Зеркало Павловой

О Вере Павловой мне ещё рано говорить, я её ещё не пережил. Кто кого переживёт, это ещё вопрос, а вот пережить в себе, принять и всему найти место… не пережил ещё.

Земная бесконечно и вся в небесах, за облаком. Странное сочетание. Как это можно, говорить о любви так предметно, материально, что каждый вздох, вздрагивание, стон слышен другому – и всё оставить в себе, сохранить, ничего не потерять? Это же невозможно!

Ничего в поэзии не понимаю – ямбы, стопы, хореи – техника на полях листа. С кругозором тоже проблема. Как определить стиль, указать сильное и слабое, вторичное и оригинальное, не знаю. Павлова говорит языком поэзии – и я переживаю, не понимая, как это происходит, оказываясь за пределами слова.

Поставят когда-нибудь после даты её рождения чёрточку и ещё одну дату, а всё равно она будет жить, любить, петь. Как аккуратно относится Вера к тому, что будет после неё!

          Река. Многострунная ива.
          Кузнечики. Влажный гранит.
          На нем – полужирным курсивом:
          «Здесь Павлова Вера лежит,
          которая, братья-славяне,
          сказала о чувствах своих
          такими простыми словами,
          что, кажется, вовсе без них».

Сущая правда. Ей во всём можно верить. Во всяком случае в том, что относится к личной жизни частного человека, а не к субъекту морального кодекса или к члену общего собрания кооператива.

Между прочим, про влажный гранит – это 2007 год. Сейчас она на исходе шестого десятка, не девочка уже, но была ведь девочкой, и осталась вопреки календарю и поперёк течения времени. И женщиной была и осталась. Попробуйте остаться в полном сознании своего естества когда вам за пятьдесят, я посмотрю, как вам это удастся.

Ладно, верю, удаётся. А вот сказать, что остаётся и в душе, и в телесности вашей – сможете?

Стоим на пороге вечности и думаем каждый о своём…

          Вечность – скатертью дорога.
          Скатерть вечности бела.
          Белизну ее не могут
          запятнать ничьи дела.
          Ни награды, ни расплаты,
          ни в блаженстве, ни в огне,
          только версты полосаты
          попадаются одне.

Да уж, с полосатыми вёрстами всё в порядке – череда белого и чёрного.

Павлову мне открыл журнал STORY. В номер за ноябрь 2016-го, стр. 30, в разделе " Линия отрыва" собраны фрагменты написанного Верой в разные эпохи. Тема зеркала образовала общую линию. Зеркала, в которые смотрит женщина, а я подсматриваю и переживаю с ней и за неё. Выборочно:

У зеркала

В письменном столе моей памяти – не на самом видном месте, но всегда под рукой – хранится заветная шкатулка. Небольшая, изящная, старинная. Я складываю в неё комплименты. <…>

          У меня сногсшибательные ноги,
          и головокружительная шея,
          и лёгкое, удобное в носке,
          не сковывающее движенья
          тело, и вольный, проточный
          голос, и Золушкина ножка,
          и кажется достаточно
          прочной
          эта одёжка.

Отдельно, в непрозрачном пакете, хранятся женские комплименты. <…>

          И только в гостиничном
          зеркале
          увидишь, что – постарела.
          Дома зеркало не замечает
          маленьких изменений,
          дома зеркало привыкло
          заискивать, угождать,
          унижаться,
          ослеплённое любовью.
          А в гостинице зеркало
          равнодушно
          и надменно. Его не подкупишь
          жалкими чаевыми.

Но зачем нужны зеркала, если есть мужчины? Сокровище моей коллекции: "Вы прекрасны, как Баба-яга в молодости!" Впрочем, всегда есть вероятность, что мужчина называет тебя самой красивой женщиной на земле, потому что забыл, как тебя зовут. <…>

          Зеркало по природе правдиво,
          поэтому оно легковерно,
          поэтому ничего не стоит
          ввести его в заблужденье:
          поворот головы, пары прядок
          размещенье, прищур и улыбка,
          и уже верещит, простофиля:
        – Всех милее, румяней, белее!..

<…>

          Не скрою: сорок девять.
          Утешусь прибауткой:
          была Царевной Лебедь, а стану Гадкой Уткой.
          Но – осторожней, старость,
          ври, да не завирайся! –
          я всё равно останусь
          самой красивой в классе.

<…> Стишок устарел, мне пятьдесят три.

Шкатулочка моя наполняется потихоньку. Заглядывать в неё приятно. Пока. Потом она, наверное, не понадобится. Что я с ней сделаю? Завещаю моим красавицам-дочкам.

          Попою и попляшу,
          тело белое сношу
          и состарюсь в свой черёд.
          А потом и смерть придёт –
          выпьет зеркало до дна,
          и сделается видна
          тонколица, хороша
          красна девица душа.