Пока не пробил колокол Глава 9 Аденома-2 Часть 25

ДЕНЬ  ПОБЕДЫ   2015 год
ВИКТОР АНАТОЛЬЕВИЧ В ГОСТЯХ СРЕДИ ВЕТЕРАНОВ В ДЕТСКОМ САДУ  У  ИЛЬИ
На фотографии - ВИКТОР  АНАТОЛЬЕВИЧ  с правнуком – ИЛЬЁЙ (с правого края).



ПОКА  НЕ  ПРОБИЛ  КОЛОКОЛ

ГЛАВА   9    АДЕНОМА – 2

ЧАСТЬ  25       1-й РАЗ  В  БОЛЬНИЦЕ  В  МЫТИЩАХ


Остались позади прожитые годы с 2011-го по 2015 год.

В основном меня беспокоили учащенные мочеиспускания. Особенно – ночные, так как надо было часто ходить в туалет, не высыпаясь.

Ира и Стэлла уговаривали меня начать пользовать мужскими прокладками днем, а ночью – на простынь стелить пелёнку. По крайней мере, это помогало бы не допускать, когда моча, начиная самопроизвольно выливаться извне, оставляла мокрыми трусики и простыни.

Я не могу назвать причину моих категорических отказов от пользования любыми подкладывающимися средствами.

 Может быть, это было стеснительным для меня перед родными признаться в такой несостоятельности. Возможно, я и сам перед собой не хотел сознаться в своём бессилии перед надвигающейся болезнью.

 Я думал, хотел надеяться, что – это всего лишь временное недомогание. Вот сейчас – попью ещё немного тех или других таблеток, и мне станет лучше.

 А начать пользоваться теми средствами, на которые тебя толкает болезнь, мне казалось, что это означало – признать болезнь и – поддаться её требованиям. То есть из группы больных перейти – в группу хронически заболевших.

НЕ  ХОТЕЛОСЬ!  И я не поддавался, и мучился от неприятных возникающих стойких запахов мочи, от недосыпания ночами, от нервозности, начинавшей преследовать меня. Я превращался в ворчливого занудистого старика. Мне казалось, что меня не понимают, и не помогают мне вылечиться.

Стэлла периодически возила меня к врачам, в платные клиники, где я сдавал – то кровь, то мочу, то проходил обследования типа – УЗИ мочевыводящей системы.  Но ничего нового у меня не находили, хотя и улучшения не наступало.

2015 год.

А начиналось всё так.

Утром я сходил в туалет. Когда встал – весь толчок был заполнен ярко красной кровью. Я испугался. Показал кровь Ире. Позвали дочку, та вызвала скорую помощь, которая функционировала в районе Сухаревской больницы и обслуживала близ лежащие посёлки и деревни.

 Она приехала, и меня сразу решили срочно везти в больницу (естественно, в город Мытищи, так как подмосковные машины скорой помощи в Москве не обслуживаются).
 
На скорой  нас привезли  в приёмный покой Мытищенской горбольницы. Там провели необходимый первичный осмотр, сделали нужные процедуры.
 
Затем дежурный врач направил нас в урологическое отделение, в отдельный корпус. Там мы с Элей поднялись на 5-й этаж. Нас неприветливо принял  врач. Ему страшно не хотелось класть меня в своё отделение (почему? – я не знаю). Он тянул время и, наконец, всё-таки поместил в 4-ю палату, находящуюся прямо против сестринского поста.

В палате уже находилось трое больных: один – Егоров – художник из Федоскина, второй  Чаадаев -  житель Мытищ, а третий старик лет 90 (как потом оказалось безнадёжно больной и вскоре, отправленный домой на попечение родных -   доживать последние дни).

При входе в палату был небольшой тамбур, справа был за дверью маленький умывальник и душевая кабинка.

 Туалет находился в конце коридора на стороне нашей палаты.
 Там имелись две кабинки: одна с буквой «Ж» (как правило, довольно чистой), а другая с буквой «М». В мужском туалете обычно было всё время грязно, так как среди пациентов были представители из Средней Азии, не умеющие пользоваться общественным туалетом. Я это знаю ещё с тех детских времен, когда жил какое-то время во Фрунзе.

 В туалете вверху была форточка, которая, практически,  никогда не закрывалась. Поэтому – ко всему прочему там было всегда холодно.

Когда я поступил в палату, я был более бодр, чем все остальные.

 На следующий день старичка отправили домой. Я же получил койку справа от входа в углу. Я вёл дневник.  У меня был танометр и я периодически записывал свой показатели давления. Мы в палате много говорили, вспоминая минувшие дни. А так как все мы были пожилые, - к тому же ещё и -  плохо слышали. Чтобы слышать друг друга, мы говорили очень громко. К нам по вечерам приходили сестры и просили говорить - тише, а то нас было слышно - во всех палатах.

О чём мы говорили? Да обо всём – на самые разные темы.

Например мой сосед - из Мытищ  (по фамилии Чаадаев), рассказал, как он вырастил возле дома аллею сребристых ёлок. Вначале привезли несколько ёлок и посадили на аллеи. Они принялись. Выросли. У них появились плоды – шишки. Как-то, проходя мимо, он поднял несколько шишек. Из них высыпалось несколько зёрен. Решил – рядом с домом посадить – будет что-либо или нет: не задумывался.  Вдруг весной несколько зёрен проросло. Стал ухаживать, поливал понемногу. К осени ёлочки подтянулись и вымахали на 15 – 20 см вверх  и два или три яруса веточек вокруг ствола.

К концу следующего года они уже вымахали почти на метр в высоту. Тогда осенью он решил высадить зёрнышки по обе стороны аллеи у дома. Почти все прижились! Так появилась аллея серебристых елочек в Мытищах.

Когда уже я выписался из больницы, то решил повторить это опыт.

 К сожалению, у меня ничего не получилось. Хотя в «зелёном уголке» уже несколько лет росла и развивалась  серебристая ёлочка, но она ни разу не давала шишек. Я подумал: может быть, это была не «она», а «он», который шишек не даёт.

 Что интересно, каждую весну на ёлочке появляются молодые свежезеленые иголочки и, кроме того, все близ растущие ёлочки и пихты покрываются такими же свежезелёными иголочками, и они в солнечных лучах выглядят, как и серебристая ель. Затем   к середине лета иголочки  становятся тёмнозелеными  обычными, кроме серебристой ели.
 
Так мне и не удалось размножить серебристую ель!  А жаль!!!

Вторым моим соседом был художника из Федоскина (по фамилии Козлов). Я раньше не знал, хотя мы много раз мимо проезжали на машине из Москвы, что поворот в Шолохово ведёт - на Федоскино.

 Там давно было организовано производство «палехских» шкатулок.  Он коротенько рассказал несколько эпизодов из своей жизни.

В момент перестройки в Федоскино появилась американская фирма (название не помню), которая решила прибрать к рукам производство и реализацию на мировом рынке шкатулок, которые пользовались спросом.

 Она заключила договор с руководством. Одним из пунктов договора было обязательство улучшить жилищные условия. Фирма предложила построить жилой двухэтажный дом. По замыслу архитектора каждая квартира должна занимать полтора этажа. Когда он просмотрел документацию, то ему показалось, что на межэтажных площадках можно добавить по две или три комнаты без существенных дополнительных строительных затрат.

 Он посоветовался со знакомым строителем и только потом пошёл к директору с этим предложением. Они долго это обсуждали и пришли к выводу, что можно  предложить этот вариант представителю фирмы.

 При этом художник оговорил условия, при которых  одна комната будет выделена его семье.  На фирме обсудили их предложение и приняли его, оговорив дополнительные затраты. (Хотелось отметить, что в Америке, обычно, строят подобные дома).

Комнату для своей семьи во вновь построенном доме художнику удалось выбить, правда с огромным трудом.
 
Так как производство получало какое-то количество валюты, то директор решил поощрить работников, в основном, художников: организовать экскурсионную поездку   за границу, в частности, в Берлин.

 Была сформирована группа. Всем работникам было выделена одинаковая сумма в валюте, чтобы они там приобрели какие-то вещи или сувениры.

 Художник, будучи парторгом, попал в состав этой группы. Они съездили, кое-что приобрели и были очень довольны.

 Среди тех, кто не попал в эту группу – некоторые завидовали и бурно высказывали своё недовольство. Пришлось организовывать и вторую группу.

 Но этой группе директор  выделил уже меньшую сумму. Несмотря на это, эта группа была рада и этому…

Художник отметил, что деньги на эту поездку пришлось забрать из общего договора на строительство.

Вот так кое-что перепало и обычным работникам предприятия.

Федоскинские шкатулки до сих пор пользуются большим спросом и у нас в стране и за рубежом.

----------------------------

Я продолжал сдавать анализы крови и мочи. Неожиданно для меня  показатели сахара в крови были повышены  и мне, как новоиспечённому диабетику 2-й группы назначили стол номер 9. А это значит, что сахар мне утром не давали. Зато в полдник, когда разносят фрукты и иногда печенье, мне давали большой кусок мяса что меня страшно удивляло.

Начиная с третьего дня, при обходе врачей совместно с заведующим отделением, когда очередь доходила до меня, мой лечащий врач говорил, что у меня ничего не обнаружено. Тогда  я стал проситься домой.

 Всё, что предписывал мне врач, я выполнял: и несколько раз сдавал кровь  на анализы, и выполнял все процедуры и уколы. Но всё бесполезно! Так ничего у меня и не определили.

 В очередной приезд Эли она договорилась, чтобы мне сделали биопсию. Больной художник до этого прошёл эту процедуру и я представлял после его рассказов – как это происходит.

 Я был категорически против. Эля и врач, проводящий эту процедуру, долго и упорно уговаривали меня сделать биопсию. Я не соглашался. И только за день до выписки дал согласие.

Почему я так себя вёл? То ли правда хотелось скорей попасть домой, то ли я до сих пор не отдавал себе полный отчёт – что же происходит со мной на самом деле?

Или, как маленький ребенок боялся любой предстоящей боли?

Я всё-таки прошел эту процедуру – взятие биопсии. Результат анализа будет готов через две недели. Поэтому меня обещали уже завтра выписать домой. А за результатами Стэлла должна будет съездить потом.

На самом деле это - неприятная процедура. Делают проколы, берут 6 или 12 отщипов аденомы и помещают их на специальные стёкла, которые потом отвозят в Москву для проведения дальнейших анализов.

 Состояние моё было неважное. В этот июльский день с утра в городе стояла жара, а потом собралась гроза, и резко прохладно.

 Мне постепенно становилось всё хуже и хуже. К вечеру поднялась сначала температура, а потом меня стала бить дрожь. Мне было очень холодно.

 Наступил вечер. Я попросил соседа - художника взять у дежурной сестры  ещё одно одеяло для меня, но не говорить ей, что мне – плохо. Я боялся, что на следующий день меня не выпишут домой, как обещали. А мне уже опостылела эта больница, тем более, что у меня  – ничего не нашли.

 Художник сходил и принёс мне ещё одно шерстяное одеяло. А я под двумя одеялами продолжал замерзать. Хотя  на улице  стояло  жаркое лето, у меня зуб на зуб не попадал.

К тому же я не смог связаться с женой. Мой телефон не работал.

 Наконец, с огромным трудом я дозвонился до Иры и упросил её позвонить Олегу с тем, чтобы он на расстоянии помог мне, используя его биоэнергетические способности -  одолеть непонятную мне хворь.

 Я ждал. И, спустя какое-то время, действительно постепенно мне  становилось лучше и лучше. Я мысленно поблагодарил Олега.

 Ночью мне удалось заснуть. Утром, когда ходит сестра с градусниками, я не стал  его брать.

 Мне подготовили выписку и я стал ждать сообщения от Эли. Она позвонила и сообщила, что приехать не сможет, но знакомый таксист приедет по делам в больницу и заберет меня.


С утра меня уже не била дрожь, но чувствовал я себя неважно. Была какая-то слабость и вялость.

Со мой начали происходить странные вещи.

Я сидел на своей кровати в четырехместной палате.  Двое моих соседей на своих койках.

 Я подтянул ноги к груди и непроизвольно закрыл руками глаза. При этом я  свободно моргал ресницами, у носа справа пробился лучик света. Я чуть сдвинул руку к носу и  вдруг  -  погрузился в полный мрак.

Неожиданно перед моими глазами стали, как отдельные кадры кино, последовательно проплывать картинки.  Но это были не  отдельные слайды с автоматическим просмотром и остановкой на 5 секунд, а непрерывная картина.


 Я вначале не поверил  этому. Открыл одну руку – брызнул солнечный свет.
Закрыл опять рукой глаз -  опять всё  стало повторяться.

Хотел своим соседям рассказать – но подумал, что они этому не поверят или, чего хуже, рассмеются в лицо таким выдумкам. 

Всё это продолжалось в  течение примерно  20-25 минут. 


Сначала  перед моим взором стали возникать отдельные города. Причём, это были города, в которых - больше десятка многоэтажек (свыше 20 этажей), хаотично разбросанных по городу или сконцентрированные в отдельные группы внутри периметра города.

 Расположение и архитектура домов была в каждой картинке абсолютно разная. В некоторых городах улицы представлялись  в виде широких бульваров с тротуарами с обеих сторон, либо с пешеходной зоной посередине. 

Были ли площади – я не помню. Но у всех городов отмечалась одна  особенность: все они были опустевшими, безжизненные, как бы внезапно брошенные людьми.

 Ни в одном городе я не заметил градирен ТЭЦ и высоких труб предприятий,  и нигде не было строительных кранов (ведь, города живут и развиваются за счёт строительства).

Некоторые города просматривались как бы вдалеке, а иные были  рядом совсем рядом и я ходил по их улицам. Но что характерно: людей, животных, а также    любого транспорта на улицах не было. Да, и сами картинки подавались, как в немом кино, беззвучно.

 В ряде случаев, улицы поднимались вверх и где-то там, вдали, терялись.

 Многоэтажных  домов было относительно  немного, а остальные здания были невысокими в 5, или 9, или 12 этажей, столбов освещении  также не было, да, и  проводов я, кажется, не наблюдал. 

На улицах  были видны разные деревья, но я не запомнил или не знал их породу.

Встречались и лужайки и цветники, редко поблескивала вода прудов. Все дома почему-то представляли только прямоугольники разной длины и высоты. Полукруглых и овальных или иных конфигураций зданий я не видел, о балконах ничего сказать не могу. Телевизионных и иных вышек я также не видел.

 Куполов церквей, или башен минаретов или синагог я также никак не припомню.

Смену погоды мне также не показали: в основном, всё было летом и только немного –  зимой. Всё виделось только днём, ночных снимков не было!

Солнце в картинках светило в каждой картинке по-разному: то слева, то справа, то в зените, но всегда очень ярко. Вначале я видел города летом и только несколько картинок представляли города в пустыне, среди холмов песка.

Затем, мне показали города занесённые снегом. Города под дождём мне увидеть не удалось, но города в горах мне показали.

Спустя некоторое время, мне стали показывать пейзажи: со снегом в  горах, пустыню с барханами песка, море показали только вдалеке без судов и без людей.  Но речек  и озёр или искусственных прудов я не видел.

Когда показывали горы, занесённые снегом, было ощущение, что я находился в какой-то гондоле или люльке подвесной дороги и внизу на склонах росли деревья то сплошь, то отдельными (единичными) стволами. А вид на деревья  сверху вниз просто изумителен!

Мне хочется подчеркнуть, что ни по телевидению, ни во сне, ни в  кинокартинах, ни в поездках по стране (а на машине мы объехали половину тогдашнего СССР, до Новосибирска), в представленных мне  на картинах городах,  я никогда и негде в жизни не видел. (т.е.  всё было непривычным - впервые увиденное).

 А вот виды склонов гор и поездки в люльке подвесной дороге, мне напомнили наши поездки по Кавказским горам. 

 Когда я опустил руки, а потом снова ими прикрыл глаза, то ранее виденное мне не возвратилось, как я ни старался всё повторить! Я по-прежнему сидел на кровати. Сознания я не терял. Хочу заметить, что повторить увиденное мне ни разу впоследствии не удалось! (Как я ни старался, вероятно,  это приходит само собой в любой момент времени!).

 Это странное видение с открытыми глазами, не сон – ничего подобного я в своей жизни не видел! Галлюцинациями я не страдаю, да и явно их  видел только вместе с Ирой и Макаравцами, когда из Баку на пароме переправились в Среднюю Азию, и на машине стали удаляться от берега в пустыню: нам привиделось, что море вот совсем рядом, надо  свернуть в сторону   и проехать–то чуть-чуть и можно окунуться в прохладную морскую воду! Шофёр  встречной машины нас отрезвил, сказав -  «Это видение - мираж, который в это время всегда здесь появляется.  Не обращайте на него  особого  внимания! Море отсюда  довольно далеко». 

Что  же со мной тогда  произошло в больнице и  что это было, я до сих пор - не знаю. Очень неожиданно и, в тоже время, забавно и необыкновенно интересно! Бывают же в жизни разные случаи!


Я продолжал сидеть, закутавшись в оба одеяла. Мне было очень неуютно.

 Когда в палате появился шофёр, я уже давно был готов покинуть больницу.

Он взял мои вещи и мы спустились вниз. Я сел сзади. Шофёр сказал, что ему надо в городе заехать за медсестрой.  Я был рад немного познакомиться с городом. Тем более, что ранее при поездке на дачу мы часто заезжали в Мытищи, но только в часть города со стороны Северной ТЭЦ.

Мы подъехали к какой-то поликлинике и, немного подождав, встретили и посадили  медсестру, которой по каким-то делам нужно было снова заехать в только что покинутую мной больницу. Мы вернулись обратно. Немного подождали у приёмного покоя детского отделения. А затем поехали в сторону Дмитровского шоссе домой.

 В Сухарево завезли медсестру, а, затем, меня привезли в Подолиху.

Как хорошо быть дома! Но  уже дома я снова стал мёрзнуть. Затем резко поднялась температура.  У меня повторился приступ. Мои родные забеспокоились. Стали звонить врачу, делавшего биопсию. Он их «успокоил»: иногда пациенты после биопсии плохо себя чувствуют – это нормально.

Так я ещё дома пролежал несколько дней. Потом поправился.

Через несколько дней из больницы позвонили, сообщили, что биопсия не дала ответа. Тогда Эля вновь съездила в больницу и, под расписку, взяла стёкла и отвезла их в единственную лабораторию при больнице им. Герцена, где делают повторный анализ.

И ещё через несколько дней оттуда сообщили, что они онкологии не обнаружили, хотя некоторые неясности остались.

Так неудачно закончилось моё первое безрезультатное посещение Мытищинской больницы. Вот, почему я не хотел впоследствии попадать в неё ещё раз повторно.