Случай с тройным, ,,

                СЛУЧАЙ   С   «ТРОЙНЫМ»…

   Пятиместная палата  поселковой больнички  носила  драматическое название: «травматологическое отделение».  Четыре  койки  были установлены слева от входа в ряд торцами к стене,  пятая  справа и вдоль стены.  За ней в углу ближе к окну стоял квадратный бытовой стол, какие тогда стояли в заводских и других дешевеньких столовках.  Одна койка оставалась не занятой, ожидая в свои объятия  очередную жертву травматологических событий поселка.
    На  койке справа, оснащенной простейшими блоками, тягами и грузом,  лежал учитель  местной школы Игорь  Петрович.  Пробираясь к дочери и внуку в другой конец поселка,  усталый  он уселся в старенький  Павловского завода  автобус единственного  пассажирского маршрута. И надо же!  На центральном перекрестке в него въехал, да что  там – ворвался грузовик-самосвал.  Немногим другим пассажирам повезло, отделались испугом, а Игоря  Петровича с изувеченной ногой и другими  более легкими синяками унесли в больницу. Благо она располагалась рядом, в центре поселка.  Как водится в таком скромном и отдаленном  поселении  шофера честно дружили со спиртным,  а этот еще сегодня выполнял спецзаказ местной милиции: заваливал, чем придется  здоровенную лужу  против  её центрального входа….
   Игорь Петрович, войдя уже в пенсионный возраст,  продолжал работать.  Его безобидный  предмет – география,  врожденная деликатность к другим, коллегам или ученикам, в которых побывали едва ли не все жители поселка, обеспечили ему уважительное отношение. В поселке он  уже давно стал закадычным земляком – Петровичем.  В школе на продолжении всей своей карьеры он был единственный мужчина – педагог и им дорожили как раритетом.
   Сегодня после ужина к нему нагрянули гости:   жена, её старшая сестра  с мужем – свояком Игоря Петровича.  В больничке, где нет вахтера, а с персоналом знакомы все, посетителей в коридорах и палатах как на автовокзале приличного города.  Однако  нынешнее посещение  носило откровенно медицинско-технологический характер.  Игорь Петрович вынужден был лежать только на спине.  Его поврежденная нога  через тяги и блоки была на вытяжке нагружена балластом, и он  опасался повернуться на бок.  Долгая  неподвижность вызвала пролежни, и опытный санитар дал старый  совет: растереть спину тройным одеколоном.  Однако  сей парфюмерный продукт, в силу своей народной универсальности, был в дефиците.  Свояк Петровича, шофер вахтового автобуса  в табачном киоске соседнего района обнаружил упаковку тройного  и всю привез домой.  Вечером, собрав всех своих женщин, они нагрянули в больницу с предложением немедленного лечения. Упаковку из растрепанного картона поставили на тумбочку, достали из нее флакон, и свояк деликатно кантуя пациента то правым, то левым боком дал дамам  возможность натереть  все в границах пролежня.  Процедура притомила  Игоря Петровича и гости, заметив  его поклевывание  носом, засобирались на выход.  Початый флакон оставили на тумбочке, а  всю упаковку  опустили в ее нижнее отделение.  Уходя,  они приветливо раскланялись с тройкой сополатников, которые   во время процедуры плотно сдвинулись на койке в противоположном углу палаты.  После ухода гостей в палате остался специфический запах  тройного одеколона, а  сополатники тесно сдвинули головы, как  скручены  в фиге концы пальцев.

  В тройке больных противоположного угла заводилой  был  Михаил, высокий, худой с живым и даже проницательным лицом  Он был старше других и лежал здесь дольше других.  Его бедро, поврежденное на ремонте крыши собственного дома, было заковано в гипс, и он мог передвигаться на одной ноге, но с костылями.  Ему обещали возможную скорую выписку из больницы.
  Рядом с ним лежал Роман, невысокий  черноволосый еще молодой  мужичонка. Несколько  лет тому  назад местная красавица  Анастасия, пекарь местного хлебобулочного производства, привезла его  из Прибалтийского дома отдыха, толи как жениха, толи сразу как готового мужа.  Их семейного единомыслия не хватило и на год, но Рома не стал покидать  понравившееся ему селение. Слесарь специфических узлов автотранспорта он легко нашел себе работу и за него держались.  Жить он перешел в  закуток бабы Елизаветы, и она фактически  не брала с него за жилье. Он это отрабатывал  бесконечными ремонтами  сараев, крыш, заборов, домика….  И делал это с охотой,  без понукания.  Видно была в нем природная тяга заботы о жилье, которого он никогда не имел.  В бабином закутке он нашел еще одно достоинство:  она была молчалива  и  … и единственное, что позволял себе Роман, это  заявится на работу только с легкого похмелья.  Голень он себе сломал при разгрузке длинномерного металла из грузовика.
  Третьим в их комбинации был Марат, местный еще юноша, не определившийся с безразличия родителей своими будущими трудовыми и иными интересами. Пока же его главным интересом был мотоцикл и  беспечная гонка на нем в окружении ему же подобных дружков.  Его «Ковровец» с истертыми шинами на пустяковой  лужице вышвырнул седока из седла. Очнулся он на операционном столе с системой Елизарова на ноге.
   После завершения перешептываний внутри их троицы  они, подбадривая, отправили Мишку на переговоры.  Не дойдя  на своих костылях пару метров, он не смело заговорил:  «Игорь  Петрович,  дай нам взаймы  флакон  «тройного». Мы, как только, так сразу  вернем тебе…».
    Петрович поднял свои  тяжелые веки и спросил:  «Вам то зачем?   У вас нет пролежней».  Мишка словно заранее заготовленное сказал:  «У нас нет наружных, у нас внутренние  пролежни…. Не зря  же его  зовут  «тройной», на троих, значит.  А  нас как раз трое».  Игорь Петрович не знавший отказов  хмыкнул и сказал:   «Бери…».
    Миша сгреб оба костыля в одну руку, оперся на них, наклонился, прикрыв собой тумбочку, и ловко отправил один флакон в карман больничного   халата, а второй показал  Петровичу, словно удостоверяя честность их уговора.  Рома завозился у себя в тумбочке,  достал не свежий, но все же хлеб и  несколько столовских котлет, что ему утром принесли дружки по работе.  Миша честно разлил всем по ровно,   и после трех заходов все было выпито.  Как принято у нас, мужиков начались воспоминания  о других давних и не очень давних выпивках-закусках.  Компания сложилась случайная, и не было  опасения повторных рассказов,  и даже уличения в несбыточности.

   Уже началось смеркаться, но в палате не включали свет из уважения к прикорнувшему благодетелю.  Толи  просчеты потребителей в объемах, толи химическое совершенствование в составе нового «тройного», но обновленная троица  захотела новаций.  И тут Рома проявил свою врожденную изобретательность.  Он достал из тумбочки  свежую пачку папирос  «Беломорканал»  и предложил любыми способами выбраться на крыльцо больнички и на чистом, свежем воздухе перекурить.  И на почти дуплетом выданный запрос:  «Как двигаться?» ответил  без крохи сомнений – «На четвереньках….   В больнице все уже спят, сестры в своей каптерке ужинают долго и никаких помех  не ожидается».  Не включая света в палате началось построение «в кильватерную колону».
  Когда дежурная сестра  Наташа вышла  из соседней палаты после вне планового укола с коробкой для шприцов в руках, то не просто  ужаснулась, а завизжала диким  воплем.  Из других палат на ее голос стали выглядывать уже заспанные и еще свежие физиономии. Однако у этих не было  сил, ни на какие звуки….
   Вдоль  коридора  ползла на  четвереньках  вся троица:  Мишка во главе колоны волок по полу  в каждой  руке по костылю,   за ним  Роман  остро припадая  на колено, упорно тащился и,  выдерживая строй,  последним пыхтел Марат,  у него отвалилась система  Елизарова, и на бинтах он ее буксировал за собой.  При этом  стальное содержание системы: диски,  винтовые   тяги, болты с гайками  на кафельных плитках пола  издавали неслыханные еще музыкантами мира звуки.  И вся троица держала в зубах заженые  папиросы  «Беломор…», пыхтя законным дымом.  Сбоку это напоминало трех трубный крейсер  «Аврора» в боевом походе, где Мишкины  костыли можно принять за бушприт судна, а  «Елизаров» на буксире – за шлюпку на бакштове  (буксирном   тросе).
   Наташа едва  справилась с собой и прямо с сестринского поста в волнении и, чертыхаясь, позвонила главному врачу, благо он жил во флигельке во дворе больницы.  Необычайность доклада его видно подстегнула, а Миша  понял всю тщетность их секрета и  дал команду заворачивать домой, в палату.  К сожалению, их строй не имел заднего хода, и пришлось описывать  значительную дугу.  Главный врач застал колону на входе в палату.
   Марата сразу же определили на операционный стол, а когда все завершилось главный врач, не давно военный, зайдя в палату, спокойно сказал, что Мишу завтра на выписку, а двух оставшихся  утром прикует милицейскими  наручниками к койкам.  Проснувшегося  Игоря  Петровича он попросил  завтра же передать  упаковку «тройного»  родственникам, а при нужде приносить и уносить  флакон сразу же с собой.  «Нельзя  провоцировать наше  народонаселение - сказал он.  Нельзя!»

   Постскриптум.
   Когда ныне  Роман  Алексеевич, пенсионер и дед крохотных внуков, собирает друзей на скамейке у завалинки собственного дома, то всегда с удивлением  вспоминает:  почему их наручниками  не приковали к  постелям…