Я родилась в ноябре сорок третьего

В этот раз снайпер нашел себе легкую добычу. Санитар полз по выжженному полю, и почти черная от пропитавшей её крови телогрейка его выделялась на фоне смешанной с первым снегом комкастой земли. Но если бы даже пропитанная кровью телогрейка не выдавала санитара, красный крест на медицинском ранце был еще более яркой меткой для снайпера. И всякие женевские указы о неприкосновенности медицинских служб на фронте для него, снайпера вовсе не указ. Санитар – это тот же солдат. И даже больше. Убил солдата – убил одного человека. Убил санитара – значит, убил его и с ним всех, кого он мог бы спасти. Именно поэтому сегодняшнюю дичь снайпер выслеживал с особым тщанием. Плотно припав к оптике прицела, он плавно вел ствол за красным крестом, подпуская цель ближе. Вот санитар скользнул в воронку и на время пропал. Однако через пару минут на краю воронки возникли ноги санитара в рваных обмотках, потом его зад с полоской белого тела между сползшими от усилий брюками и куцей телогрейкой, а следом покрасневшее от натуги лицо и руки, вцепившиеся в край волокуши, на которой лежал раненый.
Снайпер досадливо нахмурился. Теперь его добычу загораживала волокуша с раненым бойцом, и он все никак не мог выцелить мотающегося из стороны в сторону санитара. Сумка с красным крестом тоже переваливалась с боку на бок и не позволяла снайперу сосредоточиться, чтобы убить свою добычу с одного выстрела. Но снайпер, как оказалось, был не единственным, кто вел эту охоту. Раздался шипящий звук минометного выстрела, и санитар лишь на долю секунды опередил взрыв, накрыв собою раненого. Оба они затихли в этой нелепой позе, и на левой лопатке санитара расплылось свежее пятно его собственной крови, ярко выделившись на фоне чужой, старой. А ветер раздувал его санитарную сумку, на которой круглился красный крест. Снайпер от досады, что добыча досталась не ему, сплюнул в снег и выстрелил, почти не целясь, в надувшийся крест. Покинув свою засаду, он вернулся в теплый блиндаж на отдых.
Санитар очнулся от жгучего удара в бок – это снайперская пуля, прошив насквозь  санитарную сумку прямо по центру красного креста, почему-то отклонившись от прямой траектории, которая проходила через позвоночник и печень, зацепила лишь шкуру на левом боку. Раненый, накрытый телом санитара, уже начал коченеть – осколок мины попал ему прямо в висок. Осколок чуть больше застрял в левой лопатке санитара, и каждое движение приносило ему невыносимую боль. Однако он двинулся в сторону своих позиций, стараясь не шевелить левой рукой. Он не помнил, как добрался до безымянной речушки, отделявшей его от наших окопов, как выбрался на лед и медленно двинулся вперед, загребая правой рукой и отталкиваясь от скользкого льда правой же ногой, чутко охраняя всплески боли в левом плече. Он не помнил, сколько преодолевал эти двадцать метров скользкого льда, и не помнил, как отмахивался от своих, чтобы не выбирались за ним из окопа – лед не выдержит, лопнет, и, барахтаясь в речушке втроем, они обязательно привлекут внимание фашистских снайперов.
Однако сил ждать у солдат в окопе не хватило, они выскочили на берег, когда санитар уже вцепился рукой в мелкий прибрежный кустарник. Подхватив его под руки, солдаты побежали к окопам в то время, когда снайпер вновь занял свою позицию и приник к окуляру прицела. Увидев санитарную сумку с пробитым его пулей красным крестом почти на бруствере окопа, снайпер тщательно прицелился и выстрелил. Пуля прошла в двух миллиметрах от сердца, вышла на поверхность и, срикошетив о торчащий из лопатки санитара осколок, напрочь срезала большой палец на ноге одного из его спасителей. В этот миг все трое свалились на дно окопа. Раненный солдат разулся, вытряхнул из портянки остаток пальца, выбросив его за бруствер, туго перетянул рану, залив её спиртом из фляги, и заковылял к оставленному на время спасения санитара пулемету.
А санитара уже другие санитары перевязали, погрузили в машину и повезли в военный госпиталь в город Куйбышев. Это был десятый  день ноября 1943 года. Это был последний день войны рядового советской армии Павла Шкоркина, отвоевывавшего русскую землю пядь за пядью у фашистской нечисти с первого дня Великой Отечественной Войны. Войны, которая несла кровь, боль, смерть. Только в памяти моего прадеда Павла Савельевича Шкоркина война не сохранилась сплошной бедой. Самым ярким воспоминанием стал парад на Красной площади в Москве в ноябре 41-го. Нет, на сам парад его часть не успела, отбивая атаки фашистов одну за другой. Но по Красной площади пройти удалось, хоть и ночью. И ночью же посчастливилось побывать в Большом театре на постановке балета «Кармен». С тех пор балет стал его любимым зрелищем. И уже в своей мирной жизни импозантный учитель П.С. Шкоркин, встретив на учительской конференции красавицу Ольгу Ватехову, как две капли воды похожую на главную героиню запавшей в душу постановки, завоевал ее в три дня. Всю жизнь он боготворил свою обворожительную Кармен, всю жизнь она гордилась им. В счастливом браке родились сыновья – Александр и Павел. Павел Шкоркин, мой любимый дед, и рассказал мне эту историю. Очень жаль, что самой мне не пришлось встретиться с моим прадедом – я непрерывно чувствую нашу связь, наше внутреннее единение. Так же как прадед, я люблю классику в искусстве, так же как он, я делаю свое дело до конца, и так же как он, люблю жизнь. Ведь ничем иначе как любовью к жизни нельзя объяснить это чудо, когда три смертельных ранения не достигли цели и мой прадед остался в живых. Остался, чтобы любить свою жену, свою семью, любить весь мир. Чтобы учить детей. Чтобы сеять добро. Чтобы родился мой дед Павел, моя мама Ольга, чтобы родилась я. Вот поэтому я считаю последний день войны моего прадеда Павла Савельевича Шкоркина, комиссованного по ранению в конце сорок третьего года в госпитале города Куйбышева, моим первым днем рождения. Ведь случись все иначе – меня могло и не быть.