Прот. Иоанн Восторгов. Война. 1917 г

Прот. Иоанн Восторгов

ВОЙНА

(Слово в праздник всех святых, 1917 г.)


В день прославления всех святых слышим мы исполненные бодрости слова апостола: «Святые верою побеждали царства, творили правду, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, обращали в бегство полки чужих» (Евр. XI, 33 - 4).
Не видите ли, не чувствуете ли, как много говорит нам это апостольское слово в переживаемые дни войны, - которая, будучи сама по себе необычайной, невиданной по трудностям и размерам, вдруг на наших глазах и неожиданно, - к стыду и горю, к позору нашего народа, - пришла к такому бездействию на фронте и к такому страшному и грозному развалу нашей армии в тылу и внутри России! .
Когда пред нами уже нескрываемое число  - три миллиона беглых с фронта солдат; когда мы подчас наблюдаем попытки оправдать этот невиданный и неслыханный позор якобы религиозными и нравственными началами и соображениями; когда мы с несомненностью чувствуем, что в этих ссылках на такие соображения часто просто изыскиваются благовидные поводы для прикрытия побуждений самых низменных - лени, трусости, предательства, эгоизма, распущенности и даже покорности внушениям вражеских шпионов: тогда приведенные слова апостола о святых воителях и победителях приобретают действительно особое значение и властно останавливаюсь на себе нашу мысль и внимание.
Пишет новозаветный апостол о ветхозаветных праведниках, воздавая им хвалу за мужество и воинские заслуги: ясно, что в воззрениях на войну здесь сходятся и объединяются оба завета, все Божественное Откровение, основа нашей веры, и, следовательно, сразу уже не остается места для возражений и отрицания войны с точки зрения Священного Писания.
Итак, что же нам теперь сказать? Как относиться к глубокопечальной нашей действительности, к этой самовольной и непостижимой в сущности сдаче пред врагом, и притом после того, как миллионы наших братьев им убиты, изранены, томятся в невыносимом плену, подвергаются насилиям, голоду, побоям, оскорблениям, после того, как пятнадцать губерний России заняты неприятельскими войсками, и миллионы беженцев оттуда, проживая внутри России, стоят пред нами живым укором?
И все это, наконец, после государственного переворота, объявившего свободу России, свободу армии и народу, и наметившего для России в будущем путь жизни, безмерно более блистательный, исполненный большей мощи духовной и государственной, чем это было при старом, теперь падшем строе!
Я могу ожидать возражений, к сожалению, обычных, но к делу не относящихся: «Недоумеваем, что именно ты об этом говоришь!..». Но оставьте, умолкните, одумайтесь, остановитесь в словоизвержениях и пустых возражениях, которыми все мы пресытились в эти тревожные времена партийной бесконечной борьбы! Найдите в себе силы выслушать слово правды, кто бы его ни говорил. Не монархия, не республика, не тот или другой политический, социальный или экономический строй стоит теперь перед нами. И, конечно, пред теми святыми, о которых говорит апостол, что верою побеждали царствия, были крепки в бранях и обращали в бегство полки чуждых, - пред ними тоже стояли не время вождей, не строй судей, не управление царей, не правление синедриона или Великой Синагоги, а нечто единое, общее, высшее, пред чем умалялись, уходили в тень и даже обращались в ничто эти временные явления народной жизни.
И пред нами теперь стоит не спор о формах жизни и правления, а стоит Россия, стоит родина, стоит во всем величии долг пред родиной и долг повиновения всякой существующей, наличной, законной правительственной власти, хотя бы и временной, по вечному повелению слова Божия: повинитеся всякому человеческому начальству Господа ради (1 Петр., II, 14). Бросьте эти разделения и раздоры, которым не место там, где идет дело о всей России, где решается вопрос, быть ей или не быть, где нам в очи грозно взглянуло и страшное настоящее нашей родины и, увы, затуманившееся теперь и пугающее нас страхом будущее! Представьте себе, что врачи собрались около больного, у которого мучительно болит голова, и видят: стоит над ним разбойник и намеревается отрезать ему голову. Не о способах лечения головы тогда будет речь: вопрос о том, уцелеет ли самая голова, которой после погибели уже не помогут никакие лекарства! Отгоните разбойника, устраните смертельную опасность! Отгоните Вильгельма, отгоните внешнего врага: теперь это - самое главное и первое дело! Бросьте споры о порядках политических, которые мирно и спокойно, с разумом и справедливостью должно рассмотреть, рассудить и установить Учредительное Собрание, бросьте эти разговоры о возможных порядках по указаниям политических партий в тот страшный час, когда кругом рушатся последние признаки и проявления всякого вообще порядка, и мы валимся в бездну надвигающейся анархии.
Час последний, но гибели еще нет. Час последний, но спасение еще возможно. В чем оно?
Наш пастырский долг указать его, призывать к нему. Кто знает: может быть, через месяц-другой уже и говорить не придется. Наш гражданский долг мужественно противостать растлителям народной мысли и жизни. Кто знает: может быть, дай Бог, уже назрел благодетельный перелом в настроении народа и армии, когда все увидят, как зло бьет само себя, к каким страшным последствиям оно приводит, когда увидят под ногами зияющую пропасть, - тогда и слабое, и случайное слово сильно будет образумить хоть немногих. Но из отдельных голосов может вырасти дружный и согласный хор, который покроет трусливые и предательские вопли изменников, лентяев и глупцов!
Святые верою побеждали царства. Облекитесь, вооружитесь верою! Она даст силы терпеть, страдать, умирать, наступать, сражаться, побеждать, прогонять полки чуждых. Приспел час испытания этой веры: есть она у русского народа, или этот народ подлежит страшному приговору: «Имя только имеешь, что ты жив, но ты мертв»? (Апокал. III, 2). И еще гласит таинственное слово Апокалипсиса: «Вспомни первую любовь твою, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его! (II, 4 - 6). Вспомни, что ты принял и слышал, и храни, и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и не узнаешь, в который час найду на тебя. А побеждающий облечется в белые одежды, и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедую его пред Отцом Моим и ангелами Его. Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит Церквам!» (III, 3 - 6). Вот где, в вере, победа над врагом!
Вера же родит воодушевление. Куда оно девалось то воодушевление, которое царило в начале войны среди всей необъятной России? Указывают, что сперва власть своими ошибками и преступлениями гасила священный огонь воодушевления. Да, много было этих ошибок и преступлений. Но вот теперь пред нами строй новый, за ним, как позади новорожденного человека, нет никаких обидных счетов, он явился как бы нежданно, но в челе видимого огромного духовного подъема. Где же новое воодушевление, которого мы по справедливости можем ожидать и требовать? Где мужество, любовь к отечеству, способность на жертвы! Откуда поползли вдруг эти гнусные речи лени, уныния, расслабления, эти низменные шипящие змеи, выползшие из темных, смрадных гнойников души?
Воодушевление одно может дать самоотверженность. Правда, слышим и теперь мы нередко бодрые призывы, слова и слова, клятвы и речи, но что в них, когда нужно самое дело, когда общенародный порыв сразу должен воплотиться в одно мощное, захватывающее народ и армию движение, подобное делу Минина и Пожарского триста лет назад?! А мы отравляем все бесконечными суждениями и мнениями, точно в самом деле ведение войны зависит от воли, разумения и усмотрения каждого гражданина и каждого отдельного солдата!
Скажут: «Все это - вера, воодушевление, мужество, самоотверженность, терпение, выносливость, готовность на смерть - есть дело и обязанность армии. Зачем же нам все это говорится?». Это верно, и вместе неверно, ибо есть запасные резервуары и для самой армии, есть потоки, питающие могучую реку, есть духовные водоемы и запасы, откуда воинство берет все нужное для своего духа. И это - тыл, его жизнь, его настроения! И вот, укором для нас несутся жалобы лучших представителей армии на тыл, который отравляет жизнь армии вместо того, чтобы питать ее. Если в тылу нет мужества, царит растерянность, хуже того - видится пир во время чумы, полное забвение о долге, об опасности, - то как может армия не поддаться тому же настроению? На Кавказе есть предание: когда около Тифлиса была страшная битва грузин с персами, пришедшими в безмерно подавляющей силе, и когда дрогнули ряды бойцов, защитников отечества, вдруг из-за горы, у подошвы которой на равнине была злая сеча, появились во множестве женщины. Они бросились вперед, гибли под ударами, но так своим примером воодушевили воинов, что те сразу овладели собою, ринулись на врага с удвоенною силою и одержали блистательную победу. И нашему тылу следует сделать нечто подобное, - да мы уже и слышим о заявлениях многих мужественных женщин и девушек идти в ряды армии. Если беглеца с фронта, дезертира, встречают всюду презрением; если, как слабая пыль от скалы, отлетают от гранитной твердости и доблестного настроения тыла все возражения, трусливые, злобные и глупые речи, внушаемые недомыслием, недобросовестностью, эгоизмом и нравственною распущенностью и даже лукавыми внушениями врага: то ясно, какое это будет иметь значение для дела. Но если пред нами жажда роскоши безумной и безудержной, мотовства, франтовства, увеселений, легкомыслия; если пред нами жажда грабежа и наживы, обуявшая в равной степени и богатых и бедных, нестерпимые требования, взвинчивающие дороговизну; если во всех суждениях, настроениях и интересах слышится или легкомыслие, или шкурный страх только за себя одного: то откуда брать армии возвышенные настроения?
Представьте себе, - наоборот, к нашей твердости и самоотверженности в слове и настроении прибавится и дело: тогда нам обеспечена доблесть армии и с доблестью победа. Что же мы на деле видим? Мы, например, гибнем от лавины бумажных денег. Правительство разъясняет нам, что надо вычерпывать их займами, которые являются патриотическим делом, разъясняет, что это море бумажек родит дороговизну жизни и роняет цену их за границей. A русские люди, на удивление всему миру, из боязни потерять бумажные деньги, воистину, как неразумные дети, хранят их без нужды у себя: точно может случиться, что бумажки сохранят ценность в случае финансовой катастрофы государства, а займы ее потеряют? Нас зовут давать драгоценные металлы правительству. В ответ говорят: пусть отдадут церкви и монастыри, т.е. те учреждения, у которых никогда не поздно их взять и всегда можно взять принудительно. И мы, действительно, смеем заявить, что если власть государственная и церковная пригласит, разрешит, повелит, - то церкви и обители без промедления, и без сожаления отдадут и медь колоколов, и золото и серебро утвари, и драгоценности икон, и украшения крестов и облачений, лишь бы только это не соблазнило верующего чувства, лишь бы это заставило и других, кто в силах, отдать серебро и злато на нужды войны. Но заставит ли? Исполнят ли добровольно то, что желают применить к другим принудительно? И почему не начинают с мест увеселений и суеты, и почему без принуждения в отношении к другим не хотят не только отдать, но даже продать государству нужные металлы, не хотят даже собственные сбережения дать государству и не даром, а только в долг, и притом на выгодных условиях? И не кроется ли здесь, в упоминаниях о церквах и монастырях, то же желание прикрыть и оправдать собственную жадность, эгоизм и равнодушие к общему благу?
Если бы не сильны были эти низменные чувства, давно бы пролились жертвы на войну и военные нужды, и облегчили бы борьбу с внешним врагом и невыносимо тягостное положение внутри страны.
Но иссякает, очевидно, наша вера, иссякает святость, и потому не применимо к нам пока слово апостола о том, что святые все верою победиша царствия, быша крепцы во бранех, обратиша в бегство полки чуждых. .
Воспрянем же в вере, которая, по слову апостола, есть величайшая победа, победившая мир; воспрянем в святости, которая всегда была исполнена мужества, твердости и терпения, - и мы тогда всем народом, и в армии, и в тылу, явимся сынами и носителями победы, открывающей нам путь к достойному и светлому будущему!
Ныне, - повторяем, - великое испытание и, быть может, последнее испытание и наличия, и твердости нашей веры. Постараемся же в этом испытании явить себя достойными апостольского слова:
«Братие! Тверди бывайте, непоступни, избыточествующе в деле Господни всегда, ведяще, яко труд ваш несть тощ перед Господем». (1 Kop. XV, 58.) Аминь.


("Церковность", № 337 от 15 - 31 августа 1917 г. С. 3 - 8).