След на земле Кн. 2, ч. 4, гл. 72. Под Берлином

Глава 72. Под Берлином
(сокращенная версия романа)

1
       Продвижение вперед на Берлин 774 стрелкового полка то и дело стопорилось. Задачи полку в процессе наступления менялись часто. То полку поручалось выручить попавшую в окружение 141 стрелковую дивизию, то нужно было захватить переправу через Шпрее и обеспечить прохождение механизированных частей, то захватить деревню и выбить из неё засевших там фашистов, пленив по возможности командующего обороной и его штаб. Но и первоначальной задачи: выйти на южную окраину Берлина и связать противника боями, полку никто не отменял. Поэтому, несмотря на выполнение дополнительных задач, полк продвигался вперед по 3-5 километров.
       В небольшом городке, в полу-километре от трассы Цибинген-Берлин, полк натолкнулся на яростное сопротивление, засевших там сборных подразделений генерала Куна. Бой за городок начался в полдень и длился до позднего вечера. Отступать немцам, власовцам и прочим отрядам было уже некуда. По обе стороны городка на Берлин свернутыми колоннами следовали Советские войска. Поэтому враг бился из последних сил, пока позволяли боеприпасы.
       Командир полка полковник Пугачев нервничал. Новая задержка не входила в его планы. Он хотел и стремился принять участие в грандиозном историческом сражении за Берлин, а не оказаться на обочине этого важнейшего события. От того будет ли полк участвовать в штурме Берлина зависела его дальнейшая судьба и карьера. И возможно не только его, но и его потомков. Он представлял, что его будущий сын или внук в анкете или другом важном документе будет указывать, что его отец, либо дед, был участником штурма Берлина и принес победу и мир на земле из самого логова фашизма. Пусть даже это не даст каких-то льгот, но все-таки этот факт всегда будет иметь значение в патриотическом движении Советского государства. Уже только ради этого нужно было успеть к штурму сто лицы Германии, а не задерживаться ради какого-то мелкого городишки. Поэтому полковник, посоветовавшись со своим бравым заместителем по политической части майором Горностаевым, пошел на риск. На захват городка и подавление засевших в нем фашистов, чтобы те потом не стреляли в спину наступающим, он отрядил один батальон майора Огуречного. С остальными силами полка он продолжил движение к Берлину. Майору Огуречному он, по согласованию с командиром дивизии, были обещаны дивизион самоходных орудий и штрафная рота, которые должны были прибыть к нему в помощь предстоящей ночью. Комсорг полка, старший лейтенант Никишин, оставался в расположении первого батальона, как представитель штаба полка. Никаких других обязанностей на этот раз на него не возлагалось. Значит, мог быть при комбате и не рисковать своею жизнью на передовой. Для этого были политработники батальона.
       Ночь наступила. Полк без первого батальона ушел далеко вперед, а обещанного подкрепления: самоходчиков и штрафников, Огуречному не прибыло.
       - Где же они, черт их дери? – нервничал майор. – Скоро рассвет.
       - Может, связаться со штабом дивизий и уточнить у них, где обещанная помощь? – предложил Егор.
       Комбат приказал радисту вызвать на связь штаб дивизии, но, сколько тот ни старался докричаться до «Сосны», она хранила молчание.
       - Уже четыре часа, - майор посмотрел на часы. – Если к пяти они не появятся, может сорваться наша атака, и вся задумка полетит к черту.
Егор понимал озабоченность майора и был с ним согласен. Если к намеченному сроку помощники не объявятся, то одному батальону будет не справиться с гарнизоном защитников городка. Ведь накануне, полком не справились.
Прошло еще полчаса, но, ни самоходчики, ни штрафники в расположении батальона не появились.
       - Может, заблудились? – предположил Егор.
       - Как могут военные заблудиться? У них что, нет карт? На них все обозначено. Дороги в основном прямые. Плюс ко всему, я на трассе пост выставил, чтобы они не промахнулись мимо, - возмущался Огуречный.
       - Тогда не знаю, что и думать?
       - А может, рискнем без них фрицев из городка выкурить? – комбат вопросительно взглянул на представителя штаба полка, ожидая его согласия.
       Егор улыбнулся. Ему вспомнился беспомощный майор Огуречный в запасном полку почти год назад. Тогда ночью, когда вырвавшиеся из окружения немцы прошли через расположение полка, а майору было приказано преследовать их. Никакого сравнения. Сейчас перед ним был матерый тактик и зрелый боевой офицер. С ясными мыслями и четким пониманием ситуации.
       - Думаешь, осилим?
       - Но не сидеть же нам здесь ещё сутки в ожидании самоходчиков и штрафников. Мы тоже теряем время, и хрен потом догоним своих. Да и немцы, почувствовав слабину, могут врезать нам по яйцам. В конце концов, я не меньше Пугачева хочу участвовать в штурме Берлина.
       - Я тоже, - сказал Егор. - Но еще больше хотелось бы, чтобы и наши бойцы, которые сейчас сидят в окопах и укрытиях, остались живыми и вместе с нами штурмовали фашистское логово.
       - Через полчаса начнет светать. Попробуем атаковать. Если не получится, отойдем на свои позиции и будем ждать подкрепления. Но у меня предчувствие, что все получится, и мы возьмем город. На нашей стороне внезапность и сумерки. Немцам не ясно, сколько перед ними атакующих штурмует город. Вполне решат, что их штурмует дивизия, если расширить фронт атаки. Наверняка это собьет их с толку и вынудит сдаться.
       - Что же. Мысль интересная. Давай рискнем, - уступил Егор доводам комбата.
       - Нет, не то ты говоришь, комсорг, - поморщился Огуречный.
       - Что значит, не то? А что ты от меня ждешь?
       - Я жду от тебя полнейшего одобрения. Нужно сказать: «Целиком поддерживаю твою гениальную мысль, комбат, и приму для её воплощения самые действенные меры».
       - Ладно. Я, комсорг полка старший лейтенант Никишин считаю гениальным план майора Огуречного по захвату Швеленбурга, в котором засели фашисты. И приму самое активное участие в его реализации, - театрально продекламировал Егор.
       - Вот так годится, старший лейтенант, - заулыбался майор. – Дадим фрицам жару.
       Из городка вернулись разведчики. Они подтвердили прежние данные, что в городке базируются два пехотных батальона и две роты юнкеров. Всего, примерно, полторы тысячи «гавриков». Но ещё им помогают около сотни хорошо вооруженных местных ополченцев.
       - И все-таки мы рискнем, - заявил Огуречный. Он был словно окрылен своей идеей и вселял уверенность. Он тут же созвал на совещание командиров рот и посвятил их в план захвата городка, указывая на карте направления ударов каждой роты.
       - Значит так, - продолжал он, - разведчики идут первыми и снимают боевое охранение. Первая и вторая роты врываются в передние траншеи противника и завязывают рукопашный бой. Я с третьей ротой проскакиваю траншеи, не вступая в бой, и врываюсь в центр городка. Там мы начинаем активную стрельбу со взрывами гранат. Уверен, что возникнет паника. Защитники Рейха в рассветном полумраке непременно будут ошарашены и либо побегут, либо бросят оружие. Обе роты, после наведения порядка в траншеях, тоже следуют в городок, справа и слева от центра, и зачищают его от фрицев, не бросивших оружия. При этом больше шума, братцы. Вопросы есть? – майор сделал паузу и посмотрел на подчиненных. – Вопросов нет. Через пятнадцать минут выступаем.

2
       Все шло по намеченному майором плану. Егор шел в этот раз со второй ротой. К пяти утра часовые боевого охранения были сняты. Батальон по-пластунски приблизился к траншеям противника и закидал их гранатами. После чего первая и вторая роты ворвались в них и почти без сопротивления зачистили их от оставшихся живыми фашистов. Третья рота во главе с комбатом устремилась к центру городка. Вскоре впереди завязался бой, звуки которого удалялись все дальше на юго-запад.
       Довольно быстро захватив траншеи, первая и вторая роты тоже устремились в город, охватывая его клещами слева и справа. В предрассветной туманной дымке Егор видел, как метались в панике полуголые немцы. Они то бежали к центру, то меняли направление в другую сторону, то возвращались назад, каждый раз натыкаясь на выстрелы и взрывы гранат атакующих. Кто-то прятался в подворотнях, кто-то забегал в двери домов, кто-то прятался за кустами и деревьями, а кто-то падал на землю, сраженный настигшей его пулей. Весь этот хаос сопровождался какофонией грохота взрывов, треска стрелкового оружия, матерщины, воплей и стонов. От всего этого действительно можно было сойти с ума и податься панике.
       Когда первые солнечные лучи развеяли дымку утреннего тумана, позолотив крыши домов и верхушки деревьев, суматоха боя улеглась, а бойцы группками стали стекаться снова к центру городка, на площадь у здания кирхи. Слава комбату. То, что вчера не удалось сделать целым полком, он решил поставленную задачу одним батальоном без помощи обещанного подкрепления. 
Жители городка теперь с отчаянием следили за русскими из щелей и амбразур окон, ожидая дальнейшей расправы и разрушений. Но никто не собирался этого делать. Приказ маршала Жукова: «мирных жителей не трогать», оставался в силе.
       Егор с группой бойцов тоже вышел на площадь и обнаружил майора Огуречного,  сидящего на изящном стуле старинного мебельного гарнитура. Он был радостно возбужден и эмоционально жестикулировал, разговаривая с окружавшими его бойцами и командирами. Они тоже, довольные успехом прошедшей операции, оживленно разговаривали и улыбались. Егор оглянулся по сторонам, удивляясь чистоте площади и прилегающих улиц. Только-только закончился бой, и вдруг, чистота. Правда, не убраны трупы, не смыта кровь с брусчатки, но все выглядит удивительно аккуратно.
       - Ну, ты молодец, майор. Я восхищен тобой. Помнится, ты был совсем другим год назад в белорусском лесу. Просто, небо и земля. Вижу, в тебе талант настоящего полководца проснулся, - хвалил Огуречного Егор. – Пора тебе подполковника присваивать. Буду ходатайствовать в своем отчете.
       - Ладно, комсомол, хвалить-то. А то ещё зазнаюсь. Конечно, от подполковника я бы не отказался, но до полководца мне ещё очень далеко. По одному-двум боям о моём таланте судить преждевременно, хотя там, на Шпрее, и сегодня здесь, я себе понравился, - смущенно улыбался майор.
       Неожиданно, где-то в стороне раздался хлопок выстрела. Огуречный вздрогнул и, удивленно оглядывая стоящих рядом бойцов, медленно стал сползать со стула на брусчатку. Егор сначала ничего не понял, пока не увидел кровь, бегущую из-под шапки по лицу майора. Он подхватил комбата, не позволяя ему упасть, и громко крикнул, приказывая окружить кирху и поймать убийцу майора. Бойцы опрометью кинулись выполнять приказ.
Майор Огуречный умирал на руках Егора.
       - Прощай, комсомол, - сказал он тихо, но внятно. – Не хочется умирать. Хотел дожить до победы и той счастливой жизни, что наступит после неё. Увидишь Марину, передай ей, что любил её. Ради неё перевелся в ваш полк и стал таким храбрым. Удачи вам.
       - За что любил-то её, дуру? – воскликнул гневно Егор.
       - За красоту. Всю жизнь мечтал о такой женщине, хотя был женат. А когда она меня обнадежила, я почти с ума сошел, так хотел, чтобы она стала моей. Я грезил ею…
       Майор затих, вздрогнув всем телом. Егор пораженный смотрел на него, думая над его словами. «Странно, как получается. Когда-то я тоже сходил с ума по Марине, бегал за ней, а она ушла от меня к другому. Теперь я её ненавижу, но теперь она бегает за мной. А ее, оказывается, любил другой, на которого она не обращала внимания. Почему у неё не получается любить того, кто её любит? Майор Огуречный был бы для неё хорошей парой. Ему где-то около сорока, может чуть больше. К концу войны он наверняка стал бы подполковником. Но его уже не стало. Я по-прежнему, не люблю её, а она не любит Пугачева. Трагедия».
       С купола кирхи сняли мальчишку лет тринадцати. Нашли и винтовку с оптическим прицелом. Он весь взлохмачен и смотрит зверенышем.
       - Ты стрелял в офицера? – спросил его Егор по-немецки.
Тот утвердительно кивнул головой.
       - Что с ним будем делать? – спросил комсорг, обращаясь к бойцам. Сам он готов был расстрелять мальчишку тут же.
       Из ворот кирхи неуклюже выбежал католический поп. Он в смятении упал на колени и стал умолять пощадить несмышлёныша.
       - Хорош несмышленыш, - возмутился ефрейтор Пахомов, держа парня за шкирку. – Из чего стрелять и в кого стрелять, он смышленый. В меня он стрелять не стал. Выбрал засранец боевого командира. Да не просто командира, а главного. Поэтому он должен заплатить, как взрослый.
       Пахомов толкнул подростка на колени, а сам сдернул с плеча автомат и отвел затвор. Автоматная очередь ушла в сторону, потому что стоящий рядом с Пахомовым солдат отвел от мальчишки ствол автомата.
       - Ну, чего ты, Пахом? Конечно, он несмышленыш. Вот, если бы ты попа застрелил, я бы не возражал. Все гнусности от попов. Это он пацана настроил. Он ещё не понял даже, что натворил. Только когда вырастет, поймет, какую глупость совершил, - сказал солдат.
       - Если не наказать, хрен он чего поймет? И вообще…. Помнишь, что генерал нам с трибуны говорил: «Немцы наши извечные враги. Чем больше их мы уничтожим, тем спокойнее будут жить наши потомки».
       - Генерал тогда был пьян. Нельзя нам, Советским людям уподобляться фашистам.
       - Но этот же, фашистский выкормыш, звереныш. Его отпустишь, а он снова будет убивать нас. Его нельзя оставлять живым, - настаивал Пахомов.
       Егор не мог и не хотел принимать чью-то сторону. Он был согласен с Пахомовым, что этот мальчишка, наполненный ненавистью, убивал сознательно и целился именно в комбата. Его не будет мучить совесть, и если получит свободу, то продолжит убивать наших воинов из-за угла, исподтишка, когда до конца войны остались считанные дни. Но, как политработник и коммунист, он понимал и другое. Что расправа над мальчишкой идет в разрез с советской идеологией и приказом Жукова об отношении к местному населению.
       Спор разрешил рядовой Акимов. Здоровенный солдат в солидном возрасте, с проседью в пышных усах, молча, снял с пояса ремень, зажал голову пацана между ног и трижды, с силой хлестанул его по заднему месту.
       - А теперь беги отсюда, щенок, и помни, что если еще когда-нибудь поднимешь руку на русского…, она у тебя отвалится.
       Мальчишка, хлюпая носом, побежал к сараю во дворе кирхи. Поп стал благодарить Акимова, а Егор продолжал молчать. «Что же, пусть будет так. Жаль, конечно, майора, но смертью мальчишки его не вернуть».
       До слуха донесся гул моторов. Он нарастал с каждой секундой и вскоре из-за поворота улицы на площадь выехали самоходки. Они остановились у кирхи, перед скоплением солдат, где все ещё, у стула с погибшим комбатом, стояли комсорг полка и замполит батальона. Молоденький лейтенант спрыгивает с машины на брусчатку и строевым шагом подходит к Никишину и Русланову, прося разрешения обратиться у обоих старших лейтенантов. Егор оценил его находчивость.
       - Слушаю тебя, лейтенант, - он все ещё был под впечатлением смерти Огуречного и не скрывал злости.
       - Командир дивизиона самоходных орудий, лейтенант Петренко, - представился тот. – Ищу батальон подполковника Огуречного. В штабе дивизии сказали, что он должен быть в этом городке.
       - Вам когда было сказано явиться в распоряжение командира батальона? – сурово спросил Егор, готовый накричать на лейтенанта.
       - К часу ночи, товарищ старший лейтенант.
       - А сколько сейчас на твоих «серебряных»?
       - Без четверти девять.
       - Так, что прикажешь с тобой сделать, лейтенант Петренко? Расстрелять?
       - Но я не виноват, товарищ старший лейтенант. Я всего лишь час командую дивизионом. Командовавший им до меня, лейтенант Попушин, за это опоздание арестован.
       - Попушин? – переспросил Егор и про себя подумал, что не его ли земляк и друг, Толик Сладенький, поменявший фамилию на Попушина, стал этим самым арестантом? – А, где он сейчас, этот Попушин? 
       - Думаю, дожидается суда военного трибунала дивизии. Возможно, уже осудили.
       - Говоришь, трибунал моей дивизии? – остывая от злости, переспросил Егор. – А, чем вы, все-таки объясните невыполнение приказа и свое опоздание? Вы же были вместе, как я понимаю?
       - Он объяснил тем, что перепутал название населенного пункта. Ведь, действительно, к назначенному времени мы прибыли в какой-то городок, но там вас не было.
       - А у него, что карты не было?
       - Была карта немецкая. Шли по ней. У Валендорфа свернули, нашли этот Штиленбург, а оказалось не то. У них названия почти все похожие. Валендорф, Ванкердорф, Хрензнаетдорф. Сплошные «дорфы» и «бурги». Велика ли разница между Швеленбургом и Штиленбургом. Связь со штабом дивизии тоже не работала. Пришлось возвращаться и уточнять, а его под арест и под трибунал, - с горечью сообщил лейтенант.
       - Слушай, а как зовут этого вашего Попушина?
       - Точно не знаю. Отчество, вроде Михалыч. Его по отчеству кликали. А имени не называли. Но в ведомости на зарплату видел инициалы «А.М.». Так у ребят его экипажа можно спросить. Хотите, я уточню? – оживился Петренко.
       Через десять минут он доложил Егору, что имя и отчество лейтенанта Попушина было Анатолий Михайлович и родом он из Саратовской области.
«Значит, Толик, - подумал про себя Егор. – Как же так? Парень-то он толковый, уже лейтенантом стал, а названия перепутал. Случайно? Ну, в начале войны ещё понятно, был недоволен Советской властью, а сейчас, какой смысл вредничать? Эх, посмотреть бы ему в глаза, да поговорить».
       - Скажи, лейтенант, а Попушин сильно выпивал?
       - Если честно, не слабо. А что с вашим комбатом случилось?
       - Майор Огуречный был совсем недавно убит снайпером. Боевой мужик был, без вашей поддержки смог взять этот «Хрен-бург». Вот ломаю голову, где его достойно похоронить, - вздохнул Егор. – А почему ты назвал его подполковником, лейтенант?
       - Так в штабе дивизии сказали. Прибыть в распоряжение подполковника Огуречного. Видимо, звание ему присвоили. Не довелось ему новое звание поносить. Но зато похороните с новым званием. Какие мои дальнейшие действия, товарищ старший лейтенант?
       - Раз ты в моем распоряжении, значит, жди. Сейчас отправим раненых в госпиталь, похороним подполковника с бойцами, свяжемся со штабом дивизии и, думаю, рванем на Берлин. 

3
       Свой полк старший лейтенант Никишин догнал уже на подступах к Берлину. Полк вел ожесточенный бой за пригородный поселок. Прибыв в штаб, Егор доложил полковнику Пугачеву о выполненной задаче, гибели комбата, подполковника Огуречного и других потерях.
       Полковник обрадовался прибытию батальона, но пожалел о гибели Огуречного.
       - Ладно, ничего не попишешь. Где сейчас батальон?
       - Здесь, у штаба. Ждут дальнейших указаний.
Полковник дал указание вызвать к нему заместителя начальника штаба капитана Струкалова. Тот появился почти мгновенно.
       - Нашел я тебе людей капитан. Забирай батальон Огуречного, царствие ему небесное, и действуй, как мы договаривались. 
       Капитан козырнул и так же быстро исчез, как и появился. Полковник же устремился на выход, увлекая за собой Егора.
       - Пойдем к Горностаеву.
       Замполит сидел на стуле верхом, то есть, грудью к спинке и куда-то непрерывно названивал. После истории с анонимкой, его лишили личной связистки.
       - Слыхал, Огуречного убили? – с места в карьер, спросил Пугачев.
       - Откуда? Жаль майора, хороший мужик был.
       - Погиб подполковником. Накануне был подписан приказ о присвоении ему звания. Его батальон я передал Струкалову. Сейчас мне передали, что и Улановский тяжело ранен. Весь штаб его снарядом накрыло.
       - Хреново, - отозвался майор Горностаев. – Если так дальше пойдет, то не с кем будет в Берлин входить.
       - Ты, майор, отдай мне старшего лейтенанта Никишина. Пошлю его в батальон Улановского. Нужен опытный офицер, - спросил полковник своего зама, чем удивил Егора.
       - Так его представитель политотдела армии ждёт.
       - Ну и пусть ждет. Ему нехрен делать, а у нас бой. Люди позарез нужны, тем более батальон остался без командира.
       - Забирайте, раз нужен. Ваше право, куда людей посылать.
       - Пойдем, старший лейтенант. Покажу тебе, где, что и как, - командир полка подвел его к карте, разложенной на столе. – Вот город. Мы находимся здесь. Вот тут наш штаб. Вот центральная улица. Она пересекает площадь и идет дальше чуть левее. По правую сторону от неё зона действия третьего батальона капитана Лопаты, у него, кажется, дела идут успешно. А по левую сторону от улицы, зона действия второго батальона Улановского. Час назад штаб его находился вот тут. Правда, после попадания в него снаряда, он мог, и наверняка, куда-то переместился поблизости. Короче, ты его найдешь. Можешь ориентироваться по телефонному проводу. Примешь командование батальоном, и к вечеру жду от тебя доклада, что твоя часть поселка от фашистов очищена. Если будут пленные, то направляй сюда. Понял?
       - Так точно, товарищ полковник, - козырнул Егор.
       В это время в помещение штаба вошел молоденький офицер.
       - Товарищ полковник, разрешите обратиться?
       - Обращайся, только живо. Что у тебя?
       - Младший лейтенант Кудрявцев прибыл для дальнейшего прохождения службы.
       - Отлично, младший лейтенант. Назначаю тебя заместителем к старшему лейтенанту Никишину. Временно, пока, до окончания боя, а там видно будет. Всё братцы, выполняйте.
       - Есть, выполнять! – оба офицера козырнули и выбежали из штаба.   
       Егор и младший лейтенант быстро шли по центральной улице в указанном направлении. В этой части города было относительно спокойно. Бой протекал впереди, за площадью. Вот там свой быстрый шаг они сменили на медленный, а потом и вовсе, на очень медленный и осторожный. На площади был пожар. Горели полуразрушенные здания и какая-то техника. Тут же полыхали два подбитых танка. В одном из них взорвался боезапас, и башня танка подлетела вверх на несколько метров. Из нутра танка вылетали горящие чушки снарядов, наводя ужас на жителей домов. Напугали они и Егора с Кудрявцевым. Пришлось делать крюк, чтобы обогнуть площадь.
       Наконец это препятствие оказалось позади, и офицеры снова вышли на центральную улицу в поисках штаба батальона. Несказанно обрадовались, когда у тротуара увидели тянувшиеся провода зеленого и синего цвета. Егор такие же видел у здания штаба полка. Побежали вдоль проводов к концу улицы. Вскоре они попали на линию огня. То и дело рядом свистели пули и рвались снаряды, вынуждая их падать на землю и пережидать опасность. Дома по обе стороны улицы тоже были охвачены огнем, и если не полыхали, то дымились, от чего стоял тяжелый запах гари и еще какого-то химиката. Вероятно, снаряд попал в аптечный склад и разбил бутыли с хлороформом или другим химическим веществом. Но запах был специфическим и неприятным.
       Вся улица в этой части поселка состояла сплошь из двух и трехэтажных особняков, огороженных железным частоколом высокой ограды. Во дворах имелись надежные хозяйственные постройки из красного кирпича, от конюшен до кладовых. Дворы тоже выложены брусчаткой. Все выглядело пристойным и аккуратным, не чета нашим.
       Провода свернули во двор одного такого особняка стоявшего углом. Кроме парадного входа в фасадной части здания, имелся вход с боковой, прилегающей стороны. Провода вели к парадному подъезду, а в нем уходили в подвал. Егор торопился и был впереди своего попутчика метра на два. Перед входом он поскользнулся и взмахнул рукой, ловя равновесие, чтобы не упасть. На ногах устоял, избежав конфуза перед младшим лейтенантом. Войдя в подъезд дома, он стал быстро спускаться в подвал, удивляясь тому, что он так глубок, и зачем в таком месте устраивать штаб?
       В открывшейся взору части цокольного этажа он увидел стоявших с оружием немцев. Их было человек шесть в военной форме. Они внимательно смотрели на того, кто спускается к ним. Егор оторопел, и по спине пробежал холодок. «Вот это влип! - мелькнула тревожная мысль. – Они же политработников в живых не оставляют. Более того, убивают, заставляя  мучиться. Сейчас разденут и станут вырезать на груди и спине пятиконечные звезды. Отрубят кисти рук и ступни ног, отрежут нос, язык и уши. Потом выколют глаза. Боже, почему так не повезло?»
       Все это пронеслось в мозгу в один миг, сковывая движения и повергая в ступор. Он уже представлял себя в таком печальном виде. «Что за интерес такой, резать живого человека на кусочки? Ну, убили и убили. Зачем мучить? Нет, живым я им не дамся. Жаль только, нет в руке гранаты, автомат за плечом, а пистолет в кобуре. Лучше, конечно, граната. Бросил её в них, а сам наутек, может, не зацепило бы. На худой конец, пистолет. Поднес к виску, нажал на курок и все. Режьте меня, черти, ешьте каннибалы,  пейте мою кровь вурдалаки». Мысли стали работать с лихорадочной быстротой. «Нет, живым я им, точно, не дамся. А может….»
       - Славяне, сюда! - крикнул он на все подземелье, обернувшись к выходу из подвала. Делал это нарочно, надеясь на выстрел немцев в спину или голову. Чтобы умереть раньше издевательств над собой. Он даже напрягся в ожидании.
Но выстрела не последовало. Он также круто развернулся обратно. Посмотрел вниз. Фашисты стояли на том же месте и в той же позе. Егору показалось, что они сами в растерянности.
       - Камраде, ком, - сказал один из них в офицерской форме, жестом показывая подойти. Дескать, спускайся, поговорим.
       Егор, хотя и пытался учить, еще плохо знал немецкий язык, чтобы общаться на нем. Какие-то слова он, конечно, знал. Почему-то в школе перед войной героем считался тот, кто отвергал изучение этого языка. Сейчас же, одного желания выучить было недостаточно. Но кое-что помнилось.
       - Аллес хин аус, - скомандовал он, осторожно снимая с плеча автомат. Это означало: все на улицу. И к своей великой радости обнаружил, что его поняли. Немцы стали подниматься по лестнице к выходу.
       Егор первым вышел на улицу и осмотрелся. Его заместителя Кудрявцева нигде не было. «Куда он делся, черт его дери?» Из подъезда следом за ним по одному стали выходить вооруженные фашисты. Егор не помнил, как по-немецки «бросай оружие» и показал это жестом. Его снова поняли и стали складывать автоматы и подсумки рядом с выходом, сами же проходили на середину двора и строились, как по команде. «До чего организованные и дисциплинированные люди», - отметил про себя Егор.
       За первым десятком немцев пошел второй, потом третий. Все исправно, выходя на улицу, складывали оружие. Гора росла, как на дрожжах. Когда в строю на середине двора было уже больше полусотни фрицев, очередной вышедший засомневался, стоит ли ему отказаться или последовать примеру других. Ведь перед всей кучей солдат и офицеров стоял лишь один русский с автоматом.
Егор именно так истолковал его сомнение. «Но как поступить в этом случае? Сделать вид, что я не заметил или заставить его бросить свой автомат? Да, я должен заставить и показать свою силу, иначе… они просто расстреляют меня. Хотя они уже все прекрасно видят, что я один». Он уже хотел выстрелить над головой немца, как за его спиной выросла фигура младшего лейтенанта Кудрявцева, который дулом своего автомата подтолкнул фрица и зычно скомандовал по-немецки бросить оружие и проходить в строй. Оказалось, что он здорово знает язык врага. У Егора отлегло от сердца.
       - Ты где был «младшой»? – спросил он.
       - Так вы же махнули мне рукой, чтобы я шел в другой подъезд. Вот я и прошелся по зданию пока не увидел вас во дворе. А в доме только две немки-горничные. Сидят, как мыши.
       А из подвала все продолжали выходить солдаты Вермахта. «Откуда столько? Как они могли там поместиться?» – ломал голову Егор. На площади уже выстроилась целая рота обезоруженных немцев.
       - Чего с ними будем делать? – спросил изумленный младший лейтенант.
       - Ты же слышал полковника? Если будут пленные, доставить их к штабу. Вот ты и доставишь. А я должен разыскать КП батальона и принять командование.
       - А мне дальше, как быть? Пока я доставлю их, пока сдам, пока вернусь сюда, уже, наверное, темно станет. Заблужусь, - потупил глаза Кудрявцев.
       - А ты сегодня не возвращайся. Приходи завтра. Давай выполняй, - подмигнул ему Егор.
       Звуки боя раздавались уже далеко от этой улицы и Егор собрался бежать дальше, как во двор неожиданно вошли сержант и двое солдат. Они были грязные и злые. Но Егору показалось, что ко всему и пьяные. Неровной походкой они приблизились к строю сдавшейся в плен роты и, не обращая внимания на присутствие офицеров, направив свои автоматы на немцев, стали требовать от них трофеи.
       - Ур, портсигарен, - покрикивали они, тыкая автоматами в очередного.
Егор не узнал в них бойцов своего полка. Они были и одеты иначе, в телогрейки. Скорее всего, они были из дивизионной разведки или спецчасти, поскольку вели себя слишком смело и нагло. Он хотел было вмешаться и осадить мародеров, но сержант, здоровенный мужик, приобняв, не пустил к своим бойцам.
       - Не лезь, старлей, на рожон из-за фашисткой сволочи. От них не убудет. Они похлеще нас грабили. А трофеи - это святое, - тон сержанта был вроде дружеский, но и угрожающий.
       Егору не нравилось ни обращение к нему, ни поведение этой троицы, но понимал, что ничего не может сделать. Идут бои, на каждом шагу свистят шальные пули и снаряды. И они могут быть выпущены любыми сторонами и участниками боя, в том числе такими бандитами, как эти. Тем более спорить из-за каких-то часов и портсигаров.
       Немцы послушно и безропотно снимали с себя часы и бросали в вещевой мешок.
       Неожиданно к Егору подошел немецкий офицер в чине капитана с черной повязкой на правой глазнице и протянул свои часы. Это был настоящий брегет.
- Я не мародер, гер капитан. Я русский офицер. Ур нихт, - и отвел протянутую руку немца в сторону.
       - Если русс охфицер, ур нихт цап-царап, их бин, барон фон Липке, стреляйт себя, - перемешивая русские и немецкие слова, сказал капитан.
       - Не понял, - признался Егор. 
       - Повторяй. Если русс зольдатен брать мой ур, их бин, барон фон Липке, стреляйт себя, за мой позор. Прошу брать мой брегет.
       - Вот теперь понял. Что же, хоть ты и барон, а я коммунист, но я не хочу, чтобы ты пустил себе пулю в лоб из-за каких-то часов. Живи, барон. Я сохраню твои часы на память о взятии Берлина, - сказал Егор, пряча часы в карман гимнастерки. – А, ты, барон, если выживешь, передай своим потомкам, чтобы с нами, русскими, войн более не затевали. Мы, хоть и добрые по натуре, но, когда нас допекут, бываем очень злыми.
       - Гут, - кивнул капитан. 
       Пьяная троица, собрав урожай трофейных часов и портсигаров, отсалютовала Егору выстрелами из автоматов и, веселясь, скрылась за пределами двора. Младший лейтенант Кудрявцев повел колонну сдавшихся немцев к штабу полка, а Егор поспешил дальше на север, где еще продолжался бой. Ему хотелось быстрее вступить в командование батальоном и оправдать доверие полковника Пугачева. «Пусть потом попробует сказать, что я не достоин награды, когда будут награждать за взятие Берлина».

4
       Егор бежал по центральной улице, больше не полагаясь на провода. Он снова попал в зону ведения боевых действий, где все горело, обстреливалось и взрывалось. Поэтому двигаться приходилось перебежками, а местами и ползком. Хотелось попасть в штаб живым и невредимым.
       Тем не менее, когда показалась передовая, и стало понятно, что впереди штаба батальона быть не должно, он снова доверился проводам. Они были красно-зелеными и отличались цветом от тех, которые видел у штаба полка. Поэтому Егор, следуя за ними во двор очередного здания, взял автомат наизготовку, чтобы быть готовым вступить в бой. «Если что, я дорого отдам свою жизнь», - думал он.
       Во дворе, за углом постройки, он увидел знакомое лицо бойца, который короткими очередями стрелял по окнам здания метрах в пятидесяти от него. Оттуда летели ответные свинцовые шмели, отбивая из стен кусочки кирпича.
       - Эй, боец, где находится комбат? – крикнул он.
       - Здеся, недалеко. В подвале, - и боец махнул рукой в сторону здания за спиной.
       - Как он? Сильно ранен?
       - Да, ни чё, вроде. Как будто сильно, а как будто и не очень.
       - А почему до сих пор в медсанбат не отправили?
       - Мы хотели, а он запретил.
       - Давай-ка отведи меня к нему.
       Подполковник Улановский лежал с перебинтованной головой и забинтованным плечом в одной из комнат подвала, на стеллаже среди банок с консервами. Рядом сидел ординарец-телефонист, периодически проверяя, не заработал ли телефон. Телефон признаков жизни не подавал. А комбат постанывал.
       - Здорово, комбат! Как дела? Как ты себя чувствуешь? – обратился к нему Егор.
       Улановский открыл глаза и взглянул на Егора. Улыбка тронула его бледные губы.
       - Пока держусь.
       - Полковник Пугачев приказал мне принять командование батальоном, а тебя отправить в медсанбат.
       - Не пойдет.
       - Что не пойдет? – не понял Егор.
       - Всё, что ты сказал, не пойдет. И батальон тебе не отдам и в медсанбат не пойду. Сам понять должен. Завтра Берлин брать, а я в стороне? В медсанбате должен валяться?
       - Так ты решил, что тут валяться лучше? Какой же из тебя комбат, если ты на ногах стоять не можешь и следить за боем?
       - Ты меня обижаешь.
       - Обижать я тебя не хочу, Андрей. Не хочешь передавать мне батальон? И не надо. Мне хлопот меньше. Тогда скажи, где у тебя проблемный участок и я пойду туда. Не уходить же мне обратно в штаб? 
       - Подай мне карту, - протянул руку Улановский в сторону ординарца. А после того, как карта оказалась перед ним, указал на ней точку. – Вот в этих двух домах засели, сволочи. Знают ведь, что их песенка спета, но упираются.
       - Хорошо, я тебя понял. Держись здесь. Я пошел туда.
       В дверях Егор остановился.
       - Как наладишь связь с полковником, доложи, что я у тебя, а то подумает ещё невесть что.
       - Не подумает. У меня с ним был обстоятельный разговор. По-моему, он понял, что свалял дурака.
       Улановский сказал ещё что-то, но Егор уже не слушал. Он торопился на выход. Какая ему разница, что там думал полковник, когда дело уже сделано. Факт остается фактом. Лишили заслуженной награды и нагадили в душу.
Егор бежал к тем особнякам, где засели фашисты, и кипел бой. Их сопротивление было упорным, хотя они обороняли уже не поселок, а его окраину. Стоит ли упираться? Может, получится заставить их сдаться? Одна рота уже сдалась, значит, в умах уже бродит мысль о бесполезности сопротивления. Надо постараться их убедить, что спасти свои жизни они могут только сдавшись.
       Перед носом просвистела строчка пуль, заставив упасть на землю. Здесь уже проходила линия огня, но до своих еще не добрался. Егор заполз за угол дома и стал думать, как подобраться ближе. До позиций нашей роты было не меньше пятидесяти метров, хорошо простреливаемых из занятых немцами домов. Решил бежать короткими, виляющими перебежками. Выскочил, пробежал метров пять на полусогнутых и снова лег. Очередь пуль зацокала по мостовой  в метре от него. Переждал. Снова сделал рывок вдоль стены дома. Упал, перевел дух. Третья попытка была более рискованной. Вражеская пуля сбила с него пилотку на третьем шаге. Похоже, за ним уже охотился неведомый стрелок, разгадывая его перемещения. Егор, лежа, перекатился к самой стене и подобрал отлетевшую туда пилотку. Рассмотрел дырку от пули. Если бы пуля прилетела на сантиметр ниже, то шансов подняться у него больше не было бы. Решил переждать подольше. Пусть стрелок подумает, что добился своего. Досчитал до двухсот и снова побежал, петляя, вперед через улицу. И снова очередь пуль просвистела совсем рядом. Одна пуля даже обожгла кожу на руке. «Значит, третья пуля будет точно последней, - подумал Егор. – Стоит ли рисковать дальше? Полежу подольше».
       Но не лежалось. Пополз вперед по-пластунски, периодически поднимая голову и всматриваясь вперед. Наконец, метрах в тридцати, во дворе того дома, откуда велся огонь,  увидал своих. Оставшиеся метры преодолел на животе. Удивился близкому соседству бойцов седьмой роты и фашистов, засевших в доме. Их разделяло не больше двадцати метров. Конечно, все были друг у друга на прицеле. Наступило временное затишье, и Егор решил воспользоваться паузой.
       - Гитлер капут! Война капут! – кричит он во все горло.   
       Выстрелов на его крик не последовало. Значит, можно продолжать. Дальше он стал кричать, перемешивая русские и немецкие слова, о том, что их сопротивление бессмысленно, что бои уже, все равно, идут в Берлине, а поселок почти весь занят советскими солдатами. Что две роты уже сдались, сложив оружие. Назвал даже имя капитана фон Липке.
       Немцы молчали. Вероятно, переваривая услышанное. А потому Егор повторил все сказанное ещё раз, гарантируя им жизнь. Кажется, на них сказанное подействовало. Через пару минут после повторения, у окна второго этажа появилась фигура. Пожилой немец высматривал русского офицера. Наконец, он крикнул, что они согласны насчет: «Гитлер капут и крейг капут». Но не верят, что останутся в живых, если бросят оружие и сдадутся.
       Егор решил выйти из-за угла, чтобы его видели. Автомат он наглядно ставит у стены, показывая, что оружия нет и ему можно верить.
       - Если хотите, можете, просто бросить оружие и разойтись по домам. Но тогда я не гарантирую, что вас не примут за воина. Если сдадитесь, то вас отправят в лагерь военнопленных и будете жить.
       - Какие гарантии, что не будете стрелять? – немец сносно и понятно говорил по-русски. Видимо воевал на нашей территории.
       - А какие гарантии нужны? Назовите, и я постараюсь их дать, - заявил Егор.
       Переговорщик на какое-то время скрылся из поля зрения. Видимо, совещался с товарищами о том, что говорил Егор. Вскоре он снова появился в проеме окна.
       - Мы согласны нах Сибирь!
       - Тогда, ком нах аус. Бросайте оружие у выхода. Верфен зи дие ваффе би дер аусфахт, - Егор вспомнил слова сказанные Кудрявцевым. Он улыбнулся, довольный, что удалось прекратить бой словом, а не смертоносным огнем. 
Из домов стали выходить солдаты Рейха и складывать свои автоматы у выхода. Поднимая руки, они с угрюмыми лицами выходили на середину улицы. Из соседнего двора вышел старший сержант Муха с неизменной улыбочкой на лице и направился к Егору.
       - Поздравляю, Георгий Семенович. У вас талант говорить нужные слова.
       - Спасибо, Василий Акимович. Свяжись с комбатом и доложи, что немцы сдались, а его зона очищена. Я поведу пленных к штабу полка. Потом, Бог даст, ещё увидимся.
       В семь вечера, когда Егор доставил колонну немцев к штабу полка, поступил доклад и от капитана Лопаты, что его зона тоже свободна. Поселок был освобожден полностью.
       - Значит, ночью выдвигаемся на Берлин, - заявил радостный полковник Пугачев.

(полную версию романа можно прочитать в книге)