Ах, дети, дети! Глава 1. Пустота

Глава 1. Пустота.

  Когда подросла единственная дочка Николая Сергеевича и Галины Викторовны, то всё обернулось совсем не так, как они мечтали на заре своей семейной жизни. Катя, так её звали,    пришла к заключению, что зря слушалась всю жизнь своих родителей примерно в 19 лет, когда училась на третьем курсе педагогического института. Всё это случилось так неожиданно и так некстати, да ещё в связке с другими неприятностями, казавшимися молодой особе чуть ли не концом жизни.


Как раз в это самое время произошла встреча выпускников школы, на которой она повстречалась спустя два с половиной года очумелой институтской жизни со своими школьными подружками Верой и Ольгой. Все трое прилежно учились в школе, но подруги окончили школу с серебряными медалями, золотая была только у Кати. На встрече подруги, немного поговорив с ней, стали общаться между собой, как бы не замечая присутствия Кати, и изредка снисходительно отвечали не её вопросы.  Катю это бесило, она не понимала, почему девочки так равнодушно к ней относятся, ей даже показалось, что они глядят на неё с нескрываемым презрением. Ответ на этот вопрос прозвучал для Кати внезапно и ошарашивающе из уст Серёжки Гвоздева, слывшего в классе недалёким, но весёлым малым.

- Купцова, а ты зачем в пединститут попёрлась? Вон Верка и Ольга с серебряными медалями и то в Бауманку и МГУ поступили.

Вопрос прозвучал как приговор. Стало быть, подружки сторонятся её из-за выбора института. Значит она уже не из их среды, не из их круга, не подходит им в подруги по меркам престижности? Да и раньше её терзали сомнения, что неправильно сделала выбор профессии в жизни. Хотя определённых стремлений у неё и не было, но со временем она стала чувствовать, что это не её, не для неё такая работа. По окончании школы вообще никаких мыслей о выборе жизненного пути у неё не было. А родители настаивали на поступлении именно в педагогический, мол, профессия всегда была уважаемая, да и не нужно много времени на дорогу тратить, – институт в их городе расположен.


И только теперь Кате показалось, что она явно просчиталась, какие перспективы открывались перед ней при других вариантах. А теперь, спустя почти два с половиной года, что-либо менять уже не имело смысла. Не поступать же заново в другой институт? И с этой ложной болью униженности своего положения пришла и ненависть к родителям, как к причине всех её бед, хотя она и сейчас не знала, кем же всё-таки хочет стать в жизни, к чему имеет призвание или любовь. Ей теперь казалось, что вся суть заключается в престижности ВУЗа, и будь она в другом институте, уж непременно бы обрела счастье и открыла бы в себе скрытую способность к какой-нибудь интересной профессии, хотя сама и не знала к какой.


 Как она ошибалась. Так ошибаются почти все молодые люди не зависимо от того, куда они поступили. Больше чем уверен, что такие мысли посещают студентов и вышеназванных почётных институтов. Мало кто, поступая в институт, ясно видит себя в будущей ипостаси, он может только представлять себя кем-то, но его жизненный выбор на момент окончания школы ещё не сформирован. Он тыркается как слепой котёнок по жизни пока не созреет для своего выбора или не найдёт по наитию или чисто случайно место, где ему будет комфортно или интересно работать, а может случиться и так, что размер денежного вознаграждения за его труд и определит всё.


Школа в 95-ти процентах случаев не подготавливает школьников к своему выбору, у неё в приоритете другие задачи. Поэтому, выбирая своё призвание, молодой человек, несомненно, совершает просчёты, которые порою кажутся ему концом жизни, хотя это обычный поиск себя. А неудачи легче всего списать на родителей, которые подтолкнули его к принятию решения. Искушённый читатель встанет на защиту позиции юного создания и скажет, что имея за плечами престижное образование, легче устроиться, больше перспектив для обретения доходного места. Если в этом кому-то видится счастье, то да, читатель прав. Но не все и не всегда подходят к жизни с такой меркой.


Даже те, которые так думают, потом всё же разочаровываются после недолговременной иллюзии успеха, если, конечно, у них хватает для этого ума. Количество денег никогда не определяет конечного состояния счастья, ведь дорогие подарки помнятся не долго, особенно когда их дарят часто. Помнится та теплота, с которой дарят эти подарки, а она не имеет денежного эквивалента. Так и профессия, приносящая серьёзные доходы, не приносит душевного удовлетворения, если твоё занятие тебе не по сердцу. В большинстве случаев люди работают не по своему профильному образованию даже после престижных институтов.


Можно быть довольным зарплатой, но ненавидеть свою работу всеми фибрами души. А это куда более ужасный случай, нежели работать почти за спасибо, на работе, которая доставляет тебе удовольствие, на которой не рвутся нервы и нет соблазна, придя домой, выместить все свои беды и накопившееся напряжение на близких людях. Зачем такая работа? Только ради денег? Но для чего это человеку? Ведь в будни на работе он проводит едва ли не большую часть своей жизни, домой он возвращается всего на несколько часов поесть и поспать, а на работе проходит почти вся его жизнь. Выходит, если работа не приносит ему радость, он просто меняет свою жизнь на деньги, свои нервы на благосостояние.


Разумно ли это? Конечно, бред, если только человек не очень далёкий. Человек, скорее опытным путём, путём прикидок и оценок находит своё место в жизни, а образование только помогает ему в этом, но уж никак не наоборот. Поэтому престижность образования это фактор второго плана, главное - наличие самого образования, а дальше, как говорится, дело вкуса.


Всё же вернёмся к Кате. Она после встречи не только была подавлена умножившейся неприязнью к своему институту, а ещё и тем фактом, что подруги так легко отстранились от неё. Значит, их дружба была совсем не дружба, значит, у неё вовсе и не было друзей в школе? Без друзей, в «тухлом» институте – всё это так горько осознавать, хочется выть и плакать. Как же ненавистны родители…
 


В довершении всего через неделю после школьной встречи у Кати случилась ссора с её молодым человеком. Они познакомились случайно, когда куратор попросил старшекурсника помочь Кате, занимавшейся оформлением стенгазеты, нарисовать несколько рисунков в газету. Он учился на пятом, она на третьем, для неё он сразу показался идеалом. Высокий, стройный, не дурён лицом, одевался со вкусом и, что примечательно, тоже, как и Катя, предпочитал длиннополое пальто, шляпы с широкими полями, длинные яркие шарфы в цвет ботинок. Эта общность вкусов сразила её, но больше всего она была покорена его художественными наклонностями. Он увлекался живописью, хорошо рисовал, не сказать, что талантливо, но его рисунки были привлекательны простотой их исполнения и одновременно какой-то живостью. Хотя чувствовалась ещё юная рука, неопытность, скудная практика. Но, если как следует потрудиться в этом направлении, то через несколько лет из парня вышел бы толк.


Однако он позиционировал свою любовь к живописи как к хобби, хотя и отдавал ей почти всё свободное время. Катя до этого особо не обращала внимание на молодых людей, точнее сказать ей было не до того. Она поначалу зациклилась на учёбе – на первых курсах всегда сложнее учиться. А когда уже заканчивала второй, немного успокоилась, и учёба пошла как по накатанным рельсам, и стала оглядываться по сторонам, обращая внимание на более привлекательные стороны жизни. Молодые люди, заметив живость в довольно симпатичной особе, стали закидывать удочки, но это были всё сверстники, которые мало её интересовали и казались ещё глуповатыми и наивными. Между тем большинство девчонок ходило уже с парнями парочками. Это и злило, и раззадоривало Катю. 


Она уже в конце второго курса совсем растерялась, хотела было на худой конец хотя бы на время завести поклонника из своих, но каждый раз однокурсники ужасали её своими детскими закидонами.  Лето ещё больше подогрело желания юности и к осени нестерпимо хотелось, наконец, обрести хоть какого-нибудь парня.


И вот в сентябре она встречает его. Как она была счастлива, что он обратил на неё внимание. Она сразу преобразилась, голова её шла кругом, Катя не верила своему счастью и готова была лететь, лететь на этот огонёк, обжигая крылья, падать, не замечая боли и вновь лететь. После занятий, вспорхнув воробушком, она мчалась в другой корпус института, встречала его, и они вместе шли по его делам. Она таскалась за ним везде: на тренировку; на выставки; в художественные магазины; часами сидела рядом, когда он рисовал… 


Ей это было не в тягость, а наоборот - она жила этим, боготворила его, слушала с открытым ртом его нехитрые рассуждения, благоговела над ними, готова была с удовольствием выполнять любые его просьбы и прихоти. Она практически оставила все свои интересы и жила только его пристрастиями, его мыслями, его взглядами. Через две недели они уже целовались прилюдно, как пара, не столько выставляя напоказ свои отношения, сколько не вдаваясь в приличия, и повинуясь только желанию прикоснуться друг к другу. Была ли это любовь со стороны Кати неизвестно, но что это была влюблённость - несомненно.


Так часто молодые сердца, повинуясь законам природы и видя в предмете своего приятного беспокойства родственную душу, хоть сколько-нибудь разделяющую её взгляды, думают, что наконец-то они обрели любовь. И пусть эти первые чувства в большинстве своём недолговечны и рассыпаются на ровном месте, всё равно они прекрасны, прекрасны и необходимы как бесценный опыт, опыт, который нельзя обрести никак, кроме как пройдя через это. Обретя этот опыт, юное создание уже не будет очертя голову бросаться в омут очередного увлечения, выбор его будет более пристрастен, более осознан и предостережён от неверного шага.


В отличии от Кати, у Павла, так звали её избранника, это был уже не первый опыт. Он не стремился обожествить Катю, ему нужен был теперь очередной воздыхатель его таланта, ну и, как приложение, девушка для удовлетворения его морального престижа. Меньше всего его интересовали плотские утехи, но как молодой мужчина он, конечно, рассчитывал и на это, по крайней мере, поцелуи и страстные объятия молодого женского тела были для него необходимы, и он, не стесняясь, пользовался расположением к нему Кати. Однако, надо сказать, что секса пока между ними не было.


Видимо Павел чего-то остерегался, непонятно чего, вероятно, что-то сдерживало его как результат предшествующего опыта. Катя же сгорала от счастья и готова была отдаться в любое время, она не столько ждала этого, сколько готова была исполнить любое его желание. Природа будоражила их, толкала друг к другу в объятья, они подолгу и страстно целовались, упоительно проникали руками под одежду и благоговели от ощущения напряженного молодого тела. Когда у Павла дома не было родителей, они запирались в его комнате, раздевали друг друга догола, ложились поверх одеяла в постель и долго-долго нежили друг друга поцелуями и ласками. В одну из таких встреч Катя до того потеряла самообладание, что невольно потянулась навстречу лежавшему сверху Павлу, и рукой уже стала помогать ему овладеть ею, но Павел остановил её вовремя, нежно и без грубости успокоил и перевёл неги в более спокойную форму.


Потом, когда он провожал её на автобус, она, опасаясь обидеть его, осторожно спросила о том, почему он остановил её и не хочет большего удовольствия? На это он возвышенно объяснил ей, что их отношения только начинаются, и что исходя из представлений о приличиях ещё рано с этим, что не хочет омрачить её мыслями о преждевременной порочности, и ещё что-то в этом роде. От этого монолога Катя ещё больше была опьянена теперь уже его серьёзными видами на неё, смотрела на него восхищённо и думала о том, как она счастлива, что встретила его на жизненном пути.


Павел же был доволен собой, он встречался с ней не столько по причине того, что она нравилась ему, а сколько упиваясь своим умением дурить голову молодой девушке, пользоваться её расположением. Да и возможность утолить жажду плотских желаний при первой мысли об этом тоже подкрепляла его аргументы в пользу Кати. В общем, она его пока устраивала, к тому же, где он ещё найдёт постоянного ценителя своего искусства? Творческим людям просто необходимо, чтобы кто-то подпитывал их талант, заряжал желание созидать прекрасное, был на вроде музы, ну хотя бы на правах её заместителя. Почему Павел так и не воспользовался расположением Кати и не овладел ею полностью, остаётся до сих пор загадкой, но оно и к лучшему, поскольку спустя почти полгода после первой встречи их отношения прекратили существование. Это было, конечно, ударом для Кати…


 Двумя месяцами ранее, она была вынуждена заочно представить Павла родителям. Поначалу она опасалась того, что родители сразу запретят ей встречаться, объяснив это тем, что в первую голову необходимо окончить институт, а потом уж думать о женихах, и молчаливо скрывала появление в её жизни молодого человека.  Но материнское сердце не проведёшь, Галина Викторовна видела все изменения в дочери как на ладони. Катя теперь частенько была рассеяна, мечтательно с полуулыбкой на лице думала о чём-то, по утрам дольше обычного задерживалась перед зеркалом, подолгу подбирала нужный шарфик, да и гардероб её сильно отошёл от типичного, не менявшегося с десятого класса.



Ещё тогда, в школе, у Кати появились первые нотки протеста перед «произволом» родителей. Кате как-то понравилось длиннополое пальто её подружки, а поскольку второй оно не нравилось, то Катя попросила поносить его. Пальто само по себе было скроено стильно, но не подходило Кате по росту. Мама, заметив такую несуразицу, из лучших побуждений высказалась, но сделала это, как делала это обычно – безапелляционно и с максимальным неприятием такой оплошности дочери. Этот стиль общения с Катей был выработан ещё в младших классах, когда не было времени убеждать малышку в своей правоте, доказывать ту или иную истину ребёнку, который многого ещё в этой жизни не понимал. 


Легче было в приказном порядке объявить нормы морали и вкуса, а осознание объективности этих истин приходило к девочке позже, когда эти нормы уже давно стали привычкой. Надо сказать, что Галина Викторовна сама женщина глубоких моральных принципов и неплохого понимания жизни. По этой причине, естественно, она не могла дать дочери плохого воспитания, но её метод, хотя и приносил поначалу ожидаемые плоды, не был неоспоримым и самым эффективным. Его недостаток в том, что непонимание того или иного «приказного» принципа жизни, насаждавшегося Галиной Викторовной, вызывало естественное отторжение молодого существа принятия этого принципа.


Катя не понимала, почему надо делать именно так, как ей сказали? Она противилась этому, делала всё через силу, но всё же делала. Потом, по истечении какого-то времени, она сама осознавала ценность уроков матери, но это осознание по мере её взросления приходило к ней с каждым разом всё позже и позже. Сначала в юной головке вскипала обида, негодование, непонимание, почему ей не могут просто объяснить, а заставляют делать именно так, а не иначе. Между тем, ближе к окончанию школы, несмотря на все противоречия, усилия Галины Викторовны можно было назвать оправдавшими надежды.


Катя выросла девушкой не только образованной, но и с крепко заложенными этическими и нравственными принципами, с твёрдыми представлениями о плохом и хорошем, о добре и зле. Как ни высоко сказано, но это действительно правда, как правда и то, что на девяносто процентов результат такого итога - это заслуга мамы. Дети в таком возрасте не осознают значения в их воспитании старших, и только когда вырастут уже их дети, и, взглянув назад на пройденный нелёгкий путь воспитания своего ребёнка, начинают понимать, какой жизненный подвиг совершили в своё время их родители. Не понимала этого и Катя.


В старших классах, когда казалась себе совершенно умной, ещё больше воспротивилась родителям, считая, что способна всё понять, она, не принимая приказного тона, начинала высказывать своё мнение, даже стараясь во всём противоречить родителям. Николай Сергеевич, в отличие от супруги, всегда старался сначала убедить Катю, донести свои ценности через логические рассуждения. Но делал это до того долго и нудно, начиная чуть ли не с сотворения мира, что Катя ещё больше бесилась и не могла внимать этим нравоучениям, путаясь в логике его наставлений, и всё время задавала неудобные вопросы, которые приводили к ещё большему обрастанию проповеди отца теперь уже совсем непонятными объяснениями.


Мама же, не заметив взросления девочки, всё ещё считала Катю по-детски глупенькой, и продолжала действовать своими методами. Такое положение всё больше не нравилось Кате, и она мало-помалу начала вступать в конфронтацию. Со временем это противопоставление себя родителям вылилось в привычку, и всё сказанное мамой и папой стало уже не законом жизни, а руководством к тому, как надо поступить – сделать всё наоборот. И уже не важно было, плохо она поступит или хорошо, правильно или не правильно, важно, что наперекор родителям.


Случай с пальто был как раз на заре зарождения этой нелепой привычки, явившейся следствием взросления, утверждения своего мнения, своей личности. Катя вспыхнула от замечания мамы про пальто, это суждение показалась ей оскорблением её вкуса, и поэтому она не смогла увидеть его ценности.  А суть его была проста: помимо того, что пальто само по себе красиво, оно ещё и должно идти конкретному человеку. Спорить она не стала, но продолжала упорно носить пальто, как бы выражая этим протест.


Со временем этот протест привёл к тому, что пальто стало атрибутом её повседневного гардероба. Она была готова носить пальто даже летом, но жара не позволила такой роскоши, и Катя перешла на летние одежды, отличающиеся всё теми же удлинёнными формами. Со стороны подобные проявления выглядели как наваждение - не найдя способов противопоставить своё мнение другому мнению, утвердить себя в чём-то, Катя не только перестала принимать наставления, но и делала всё наоборот.


Вернёмся же к представлению Павла  родителям. На прямой вопрос мамы Катя отпираться не стала, а честно призналась, что у неё есть парень, и что они любят друг друга. Она долго-долго рассказывала о том, какой он хороший, как дарил ей цветы, как провожал её до дома, как ухаживает за ней при всякой возможности. Ещё было много пылких восхищений его талантом - какие бесподобные картины он рисует, как у него это хорошо получается, какие грандиозные задумки у него насчёт дальнейших работ. 


Катя рассказывала много, страстно, всё в мельчайших подробностях, беспрестанно восхваляя своего избранника, не переставая после каждого предложения восхищаться им. А какой он заботливый, какие у него серьёзные взгляды на отношения, как он уважает и любит её. Этот рассказ мог продолжаться бесконечно, но Галина Викторовна поняла почти с первого предложения, что её дочь влюблена по уши. Когда Катя рассказывала, то немного склоняла голову набок, поднимая лицо чуточку вверх, словно молясь кому-то, ещё выше закатывала глаза, а на лице её расплывалась полу заметная улыбка восхищения предметом своего воздыхания.

- А его фотография у тебя есть? – прервала восторженную речь Галина Викторовна.
Слова её прозвучали с оттенком заинтересованности.

- Конечно, есть! - обрадовалась Катя, тут же вскочила за ноутбуком, принесла, раскрыла его и стала показывать фотографии. Но, как всегда бывает, когда надо подобрать фотографию, из сотен снимков, заполонивших весь компьютер, ни один не тянет на звание презентабельного. Катя судорожно листала снимки, но на них Павел либо забавно кусал кусок торта, либо делал удивлённое и в тоже время глупое лицо, показывая на какую-то нелепую рекламу, либо рисовал, но при этом как обычно при напряжённой работе он закусывал одну губу и таращил глаза как ненормальный… 


Не найдя ничего подходящего и перевернув все папки с фотографиями Катя принялась за видеозаписи. Там Павел предстал перед очами мамы во всей красе: на одной записи он бежал навстречу Кате с ошалевшими глазами и актёрски, будто бы споткнувшись, падал возле неё; на другой залезал в парке на высокую широкую клумбу за тюльпанами и рвал их, вероятно для Кати, с оглядкой, опасаясь, что кто-то его заметит, а на третьей и подавно ел, дурачась, эскимо, которое, в конце концов, отвалилось от палочки и упало ему на брюки…  Все эти видеозаписи на ура смотрелись на молодёжной тусовке и не были предназначены для маминых глаз.  В довершении всего Катя показала видеозапись о том, как он рисует картину. Думаю, комментарии здесь излишни, хотя Кате раньше нравилась особенно эта запись. Галина Викторовна прибавила к своему предвзятому мнению весь этот видеоряд, и картина получилась удручающая.


По-видимому, каждая тёща заведомо приписывает своему зятю множество отрицательных качеств. И это понятно, ведь именно он в подсознании является её соперником, тем человеком, который разлучит её со своей доченькой, будет дурно влиять на неё и всё больше и больше от этого будет расти пропасть между ними, между теми, которые когда-то были единым целым, и вот спустя много лет совместной жизни оторвались друг от друга окончательно не без помощи этого мужчины.

Хорошо ещё бы мужчина, а то какой-то юноша, несерьёзный, ещё не состоявшийся ни в чём, сам ещё не смыслящий в жизни ничего, уводит родимую доченьку в неопределённость. А она совсем не обращает внимания на маму, которая вырастила её, отдала всё самое ценное ей одной, столько лет не жалела ни сил, ни времени, лишь бы сделать её счастливой. За этим же первым встречным она была готова тащиться на край света, совсем не зная его, какой он на самом деле. Как можно, по разумению матери, обольстившись поверхностным мнением, променять её, надёжную, не способную предать ни при какой ситуации, на этого не проверенного, неведомого в своих проявлениях чужого человека.

Почему так несправедливо бывает в жизни? Почему природа так жестока в стремлении продления человеческого рода? Нельзя ли было повременить, пока доченька хотя бы немножко станет различать напускное и искреннее, научится разбираться в людях и не будет болезненных ошибок, не зарастающих сердечных ран? Почему? И не помнит уже мама как сама в свои двадцать лет так же, не смотря на осуждающие взгляды отца и матери, недолго думая, рванула на зов такого же молодого ещё зелёного парня, казавшегося всем бесшабашным юнцом…

 
В общем, мама сразу заняла позицию противостояния этому союзу. Хотя она её и не оглашала, но всем видом показывала, что поведение этого юноши её шокирует. При каждом открытии нового фото она тихонечко фыркала возмущённо или недовольно ухмылялась, но еле заметно, чтобы сразу не вступить в перепалку, но каждая такая оценка как бы добавляла очков не в пользу Катиного протеже. Позднее эта копилка пополнялась при каждом рассказе Кати о Павле. Мама обязательно находила в его поступках отрицательные стороны, и каждый раз старалась еле заметно выделять их.


Таким образом, список негатива рос как снежный ком, а о хороших сторонах юноши Галина Викторовна не говорила, как бы не замечая их. Такая политика очень скоро позволила Галине Викторовне с нескрываемым отвращением выражаться нелестно о Павле, а в доказательствах уже не было нужды, – всё говорило против него. Она стала критиковать его, почти открыто, пока без выводов и назиданий Кате о прекращении отношений с ним, но всякий раз, подчёркивая, какой он на самом деле не подходящий.


Катя уже не могла мириться с такими оценками. Сначала она не обращала внимания на редкие замечания, но когда они участились и превратились во что-то вроде сплошного негативного фона,– тут уже опять сработала Катина реакция противостояния мнению родителей. Чуя неладное, она стала всё меньше и меньше рассказывать о нём, а замечания в его сторону стала парировать.


Особым нападкам со стороны мамы подверглись рисунки Павла. Катя, желая похвалиться достижениями своего избранника, время от времени приносила его работы домой и гордостью начинала демонстрировать их домашним.


Папа не проявлял особого интереса к ним, поскольку плохо разбирался в живописи, да и вообще он вяло реагировал на все увлечения дочери. Он больше был занят своей работой, своими мыслями, новостями или фильмами по телевизору. Когда Галина Викторовна пыталась в спорах привлечь его на свою сторону, он неохотно отрывался от своих дел, кивал, якобы соглашаясь, но мысли его были далеко от разговора, и вскоре он уже отходил в сторону и с удовольствием погружался в свои любимые дела.


Мама, наоборот, с интересом рассматривала новые картины, но каждый раз изображала глубокое разочарование, находя в них неточности формы и цвета, выискивая неправдоподобности и дурной вкус. Эти смотрины проходили как по написанному сценарию – мама радовалась, что увидит нечто необычайное, потом её лицо по мере просмотра постепенно грустнело, затем отпускались критические эпитеты, а в конце со сморщенным лицом (как будто она съела горького) оглашался смертный приговор картине.


Так было каждый раз, а когда таких оценок накопилось вдоволь, сценарий изменился, и мама на приглашение посмотреть новую работу, делала недовольное лицо и снисходительно соглашалась посмотреть на «очередной шедевр», так она заведомо окрестила рисунки Павла.  Уже с недовольным видом она мимолётом осматривала картину и почти сразу разворачивалась со словами: «Другого я и не ожидала». Это означало, что смотреть тут нечего…


Как ни старалась Галина Викторовна, но только её акция против Павла превратилась скорее в акцию поддержки потому, что чем больше она говорила нелестного в его адрес, тем больше Катя, повинуясь дурной привычке, укреплялась в своём выборе. Она опять в который раз получила подтверждение того, что родителей слушать больше не стоит, – надо решать всё самой, ну уж, по крайней мере, делать с точностью наоборот их мнения. Если бы знала Катя то, что хоть и беспричинно, но в отношении Павла мама была права, – игра не стоила свеч, Павел изначально не закладывал в эти встречи серьёзного продолжения.


Катя была для него временным прибежищем, ему на перепутье был необходим человек, который поддержит его какое-то время, поможет ему преодолеть очередную ступень в своей жизни, а потом он уже больше не будет нуждаться в этом человеке.

Так и случилось. Однажды Катя освободилась на две пары раньше, может даже специально, чтобы поскорее встретиться с дорогим человеком, и сорвалась в другой корпус, где в это же время должны были закончиться занятия и у Павла. Он не знал, что она освободится, и Катя бежала с улыбкой на лице в предвкушении удавшегося сюрприза. Ещё издали заметив стоявшую пару у того корпуса, где учился Павел, она почему-то сильно заволновалась и даже перешла с бега на шаг. По мере приближения улыбка сошла с её лица, и она ясно уверилась, что один из стоявших - Павел, но вот вторым была девушка. Павел держал в руках её ладони, и они мило о чём-то беседовали, глядя друг другу в глаза и улыбаясь. Катино сердце похолодело.


Она застыла как вкопанная в двадцати метрах от них, а они стояли, не замечая никого вокруг. По их светящимся лицам и блестящим глазам было понятно, что они поглощены друг другом и, случись оказаться им в безлюдном месте, объятия и поцелуи не заставили бы себя долго ждать. Девушка была красивой брюнеткой с карими глазами, а когда она улыбалась, то лицо её становилось ещё краше и милее. Видно было, что Павел очарован ею, он просто пожирал её глазами, улыбался навстречу каждому её взгляду, что-то говорил с выражением флирта на сияющем лице. Скорее всего, он, как и при первой встрече с Катей, рассказывал девушке о русских художниках конца восемнадцатого века, сравнивая её лицо то с Лопухиной, то с Алымовой, находя схожие черты сестёр Гагариных и Струйской.


В довершении восхищённых эпитетов он плавно переходил на декламирование Заболоцкого:
«Её глаза — как два тумана,
   Полуулыбка, полу плач,
   Её глаза — как два обмана…».
Это было последней точкой его фирменного приёма, после которого девушка впадала в полу экстаз и млела от сладкой речи симпатичного даровитого юноши, готовая в ту же минуту пойти на крайность. После этого можно было говорить всё, что угодно, – всё слышалось как любовное признание.  Он медленно-медленно наклонялся к ней, постепенно прикрывая глаза, и чуть коснувшись полураскрытыми губами, целовал её в губы.


Она всё это время как загипнотизированная с открытым ртом смотрела влюблённым обожающим взглядом в его глаза, а после того как он касался её губ, немного обмякала и чуть не падала в обморок от счастья. При этом она тоже по мере приближения прикрывала глаза и ещё, какое-то время, после поцелуя стояла с закрытыми глазами и приподнятым вверх лицом, будто не веря своему счастью.  По мере осознания, что это, наконец-то, случилось именно с ней, медленно открывала их и с ещё большей любовью, молча, смотрела в глаза соблазнителю, но уже ничего не понимая и не соображая. Дело было сделано, – очередной воздыхатель таланта попался в сети художника-любителя.


Катя созерцала всю эту картину и как вчера пронеслись у неё в голове воспоминания первого поцелуя Павла, даже показалось на губах его прикосновение. Но это прикосновение было уже не ожидаемо желанным и сладостным, а чем-то противным и обидным, настолько противным, что Катя невольно сплюнула брезгливо и открытой ладонью вытерла мокрые губы. Кате показалось, что она лишилась последней радости в жизни, её любовь была предана, её нежные чувства были осквернены, втоптаны в грязь. Она смотрела перед собой, потупясь, невидящим взглядом, не обращая внимания ни на кого, повернулась и побрела, сама не зная куда, прочь от ненавистной сцены, некогда бывшей для неё главным и самым желанным событием её жизни.


Мир летел в пропасть. Подруги, институт, родители и вот, наконец, Павел…  Всё рухнуло, ничто не имело смысла, кругом зияла пустота и грязь, на душе было погано и тошнотворно. Как на автопилоте Катя добралась домой, не раздеваясь, с пустым взглядом, упала ничком в кровать и уснула, хотя назвать сном это было нельзя. Скорее она впала в беспамятство, сознание её отключилось и не желало возвращаться к действительности. Так она проспала до утра, потом повернулась на бок, не открывая глаз, и лежала без мыслей, без чувств и желаний до полудня. Пустота… Только пустота была в её сознании и больше ничего…