Молокане

Лет десять назад я понемногу начал задумываться о своих корнях. Нельзя сказать, что началось это как то внезапно, нет. Просто понемногу стало приходить осознание, что если я не узнаю своих истоков, и не сохраню их, никто другой за меня этого не сделает. Так и будем мы страной «Иванов не знающих родства». Ведь история фамилии – это история страны.
Я всегда знал, что мои предки давно жили в Азербайджане, но как давно? Понемногу от отца стал узнавать, что мой прадед был привезен в Баку в ту пору, когда мир почувствовал вкус нефти и бизнесмен Нобель начал получать свои первые дивиденды с черного золота. Стране сразу же потребовались специалисты высокого класса. Прибывшим предоставлялось сказочное по тем временам жилище. Хороший оклад и почет. Именно эти люди, по сути, и создали Баку, - красивейший и процветающий город. Мой дед, будучи мастером- путейцем высшей квалификации, тем не менее, благодаря своему голосу, был вхож в высшее общество. Помимо исполнения арий и народных песен, еще играл в народном театре. Сам градоначальник не чурался усадить его свой стол.
Но, была еще одна категория русских живших на Кавказе задолго до массового прихода россиян. Это – молокане. Это тоже мои корни, только по материнской линии. Сколько в их адрес слышал я презрительных эпитетов: староверы, старообрядцы, сектанты. Главное, что никто не знал кто это такие. В основном знают, что у них нет икон. Вместо батюшки совет старейшин. Они не едят свинину, считая, что по Библии, Иисус именно в этих тварей загнал Сатану. Молокане. Это слово было у меня на слуху с детства. В каждом кавказском крупном городе есть своя «молоканка». Это район где компактно живут эти загадочные люди. Изгнанные Екатериной и расселенные по Кавказу, сумевшие пережить революции, войны и смены режимов и сохранить свой уклад. Они смогли показать, каким может быть русский народ, если сам того пожелает. Сам Ильхам Алиев в 2006 году подтвердил их статус как отдельных поселений и заверил, что они будут пользоваться всеми льготами, которые были у них в советское время. Есть в Азербайджане село Ивановка. Село молокан. Председателем колхоза-миллионера был герой соц.труда Никитин. Его дружба с Гейдаром Алиевым завязалась после такого случая. Алиев приехал в колхоз, чтобы вручить председателю золотую звезду Героя. Колхоз уже тогда гремел не только по Азербайджану, но и по всей стране. При подъезде к селу, после разбитой грунтовки начиналась ровная и ухоженная асфальтовая дорога. Яблоневые сады поражали своей ухоженностью. Аккуратно окопанные, побеленные на одном уровне, стояли как солдаты на плацу – ровными рядами и колоннами. А виноградники... Как водится гостя повели показать хозяйство. При входе в коровник он остолбенел. Это не коровник сказал он, это дворец. Действительно, удивиться было чему. Везде кафель, солнце светит в широкие чистые окна, блестит нержавейка на емкостях с молоком, доярки в белых халатах. Гостям сразу же подали бахилы и белые халаты (это в 1970 году). Да, хорошо подготовился ко встрече, сказал первый секретарь. Никитин обиделся. «У меня так каждый день». Алиев не поверил и пообещал, что как-нибудь он приедет к нему неожиданно и если не будет так пусть пеняет на себя. Спустя три с половиной года он приехал. Без свиты, без уведомления. Даже водитель вначале не знал куда едут. Но, как только они переступили порог коровника, увидели ту же картину. Все блестит и сияет. Пожалуйста, наденьте халат… у Никитина была одна черта. Он патологически ненавидел пьяниц. Им он говорил «Я умею считать только до двух. Один раз увидел на рабочем месте пьяным – предупреждение. Второй раз – свободен!». Во время учебы в училище нас регулярно вывозили на «уборку урожая». Сел было много. Но, запомнилось одно – молоканское, где то на границе Чечни и Ингушетии. Нас сразу предупредили: работать в полную силу до обеда, потому что потом работать не сможем. Все наши вопросы развеялись во время обеда. Такого наваристого борща, с огромным куском мяса, я наверное не ел никогда до того! Такая вкуснейшая с картошка, с жареным мясом могла присниться курсанту только в самом лучшем сне! После обеда курсанты с трудом переваливались через лавку и падали тут же в саду под яблони. А повариха все сокрушалась, что мы так мало едим…
Молокане как обособленная группа заявили о себе в середине 20х годов прошлого столетия. В те времена часть Азербайджана отдавалась Ирану за небольшие политические уступки. Населению предложили на выбор: остаться в Иране или перебраться в Азербайджан. Для молокан такого вопроса не было. Однозначно, с Россией. Конечно, при переезде можно забрать с собой только личные вещи. Старейшины общины решили: продаем, по той цене, которую сами назначим. Но, восток – дело тонкое. Поторговаться там любили всегда. В ответ на назначенную цену покупатели расхохотались и назначили свою, на порядок ниже. После получаса торгов по приказу старейшин красавец амбар, на который давно уже претендовали многие, вспыхнул ярким пламенем, прямо на глазах у изумленных покупателей. Следующий «лот» - мельница был продан через пять минут после начала торгов, как и все остальные постройки. В северном Иране до сих пор помнят и уважают русских. Для них молокане – олицетворение России.
Даже сейчас живут на Кавказе молокане. Просто в те времена жили они более кучно. Был даже район в Баку, который назывался – Молоканка. Вся Молоканка состояла из дворов. Один двор - десятка полтора домов. Дома располагались почти по кругу. Если посмотреть сверху, дворик напоминал старую лампочку накаливания. В самом краешке «цоколя» этой «лампочки» были ворота, которые запирались на ночь. Дворики маленькие, тесные. Однако, все знали друг друга, жили одной большой семьёй. В общем, молокане – это община. Получилось так, что в тесную семью молокан попал представитель самой древней нации. Звали его Изя. Купил, как то Изя новый Москвич – 408 и загнал его во дворик. Машинка то небольшая, но и дворик – не Красная Площадь. Тётя Маня, развешивая бельё, стала ворчать на Изю:
- Ну, чаво, тут встал? И так места мало, так он ищо «раздобайку» свою припёр…
Изя, любовно протирая машину, обронил, слегка картавя:
- Чаво, чаво, «гасчавокалась» тут…
Тётя Маня словно маленькая девочка, бросила бельё в таз и уперев руки в бока, дразнясь сказала:
- Я то «чаво, чаво», а ты скажи «кукуруза»…
Поехала как- то тётя Маня к своим родственникам в Хильмили. Это деревня в азербайджанской глубинке. Там тоже жили молокане. Надо сказать, что родственники те по советским меркам были достаточно зажиточными, хотя и несколько скуповаты.
Стучится вечером тётя Маня в калитку. Навстречу ей выходит хозяйка. Увидела гостью, защебетала:
- А собака задом брешет, брешет - брешет, брешет. А мы думаем: а хто эт там идет. А это ты, тётка Маня. А мы толькя-толькя чай попили, толькя со стола убрали. (задом – за огородом, брешет - лает).
Жил на Молоканке Иван. Мужчина рослый, крепкий. Подковы гнул «на раз». Как то тёплым летним вечерком послала его жена разобрать ларь. Много там всякого старья скопилось, надо бы повыкидывать ненужное. Уж послала, так послала. Вышел Иван с недовольной миной, начал копаться в ларе. А в нём – чего только нет. Банки, бутылки, бутыли. Ну, с банками всё понятно. Соления - варения. А вот что в бутылках. Что то тёмное. Открыл Иван бутылку, понюхал. Ага, вино домашнее. Надо попробовать: не испортилось ли. Нет, нормальное. Дальше, понюхал: коньячок домашний. Не испортился? Нет, хорош. Банки давно разобраны. Остались только бутылки и бутыли. Дело пошло быстрее.
Понюхал, попробовал – в сторону.
Понюхал, попробовал – в сторону.
Попробовал – в сторону.
Попробовал – в сторону.
На его беду в одой из бутылей оказалось не вино, а паташ. Если кто-то не знает, паташ – это щёлочь, довольно едкая. Ей женщины в те времена выбеливали бельё. Иван был уже в хорошем подпитии, когда сделал хороший глоток из этой бутыли. И только сглотнув, понял, что был неправ. Упал на землю, забулькал горлом, захрипел. Набежали соседи, подхватили. Увезла «скорая» Ивана в больницу. Лежит он, помирает. Врачи от него отказались. Не жилец, говорят. Пришли старики к Ивану в больницу. Говорят: Иван, если ты пообещаешь больше не пить, мы попросим за тебя перед Богом, глядишь – сжалится. Господь всемогущ. Ивану и смотреть то на мир больно, но тут перед Богом собрал в кулак все силы и прохрипел-прошипел:
- Слово… боль ня буду… пить.
Тут надо дать пояснение. У молокан нет попов. Старики играют ту же роль, что и священнослужители у других религий. А Иван давно надоел всем своими пьянками. Тем более, что молокане кроме икон не признавали и спиртное. И считали это дьявольским зельем. А пьяниц, соответственно, подверженным дьяволу.
Господь сжалился. Иван выжил. Даже голос почти восстановился. Полгода, после выписки из больницы, Иван держался. Ходил трезвый, «как стёклышко». Соседи не могли нарадоваться на его трудолюбие. Но, в один прекрасный день, мимо стариков на скамеечке прошествовал Иван, пьяный в «хлам», «в стельку», «в ноль». Старики возмутились. Один из них поднялся и потрясая клюкой грозно сказал:
- Иван, ты же Богу обещал не пить!
Иван остановился хмуро глядя на стариков. Пьяная слеза навернулась у него на глазах. Он покаянно стукнул себя кулаком по могучей груди:
- Слово… боль ня буду…
Внезапно лицо его расплылось в широкой, пьяной улыбке:
- ПАТАШ боль ня буду!