Самолет

А помнишь, все мечтал стать летчиком!? 
     Это ведь ты учила меня любить этот недоступный, фантастический мир облаков.
     Это ты учила меня любоваться парящими в небе птицами. Их кричаще-незаметными расцветками. Их крыльями и движеньями.
     А еще огромными птицами-самолетами.
     Серебристыми и недоступными, оставляющими белые, лентами, следы под облаками. Рычащими и зелеными, пролетающими над самой головой кукурузниками.
     Кричал и махал руками.
     И тем и другим.
     О, еще эти загадочные, коричневые, длинные ленты, которые падали откуда-то сверху. 
     Ленты, которые сматывал в рулончики, а затем хвастался пацанам на улице.
     Которые прятал от всех – хранил и берег. Даже не зная, что это и откуда.
     Собирал и берег.
     А еще большие пахнущие какой-то едкой, вонючей и непонятной химией, огромные воздушные шары.
     Шары, которые были больше меня в несколько раз.
     Огромные.
     Бело-серым-желтым цветом они спускались облачками, а мы мальчишки и девчонки потом хвастались и игрались ими. До тех пор, пока не лопнут.
     Или не отберут взрослые.
     Отбирали не часто.
     Взрослых больше интересовала коробочка, привязанная к шару.
     Коробочка с электрической батареей и какими-то приборами. Называли они их – метеозондами.
     А мы пасли коров на поле.
     И там, в поле, этих зондов было много.
     Выгонишь утром в поле коров, смотришь за ними, и примечаешь, как грязным облачком его тянет к земле или вдоль.
     И если не совсем далеко, чтобы не увидел папа, потихоньку обходишь стадо, чтобы подойти поближе.
     Да папа и сам-то посматривал в их сторону.
     И поймав отдавал мне. С улыбкой. Попыхивая сигаретой. 
     Мечты захватывали.
     Представлял себя летчиком, летающим над облаками, смотрящим вниз и выискивающим тех, кто в беде. А увидев пикировал и спасал.
     Любимейшими фильмами были «Парень из нашего города» и «Небесный тихоход».
     Фильмы, которые смотрел на черно-белом телевизоре «Березка». Зачастую с папиным матом и ударами по его деревянным крепким и выносливым бокам. Для улучшения качества изображения.
     Посмотрев кино, выходил на улицу.
     Важный.
     И рассказывал, как Крючков на самолете бомбит немецкую пушку, взлетает от немцев по болоту.
     И мечтал с ребятами, что когда вырастем, ну через год, наверное, то станем летчиками. Нам дадут кожаные куртки, шлемы, настоящие, лётчицкие и самое главное: широкий кожаный ремень! Не тот ремень, которым родители выбивают пыль из нашего мягкого места, а настоящий, широкий, с изображением Николая Кузнецова на бляхе!
     Очень много рисовал.
     Самолеты, самолеты, самолеты.
     И помнишь, Сергей, старший брат, нарисовал карандашами воздушный бой?! Ну с нашим истребителем и немецкими самолетами?! Наш их всех сбил.
     Рисунок.
     Он был таким чарующим.
     Волшебным.
     Притягательным.
     И он подарил его мне!!!
     С самолетами, горящими немецким и нашим стреляющим.
     Солнцем и облаками…
     Мне…
     А потом был мой день рождения.
     Восемь лет.
     Ты думаешь я его не запомнил?!
     Да как сейчас!
     Еще раньше, начало происходить, что – то непонятное.
     Летом папа сделал летнюю кухню – небольшой дом. С печкой, на которой по ночам он гнал самогонку. И верстаком, на котором он что-то вечно резал, строгал, стучал, пилил. И я всегда приходил и смотрел. А когда он мне разрешал подержать, подать, стукнуть – был, не знаю на каком небе от счастья.
     И тут однажды, он с Сергеем, закрылись и не пустили меня внутрь.
     Как не стучал и не кричал.
     Несколько дней.
     Ходили потом, хитро, с улыбкой посматривали на меня, о чем-то шептались.
     Будто я не видел и не понимал, что они что-то скрывают от меня.
     Будто я маленький.
     Я не помню, что там было на столе, какая погода была в тот день. Вообще ничего не помню.
     Все затмил подарок.
     Когда папа занес его в комнату – сердце-дыхание замерло.
     Задрожал до слез и потери голоса: папа держал в руках САМОЛЕТ!
     Настоящий кукурузник, только маленький. С черным пропеллером двойными крыльями, красными звездами. Зеленным, еще пахнущим краской фюзеляжем.
     Заплакал от счастья.
     Как и сейчас.
     Это был МОЙ САМОЛЕТ.
     Сколько дней и ночей летал на нем – знаю только я один.
     Сколько он спас людей, зверей, сколько пожаров потушил, скольких шпионов поймал – не сосчитать…
     Ночью просыпался и хватал его за крыло.
     Гладил и засыпал.
     На уроках думал о нем.
     А после школы бежал домой и летал с ним по дому, во дворе...
     Рыча и гудя…
     Трагедия пришла незаметно.
     Борис, тоже старший брат, принес откуда-то маленький рыжий самолетик с пропеллером. Ну по сравнению с моим совсем кроха. Он вышел на поле возле дома, разогнал в стороны детвору и стал им крутить над головой держа за веревочку, привязанную к крылу. Сначала он кружился над его головой, а затем он стал опускать его дальше и дальше. Он кружился вокруг Бориса взмывая вверх и опускаясь к траве, ревом гудящего пропеллера, сбивающего ее макушки. Верх. Вниз.
     Словно настоящий.
     И он рычал своим пропеллером.
     Сам.
     Не ртом, а сам!
     Завороженные смотрели, открыв рты.
     А попробовать покрутить не дал…
     А если он такой маленький летает, то как же должен летать мой почти настоящий.
     Детство.
     Откуда такие мысли?!
     Привязал шпагат к крылу и стал раскручивать свой кукурузник над головой.
     Почти как Борис, потихоньку отпуская его от себя.
     Сначала неуверенно, качаясь, а затем все быстрее и быстрее. Уже и пропеллер загудел, как настоящий.
     Сильнее.
     Быстрее.
     Ветер свистит в крыльях.
     С каждым поворотом самолет становится тяжелее и тяжелее.
     А остановиться уже нет сил.
     Как и удерживать…
     Шпагат, резавший ладонь вырвался из руки и.. со всей скоростью самолет врезался в дровяник.
     В осколки и щепы.
     Насмерть.
     Все.
     Конец.
     Мечта.