броситься выполнять приказ. Происшествие, которое случилось в это раннее утро, было из рук вон чрезвычайным событием. Ранее о таких преступлениях мы и не слышали, поэтому в один голос осудили мерзавцев и предателей. Нас никогда раньше не учили вникать в обусловленность и причины поступков, побуждающих людей к тем или иным действиям. Мы привыкли к тому, что за нас думают партия и правительство, а мы должны только выполнять их приказы и решения, и это твердо сидело в наших головах. Идеология государства декларировала заботу о человеке, и, пожалуй, в этом было положительно уже то, что на низшем уровне руководства, не дозволено и опасно попирать его законы, но чем выше ее иерархия, тем больше возможностей открывалось для
самовластия и узурпации. Но о вседозволенности власти мы не знали, и потому управлять нами было легко, и вера в ее непогрешимость позволяла это.
Я пытался проникнуть в мысли людей, которых мы искали и должны были задержать или уничтожить. Что побудило этих вполне благополучных пацанов пойти на такой шаг? Может, романтика? Но тогда зачем им автоматы и патроны, вероятно, они надумали что-то нехорошее? Может быть, у них произошел конфликт с одним из командиров? Но ведь они же были из разных подразделений. Вопросов было много, но ответа найти я не мог. Вдруг в наушниках что-то зашу­мело и прорезался голос капитана Витмана:
-Справа впереди в канаве угнанная «Волга», прошу разрешения остановиться.
-Остановитесь, - ответил будто и не спавший Манукян.
Небольшая колонна, состоящая из четырех машин, приняла вправо и замерла на месте. Капитан Манукян первым выскочил из легковушки и поманил меня за собой. С ведущего «козлика» вышел капитан Витман. У обочины дороги, недалеко от «Волги», лежали два военных: один из них старший сержант войск связи, а другой рядовой. Мы подошли ближе. Гимнастерки обоих были в крови, у сержанта
- прошиты автоматной очередью. Витман опустился возле
него и провел по лицу, закрыв остекленевшие глаза. Труп
еще не остыл, видно, преступники где-то недалеко.
-Товарищ капитан, сюда, - обратился я к Манукяну,
- этот, кажется, жив, он вроде бы дышит.
Я приподнял его голову и вылил несколько капель воды на окровавленный лоб. Он чуть приоткрыл глаза, пошевелил
               







губами и снова замер.
-  Капитан Витман, они сменили машину ,-объяснил Манукян, указывая рукой на трагедию, - раненого, вы, - обратился он к стоящим рядом курсантам, - немедленно в машину и в госпиталь, в Рустави отсюда ближе, только живо; у него одно ранение в голову,
вроде не очень опасное, второе чуть ниже плеча. Санитару
перевязать, а преступников будем преследовать мы.
След грузовой машины (это, скорее всего, был «Урал») уходил в сторону, к ереванской дороге. Быстро заняв свои места, мы помчались вслед за убийцами. Капитан докладывал обстановку начальнику училища, а тот, в свою очередь, в округ. Из разговора командира я понял, что подняты по тревоге пограничные службы. Чувство возмущения и ненависти к этим выродкам росло с каждой минутой, и я им уже, думая про себя, не оставлял ни единого шанса для оправдания.
Манукян нервничал и потому много курил. Две непростые задачи: догнать и обезвредить - стояли перед комбатом.
-Вы, курсант, - обратился он ко мне, - не расслабляйтесь, возможно, предстоит бой. Преступники могут покинуть транспорт и затаиться в любом месте.
-Не думаю, товарищ комбат, у них, как мне кажется, -заметил я, - цель иная. Им надо как можно ближе подойти к государственной границе, а в бой вступать только в крайнем случае. Но там, впереди, как я понял из вашего разговора по рации, их встретят.
-Потому я тебя и предупреждаю, что отступать они будут, возможно, в нашу сторону, - втолковывал мне комбат.
-Понял, товарищ капитан.


-То-то и оно, понял-понял, - передразнил он меня, и мы оба заулыбались.    
Вообще Манукян был строгий командир, однако справедливый и понятливый. Мы относились к нему с уважением. Он никогда не повышал голоса, кроме как отдавая команды, но зато мимика лица его отражала все мысли и чувства по поводу неуставного поведения того или иного военнослужащего. Достаточно было ему строго повести глазами, и курсант замирал по стойке «смирно». Или обшарить с ног до головы придирчивым взглядом обмундирование одного из нас во время утреннего осмотра, как испытуемый начинал ощупывать себя, пытаясь обнаружить замеченные командиром недостатки. Он очень искусно пользовался своей мимикой, как хороший хирург скальпелем. Маленький ростом, неказистый на вид, он приводил в ужас новичков-первокурсников. И только тот, кто хорошо знал его, понимал, что это всего лишь игра. Ему нравилось сдвигать густые черные брови на худеньком продолговатом лице или продолжительно останавливать строгий взгляд, гипнотизируя нерадивого курсанта. И, пожалуй, ему не было необходимости что-то говорить или кричать в негодовании. Всегда ровно подстриженный, выбритый, выглаженный, он был живым воплощением аккуратности и культуры советского офицера, и у него было право требовать у своих подчиненных следовать его примеру.
Увлекшись своими рассуждениями, я не заметил, как машины взобрались на перевал и шли по узкой каменистой дороге. Теперь мы двигались впереди, так как капитан сам хотел видеть обстановку и понимал, что в любой момент могли появиться беглецы. Пистолет Макарова лежал на панели, и капитан чуть придерживал его вытянутой рукой. Так было удобно и рационально на случай необходимости.
       «Если мы попадем в их засаду, - думал я, - то нам мало не покажется. Скорее бы спуститься вниз и выбраться из этого лабиринта». Но поворот сменялся поворотом, а дорожные знаки заранее предупреждали об этом. Бесконечное мотание со стороны в сторону утомляло. Теперь я даже позавидовал тем, кто остался в расположении училища, хотя поначалу был даже какой-то юношеский азарт в погоне за преступниками. Неожиданно прозвучавший выстрел оборвал мои рассуждения, машина чуть вильнула в сторону, и комбат, сидевший рядом с водителем, схватил руль и резко крутанул его к себе, другой рукой потянул ручник. Машина, чуть коснувшись передним бампером горы, застыла на месте. От неожиданности меня бросило вперед, и я застрял в проеме между двумя передними сиденьями. Манукян распахнул дверь кабины, выскочил, командуя на ходу:
- Быстро занять оборону за машиной.
Водитель был ранен в плечо и корчился за баранкой. Я схватил его за гимнастерку и волоком уложил на освободившееся сиденье. Стрельба продолжалась, но кто в кого стрелял, я не мог понять. Скорее всего, со сзади идущего грузовика спешились курсанты и атаковали преступников. Один на моих глазах попятился назад и, не удержавшись, улетел в пропасть, другой был ранен, но продолжал стрелять наугад. Третьему, заломив руки за спину, своим огромным кулаком курсант Ключников ломал ребра и челюсть. Всё произошло так неожиданно, так стремительно, что никто не мог даже понять, кто же руководил этой, для нас почти бескровной, операцией. Когда уже всё закончилось, на помощь подоспела спецгруппа, которая и заставила дезертиров отступить. Капитан Манукян приказал перевязать раненого водителя, а сам, встретившись с руководителем спецгруппы, что-то обсуждал.

    Пленных забрали они. Нам поступил приказ вернуться в расположение училища. На обратном пути машину вел сам командир.
-Товарищ капитан, - спросил я, - а где же четвертый беглец?
-Его скоро найдут, друзья-бандиты бросили его где-то там. Его ранил еще в начале пути один из убитых радистов.
Ответ на вопрос о причине побега я узнал гораздо позже. После допроса выяснилось, что все участники и соучастники побега были земляки. Эту акцию они задумали еще до поступления в училище, тщательно продумали всё и, став курсантами, до принятия присяги и после нее внимательно наблюдали за действиями должностных лиц и ответственных дежурных. Затем, выбрав удобный момент, осуществили. Суд военного трибунала приговорил всех троих к высшей мере наказания.


Михаил Азариянц.