Суровый урок

 

Солнце уже стояло вполдерева, когда, заглянув в комнату сына, я негромко позвала его и напомнила:
– Не проспишь школу?
– Угу, – сонно заворочался он в постели, но, спохватившись, рывком отбросил одеяло: сегодня же торжественная линейка! Вручат аттестаты – и ты свободный человек!
Пока Виталик умывался и одевался, я ждала его на кухне. На столе уже дымилась чашка с чаем, и на тарелке остывали блинчики.
Он появился, как всегда, аккуратно причёсанный в светлой рубашке и тщательно отутюженных брюках.
– Мама, сходишь сегодня со мной за джинсами? Я присмотрел одни, глянешь со стороны, как сидят, – и, заметив моё удивление, быстро добавил: – Я за свои: вот, накопил тысячу, должно хватить.
Он достал из нагрудного кармашка новой хрустящей рубашки такую же новую хрустящую зеленоватую бумажку и, довольный, потряс ею.
– Хорошо, – с радостью согласилась я. – После работы буду ждать тебя возле рынка ровно в пять.
– Договорились! – улыбнулся сын.
В назначенное время я стояла у дороги и с нетерпением поглядывала на башенные часы на здании вокзала. От дома было ровно пять минут ходьбы, но я стояла и стояла, оглядываясь по сторонам, а Виталика всё не было и не было. Наконец, я увидела его. Весёлый и беспечный он беззаботной походкой шёл ко мне.
– Ты опоздал на двадцать минут, – холодно встретила я его. – У меня пропало желание куда-то идти. Так что поход отменяется.
Улыбка съехала с его лица. Он с каким-то грустным спокойствием посмотрел на меня, не веря, что я могу быть такой жестокой. Сердце моё предательски заныло. Я уже готова была передумать, но в последний момент решила идти до конца, чтобы сын осознал свою ошибку и больше не повторял её. Ведь если он решил по окончании школы стать юристом, то должен быть не только остроумным и красноречивым, но и пунктуальным.
Урок получился слишком суровым.
Виталик молча пошагал впереди меня. Душу мою терзали сомнения. Подходя к дому, я вспомнила, что нужно купить хлеб:
– Забегу в магазин, а ты иди.
Понуро болтнув головой, он направился к подъезду.
В магазине я пробыла недолго. Купив того-сего необходимого, поспешила за сыном. Поднялась на свой этаж, толкнула незапертую дверь и позвала:
– Виталик, помоги, пожалуйста!
Но он не вышел из своей комнаты, чего никогда прежде не бывало. Нет, случались и раньше обиды – тогда надуется, как мышь на крупу (характер-то мой!), но всё равно прибежит на зов. А тут... полное игнорирование.
Волнение охватило меня. Бросив продукты у порога, влетела в комнату.
Он сидел на своём диванчике, не переодетый, всё в том же нарядном костюме, уткнув лицо в ладони.
– Виталик... – тихо позвала я.
Он даже не шелохнулся.
Взяв его ладони и, преодолев несильное сопротивление, отняла от лица. В глазах у меня потемнело...
То, что я увидела, нельзя было назвать лицом – это было кровавое месиво.
Боль и жалость обожгли мою душу.
– Кто? – каким-то не своим голосом, полным ужаса и сострадания спросила я.
– В лифте двое напали. Забрали телефон и деньги.
И я бросилась звонить.
Через несколько минут за нами приехала милицейская машина, и вскоре сын уже давал показания в кабинете следователя... А спустя короткое время в отделение были доставлены подозреваемые в совершении разбойного нападения.
Всё это время я сидела в коридоре. Дверь кабинета была приоткрыта, и я всё слышала.
– Расскажите, как всё произошло, – сухо спросил следователь.
– Вошёл в подъезд, поднялся к лифту. Меня нагнали двое, вошли вместе со мной. Один спросил: «Тебе какой?» Я: «Шестой». Он нажал третий. Лифт остановился, они вытолкнули меня и стали бить, – спокойно, с расстановкой рассказал сын.
И сердце моё облилось кровью…
– Сможете их описать?
– Один всё время сзади был. В дублёнке, в шапке, чуть выше меня, не русский. Второй высокий, среднего телосложения; волосы тёмные, короткие; глаза тёмные; нос прямой, средний. Куртка светло-голубая с прямоугольной нашивкой «Найк», немного обтрёпанной – нитки торчат. Синие джинсы, кроссовки белые, подошва...
Оторвавшись от протокола, милиционер покосился недоверчиво:
– Откуда ты знаешь, какая у него подошва?
– Когда кроссовок летит тебе в рожу, то запомнишь, – впервые в своей жизни надерзил Виталик.
Следователь не обиделся: здесь и не такие словца вылетают.
– Там, за стенкой, сидят двое. По описанию подходят. Взяли в соседнем районе. Иди, посиди пока в коридоре. Я их допрошу. Потом тебя вызову.
Виталик вышел и сел рядом со мной. И вдруг коснулся рукой моего плеча – знак, что он не обижается. Я опустила лицо, чтобы скрыть слёзы.
Рядом, напротив, открылась дверь, и под конвоем вывели человека. Проходя мимо нас, он как бритвой, резанул взглядом. Конвоир подтолкнул задержанного к кабинету следователя. Пригласили и Виталика.
На этот раз дверь кабинета была плотно закрыта. И я места себе не находила, пока сын не вышел.
– Мама, что мне делать? – быстро подошёл он ко мне: – Он говорит: «Мужик, ты мне жизнь ломаешь!»
– Кто? – не сразу поняла я.
– Тот, что бил меня. Я узнал его.
Сейчас, спустя много лет, я вспоминаю, что тогда почувствовала к этому человеку, чуть не отнявшему у меня сына. Ненависти не было, а лишь какое-то страшное недоумение…
Я взглянула на родное лицо, без слёз на которое нельзя было смотреть, и все сомнения тот час отпали.
– Он чуть не убил тебя. Его никто не звал. Он сам себе жизнь сломал.
– Может, отказаться от всего?.. – тихо, как бы спрашивая у самого себя, проговорил Виталик.
– Нет. Отступать нельзя. Зло должно быть остановлено. Тебя он не убил, а ещё кого-то может убить, – уверенно ответила я.
Нас подержали в отделении ещё некоторое время и отпустили восвояси, даже не предложив машину.
Глубокой ночью мы возвращались домой по пустому городу, улице, двору. Молчали. Виталик – потому что ему больно было говорить. Я – потому что чувствовала огромную вину за происшедшее.
Но испытания только начались.
Врачи, к которым мы обратились за помощью, сокрушённо качали головами и настаивали на дорогостоящей пластической операции лица. Но таких денег у нас не было, и мы упорно лечились самыми простыми мазями, примочками и молитвами.
Следователь обречённо разводил руками:
– Бандиту грозит шесть лет, но нет шансов его привлечь. У него стопроцентное алиби.
К тому же посыпались угрозы. По нескольку раз в день звонил телефон, и хриплый голос из трубки обещал самые разные мщения. Было страшно. Но я верила, что Господь не оставит нас.
И вот, наконец, суд. Виталик – истец. Я – с ним рядом. Мы сидим на последнем ряду. С нами больше никого.
Худощавый высокий юноша лет двадцати пяти со злыми чёрными глазами и колючим взглядом исподлобья – ответчик. За него рьяно заступается адвокат. Его решительно поддерживают человек двадцать простых людей, торговцев, работавших вместе с ним на рынке в день преступления и поверивших ему на слово. Они косятся на меня и сына, бросают незаслуженные оскорбления.
И мы с терпением Иова выслушиваем всякую напраслину и не отвечаем. Потому что не виноваты. Потому что надеемся на Бога.
Заседание подходило к концу, и шансов доказать, что преступник – это преступник, не оставалось. Защитник уже чувствовал себя победителем, как вдруг…
Почему так произошло, до сих пор остаётся для меня загадкой. Ответчик поднялся и, глядя себе под ноги, глухо обронил:
  – Я избил его.
Рты у всех открылись.
Мы с Виталиком оторопело переглянулись.
Оглушительная тишина внезапно сменилась оглушительными возгласами:
– Как ты мог! Обманщик! Мы же верили тебе, ручались!
Адвокат пришёл в себя, заговорил скороговоркой:
– Можно два слова? Примите во внимание чистосердечное признание.  Подсудимый соблазнился на разбой с голоду. На его попечении малолетний брат. Родители их погибли в автокатастрофе.
Виталик после этих слов как-то изменился, плечи его опустились. Мне тоже стало не по себе, виски сжало.
– Слово даётся истцу, – раздался голос судьи.
И все замолчали.
– Виталик… – тихонько толкнула я его локтем. – Тебя просят сказать…
Все глаза повернулись к нам. Все, кроме тёмных, злых…
Сын поднялся и обвёл взглядом присутствующих. Он был спокоен.
– Я прощаю ответчика и отказываюсь от своего заявления. Пусть только вернёт мои деньги и телефон.
Гул удивления прокатился по рядам. Даже я не ожидала таких слов…
И тут мы увидели эти глаза. Глаза, которые до этого ни разу не посмотрели в нашу сторону. Глаза уже не злые, а покаянные…

    Декабрь 2016 г.