Баллада

БАЛЛАДА.

"Был король - как король"
/Б.Окуджава/

- Люблю  ли я Мэтра?  Странный вопрос,  парень,  задаешь.  Во-первых,  он уже умер, а во-вторых мужик. Как называется любовь  к  покойнику или мужика к мужику?  Вот то-то.  Правильно вопросы формулировать надо,  а то пропадешь ни за  грош.
Вообще-то невзрачный он был, этот Мэтр. 
Проза у него была занудлива до невозможности.  Что,  не  так разве? Может быть, охотно верю.
Но вот песни у него… Любил,  люблю и любить  буду.  Тоже, впрочем,  не все. Только ранние, до середины семидесятых годов написанные.  Потом-то он и в них мудрить начал.  Но это так, к слову.
Да, песни.  Сколько через них народу погорело - никому неизвестно.  Меня  вот  чуть  было из школы не выперли.
Что глаза распялил?  Не веришь,  что  "за Мэтра" могли  из школы выгнать? Могли. Это сейчас его в классики русской поэзии записали и в школе проходят,  а раньше-то его отщепенцем звали, и петь  не дозволяли.  Вернее,  петь-то  пели, но без указания фамилии. Тоже странный выверт советской идеологии.
Подробностей захотели? Вообще-то не очень я эту историю люблю,  но делать все равно нечего, сидеть нам до утра, пиво есть.  Так что заливайте пиво в стаканы и слушайте. Рассказывать долго буду.
Что значит  «покороче»?  Я в кои-то веки решил школьные годы вспомнить,  а ты крылья режешь?  - Некультурно это. Не любо - не слушай, а рассказывать не мешай. Можешь сходить посмотреть, что где делается.  Не хочешь? Тогда сиди, пей пиво и посапывай в обе дырочки.
Да, вот сейчас себе пивка налью и зачну,  пожалуй. Давно это было. Учился я тогда в средней общеобразовательной  образцово-показательной школе.  Школа своему  названию  соответствовала.  Средние учителя вдалбливали средние общие знания в наши средние головы. Мы же,  в свою очередь,  в образцово-показательном порядке с уроков сбегали.
Ну а так как нам было уже лет по 14-15,  то  чувствовали  мы себя мужиками, в школьном туалете папиросы курили до посинения и даже рвоты. Ниже пояса что-то шевелиться начиналось, особенно когда на девчонок смотрели. Дрались, из-за них, паскуд. Конечно, паскуды. Тебе в морду кулаком суют, из-за нее, причем.  А она идет мимо и не замечает даже.
Короче, школу   я  не  любил,  и  она  мне  платила  тем  же.  Единственное, что меня там удерживало - так это преподавательница литературы,  молодая училка,  сразу после института.  Нас боялась неимоверно, но литературу любить научила. Особенно ту, которая не в учебниках:  Есенин, Тютчев, Булгаков. Пацаны в нее настолько влюбились,  что всего "Евгения Онегина" ей взахлеб читали.
Да не гони ты меня.  Всему свое время. Как раз сейчас и подхожу к основным событиям.
Был у нас в классе парень - Колька-кореш. По нашим тогдашним понятиям -  весьма странный.  Вроде разговариваешь с ним - все нормалек. Потом переступишь какую-то грань,  и он  тебя  очень аккуратно на место ставит. Очень любил историчку доводить, цитируя материалы партийных конференций.  А вот  с  литераторшей жил душа в душу.  Как начинали они стихами перекидываться - так весь класс слушал рты разинув.
Ну, вот на этой почве любви к литературе мы с Колькой и сгоношились.  С уроков  вместе  сбегали. Если  драться  -  то спина к спине. Единственную "Беломорину" честно "до фабрики" докуривали.
Куда сбегали?  -  Если  тепло - тащились на Каменные палатки или Шарташ. Если холодно и сыро - то к Кольке домой. Не каждый туда попадал, но вот мне удавалось.
Квартирка была маленькая,  всего-то две комнаты. Жило их там трое,  плюс собака,  плюс книги, плюс магнитопленки. Целых три стеллажа занимали.  И записаны там были только песни под гитару. Странные это были песни, явно не советская эстрада. Записи плохие,  копии, наверно, третьи, если не десятые. Слова разобрать было трудно, но понять было можно. Кто-то про облака пел, что к Магадану плывут, кто-то про каких-то ангелов перелетных.  А  один  громко каялся,  что порвал дельфину брюхо винтом.  Не убедительно,  правда,  каялся,  но ему виднее.  Магнитофон был классный: здоровенный, весом чуть ли в полтора центнера, целый стол занимал.  "МАГ-59" назывался.  Бытовой вариант  студийных магнитофонов. Вот на этом-то магнитофоне мы пленки и слушали.
Предварительно закрывали двери на все замки, выключали телефон и зашторивали окно одеялом.
Что, думаешь, с ума сходили? Нет. Колькин отец, который, как я сейчас понимаю, был одним из первых свердловских диссидентов и  подписантов  нам  всегда  говорил,  что  в  КГБ  аппаратура чувствительная,  и по колебанию стекол может записать все, что в квартире говорится и воспроизводится.  А потом прослушать. И качество будет великолепное.  Через три года я в этом сам убедился. Как-как - потом узнаешь, не об этом речь.
И вот  услышали  мы  на этих пленках очень интересные песни.  Была там и Смоленская дорога,  и пехота,  которая куда-то уходит, черный кот какой-то с усами.
Колька сразу заявил,  что эта песня про Сталина.
Голос у исполнителя был интересный: слегка дребезжащий, плавающий, несколько занудный.  И в тоже время завораживающий. И еще одна песня там была,  которая нам сразу понравилась. Про дворового короля Леньку. Слышал? Ну ладно, хоть не все в тебе потеряно.
А, хочешь,  чтобы спел? Потом. Вот дорасскажу и спою.
Короче говоря, добегались мы с Колькой. Доскались. Оставляет нас как-то литераторша  после  уроков  (а  она  у  нас  еще  и классной была) и сообщает пренеприятнейшее известие: педсовет из школы нас готов выгнать,  а вот комсомольская организация в свои ряды брать не хочет.  Поэтому есть единственный выход - устроить что-нибудь ура-патриотическое.  Тогда все на тормозах сойдет.  Кстати,  и повод есть - через две недели концерт, посвященный Дню Победы. Там и выступите.
А нужно сказать, что мы не только песни слушали, да книжечки издательств "Посев" и "Грани" читали.  Колька мастерски  играл на гитаре, я тогда роялем серьезно занимался.
Да-да, не кривись. Это я сейчас кисть на полторы октавы, наверно, не растяну. А раньше мог. Даже Шопена изображал. "Революционный этюд". И ничего, народу нравилось.
Короче, стали мы эти песни в массы нести. Пели. Не со сцены, правда,  а в компаниях.  Пацанам нравилось.  Даже не били нас, когда разборки начинались. Искусство шпана всегда ценила. Особенно лагерную тематику. Но ведь это со сцены не споешь.
Что? А,  "Битлы". Не любили мы их. Послушали пару-тройку раз.  Музыка приятная,  мелодичная.  Инструментал интересный.  А вот тексты - никуда не годные.  Мы ведь еще и  английским  занимались. Колька вообще свободно с листа читал и на слух воспринимал, я тоже кое-что кумекал. Попытались перевести, подстрочник придумали - и бросили. Когда текст корявый - петь неинтересно.
И стали мы думать,  что же спеть. Военные песни были, конечно,  хороши. Но в зубах навязли. Да и не получались они у нас.  Петь про похороненных где-то под Нарвой, или про роту, которую заградительный отряд расстрелял - не пройдет. Понимали мы это.  И решили мы тогда про Леньку спеть.
Как мы ее готовили! Репетировали,  на  голоса  раскладывали!  Если бы мы так уроки учили - быть нам отличниками и комсомольцами.
И вот концерт.  Стихи, мелодекламации, лозунги типа "Не забудем,  не простим".  Зал аплодирует, все на "ура". Объявляют нас.  Выходим. Спели.
В зале тишина. Мертвая. Одноклассники попытались  поаплодировать - директриса  на них так рявкнула,  что сразу заткнулись.  Учителя сидят - головы опустили.  Наша литераторша - белая вся.
Мужик то ли из райкома,  то  ли  из облоно из зала вышел.
Спускаемся со сцены.  Никто близко не подходит,  девчонки  в стороны шарахаются. Ничего понять не можем.
На следующее утро, как только в школу пришли - к  директрисе вызывают.  В кабинете она и еще  какой-то мужик, у окна стоящий.
А директриса у нас была бабища та еще.  Директорствовала она лет тридцать пять - сорок,  и голос у нее был диапазона от Федора Шаляпина до Аллы Соленковой.  В зависимости от настроения.  А тут она  разговаривает голосом Антонины Неждановой.
Кто это такие?  - Историю русского оперного искусства знать надо.  Тогда не будешь таких вопросов задавать. Тоже мне - интеллигент,  штаны на лямках.  Лучше пивка плесни, а то в горле пересохло.
И спрашивает она у нас,  а где мы эту  антисоветскую  песню взяли,  и нельзя ли с тем человеком повидаться, который нам ее посоветовал спеть,  потому что такие хорошие мальчики, как мы, просто не  смогли бы догадаться такую мерзость со сцены исполнять.
Понятие мальчишеской чести, да и чувство самосохранения, правду нам сказать не позволило. Прекрасно понимали - скажешь,  а  на другой день приедет за Колькиным отцом «воронок» - и  вперед за облаками,  которые  плывут в Магадан через Ванинский порт.
Но нужно было что-то отвечать,  и вот Колька - ничтожесумнящаяся личность - говорит, что эту песню мы с пластинки услышали.  Я чуть не упал.
Но слово - не заключенный,  убежит - не поймаешь. После этого нам сказали, что на уроки сегодня мы можем не идти, а вот завтра пластиночку, пожалуйста,  принесите.  А не принесете -  волчий билет и коридор.  До Ивделя.  А может быть и дальше.
Вышли мы из кабинета в полном расстройстве.  Что делать - не знаем. Посоветоваться  не с кем - Колькин отец из командировки только завтра рано утром вернется.  Перспектива получить волчий билет не радовала.  Прощай институт, здравствуй армия. А в армию почему-то уже и тогда парням не особенно  хотелось.
Пошли мы  на  плотинку. Как сейчас, так и в то время место это было злачное,  достать можно было все, что угодно. Ну, почти все.  Мы ее Бродвеем звали.
Что, и сейчас так зовут?  Смотри-ка ты. Сколько времени прошло, а ничего не меняется. Стали мы там интересоваться - где бы такую песню найти.  Пластиночники кроме "ребер" с  Вертинским  и Лещенко ничего предложить не могут. Знакомый фотограф карточки подсовывает известного содержания. А нам и не до них как-то.  Грустно и тоскливо.
Что за "ребра" Лещенко и Вертинского?  А,  ну да,  откуда  вам знать. Вы их не застали, да и я уже подзабывать начал.
Так вот. "Ребрами" назывались пластинки, написанные на рентгеновской пленке. Естественно, не советская эстрада там была записана.  Магнитофонов-то почти что не было, а чего-то неофициальное слушать хотелось.  Вот и писалось это все  на  больших листах рентгеновской пленки.  А там что было снято?  Правильно, в основном легкие с ребрами.  Даже подпольная фабрика звукозаписи была. Ты им пленку - они тебе все, что пожелаешь из имеющегося в наличии. Один наш одноклассник, Витька - пленочник, у отца-рентгенолога всю пленку повытаксал. Отец его так выпорол, что он, бедный, /Витька, конечно/, три дня сидеть не мог.  Все уроки так и простоял.  Учителя даже и не  спрашивали.
Плетемся по улице.  По дороге магазин грампластинок попался.  В него зашли. И слышим: "Да некому оплакать его жизнь".  Господи! Та  самая песня.  Рванулись мы к прилавку,  продавщицу просим эту пластинку нам продать, а она отвечает, что не получится это - вот  этот гражданин ее уже купил.  Чуть  ли  не со слезами объясняем,  зачем нам эта пластинка. Сжалился мужик, уступил.
А пластинка стоила 45 копеек. По карманам у нас набралось 46.
Схватили мы эту пластинку,  к груди прижали  - и бегом домой.
Дома разворачиваем - а там, на конверте, мужик изображен полугрузинского,  полу-французского вида, при усах, бакенбардах и в очках. Зато на диске написано: "Министерство культуры СССР, фирма "Мелодия".  Свои песни в собственном сопровождении на гитаре".
Утром Колькин отец приехал. Рассказали мы ему все. Впервые я от него мат услыхал. В школу с нами пошел.
На крыльце встречает нас преподаватель черчения. Пацаны его не любили, учителя боялись. Принцип у него был: "Скорость стука должна быть выше скорости звука".   Директриса  через него  все знала, что в школе говорилось. А может, и не только она.
Заходим в кабинет. Там - директриса, чертежник  и  вчерашний мужик у окна.  Тут-то Колькин отец и развернулся.  Протягивает мужику пластинку и интересуется,  почему это Комитет  (тут  он сделал небольшую паузу) культуры не знает, что подчиненная ему фирма выпускает.
Мужик ничего не ответил, пластинку в руки взял, покрутил, директрисе передал и,  ни слова не сказав,  из кабинета вышел.  Директриса  голосом Надежды Обуховой до занятий нас допустила, но поклялась, что петь в школе она нам не даст.
И что восьмой класс уже заканчивается и нам неплохо бы подумать, где мы дальше учиться будем.
Петь мы  больше не пели - Колька с родителями вскоре в Израиль уехал,  я в другую школу перешел.  И постарался побыстрее забыть обо всем происшедшем. Единственный раз вспомнил - когда с Мэтром лично встретился.  Он историю выслушал, кисло улыбнулся и сказал, что  да,  была  такая пластинка - пиратская перезапись фирмой "Мелодия" с французского диска.  А портрет  на  обложке французского  исполнителя, фамилию которого он не помнит.
Ну вот, такая история. Не заскучали? Давайте еще пива хлебнем, а я все-таки эту балладу о Леньке вспомню. Давно ее не пел.

1992 год