Чжу Цзыцин. Силуэт

Чжу Цзыцин (1898–1948)[1]

Силуэт [2]


Уже два года, как я не видел своего отца. Но все чаще вспоминается мне его облик, его силуэт...

Несчастья, как известно, не приходят в одиночку: зимой того самого года, когда мой отец потерял работу, умерла бабушка. Мне пришлось спешно оставить учебу в Пекине, чтобы помочь отцу с похоронами.

Прибыв в Сюйчжоу [3], я увидел двор в необычном беспорядке. Воспоминания об умершей нахлынули на меня, и я не мог сдержать текущих по щекам слез. «Все идет своим чередом, и не в наших силах изменить порядок вещей, – утешал меня отец. – Не будем отчаиваться, ведь небеса всегда оставляют попавшим в беду хоть один выход!».

Позже, вернувшись домой, в Янчжоу [4], отцу пришлось не только продать дом, чтобы расплатиться с долгами, но и занять денег для покрытия расходов на прошедшие похороны. Будущее семейства с безработным во главе стало еще более мрачным.

И опять потекла нелегкая жизнь на чужбине. Мы снова расстались: отец в поисках новой работы отправился в Нанкин [5], а я должен был продолжить учебу.

В Нанкине тамошние знакомые показали (мне достопримечательности этого города. Назавтра, рано утром, предстояло переправиться на пароме через Янцзы в Пикоу [6], чтобы во второй половине дня отправиться поездом в Пекин. Отец поначалу сказал, что будет занят и не сможет меня проводить, но поручит меня своему здешнему другу. Однако, видимо, не слишком полагаясь на этого попутчика, снова и снова просил меня быть осторожным в предстоящей дороге. Между тем, никаких причин для беспокойства не было: мне было уже двадцать лет, я не впервые путешествовал по железной дороге, и всегда обходилось без каких-либо происшествий. Но отец волновался и в конце концов решил сам проводить меня до поезда. По пути я несколько раз пытался его убедить разрешить мне отправиться самому, но безуспешно, – он только и сказал: «Я бы не стал возражать, не будь твой спутник таким же юнцом, как ты».

Переправившись через реку, мы прибыли на железнодорожную станцию. Я пошел к кассе купить билет, а отец остался присматривать за багажом. Клади было немного, и поэтому он не соглашался на запрошенную носильщиком цену. Мне, по молодости, этот торг из-за нескольких монет показался неуместным.

Войдя в нужный вагон, отец выбрал мне место поближе к двери; подстелил на сиденье недавно купленное для меня пальто с меховой подкладкой. Напоследок велел мне в пути быть начеку, не забывать об осторожности и остерегаться ночной прохлады. Да еще и проводника попросил присматривать за мной. А мне было смешно: какой смысл поручать меня людям, единственной заботой которых были деньги? К тому же я был уже в том возрасте, когда мог сам постоять за себя, и вовсе не нуждался в опеке чужих, да еще и пожилых людей. Сейчас, по прошествии лет, корю себя: каким же умником я тогда себя считал!..

Я не выдержал: «Отец, тебе пора возвращаться!».

Он посмотрел в окно: «Давай-ка куплю тебе мандарины в дорогу… Подожди меня, я сейчас!».

За ограждением платформы действительно зазывали покупателей продавцы цитрусовых. Отцу предстояло не только дойти до забора, но и перелезть через него. Спуститься с платформ и пересечь пути не представляло труда, а вот снова подняться на насыпь – для такого тучного человека было почти подвигом. Поэтому я вызвался пойти сам, но отец не согласился, и мне ничего не оставалось, как только наблюдать в окно. Перед второй, более высокой платформой отец оперся на левую руку и кое-как, подтянувшись на руках и упираясь то одной, то другой ногой, вскарабкался наверх. Из-за полноты его немного заносило влево, издали он напоминал неуклюжего ребенка. Смотреть на него было и забавно, и горько. Так горько, что у меня навернулись слезы. Я сразу смахнул их – окружающие и тем более отец не должны были этого видеть.

Купив мандарины, повторив переходы по платформам, путям и через забор, отец наконец взобрался с моей помощью в вагон. Вывалил мандарины на мех разложенного на сиденье пальто и, отряхивая со своей одежды пыль, довольный, сказал: «Ну что ж, пойду. Не забудь писать мне из Пекина!».

Мы попрощались. Я снова, как бывало в детстве, провожал его взглядом. Потом не выдержал и пошел вслед за ним. Он оглянулся: «Возвращайся на свое место! Не оставляй вещи без присмотра!». Но я не послушался и стоял, пока его силуэт не затерялся среди спешащей, шумной толпы. Мои глаза снова были мокры от слез.

Жизнь нашей семьи движется от плохого к худшему. Отец в свои молодые годы много и упорно работал – и все же к старости достиг совсем немногого. Почти всегда он выглядит понурым и подавленным, закат его жизни печален, и это проявляется в раздражении по пустякам, в обидах из-за самых ничтожных мелочей. Хотя сейчас он более снисходителен ко мне, чем раньше. Он все так же беспокоится обо мне и о моем сыне. Это позволяет ему хоть на время забывать о своих невзгодах. В последнем письме он написал: «Я в порядке, но сильно болит плечо. Трудно при еде управляться с палочками. Трудно поднимать кисть. Возможно, совсем скоро я покину этот мир…»

Меня вновь душат слезы. Перед мысленным взором опять возникает удаляющаяся по коридору вагона грузная фигура в черной шапке и синем стеганом халате. Увижу ли я еще когда-нибудь этот силуэт?..

1928

[1] Выдающийся китайский эссеист, философ, поэт и литературовед, участник Движения 4 мая.

[2] Сколько-нибудь значимых переводов этого знаменитого рассказа на русский язык на сегодняшний день нет. Это может объясняться реформаторским для китайской прозы нововведением Чжу Цзыцина: относительная простота изложения при сохранении восточной изысканности и сложных психологических нюансах. Как писали современники и критики, «Силуэт» вызывает «пьянящее послевкусие»; автор представляет читателю необычную «поэтическую прозу» положившую начало «свежему стилю, чистому и простому».

[3] Городской округ в провинции Цзянсу.

[4] Городской округ в провинции Цзянсу, в 95 км к северо-востоку от Нанкина.

[5] Бывшая столица Китая, порт в низовьях реки Янцзы, столица провинции Цзянсу.

[6] Местность в восточной части Квантунского полуострова.