Второгодница

                ВТОРОГОДНИЦА

     Танечка, заворожённо вглядываясь вдаль, созерцала вереницу сопок и дымящиеся гейзеры долины Паратунька. Однако, при виде всей этой красоты её не оставляла мысль, что в Москве живёт мальчик, которому она очень нравится.
     Танечка стояла на сопке с отцом и его сослуживцем, которого она звала «дядя военный». Этот дядя любил с ней поиграть, потискать, а она при этом думала: «Мне ещё рано замуж. Вот, закончу хотя бы восьмой класс, тогда может быть».
    В Московской школе, сидя на «Камчатке», то есть на последней парте, она вспоминала об этом военном, особенно его ласковую улыбку.
     Мальчики в классе оказывали Танечке разного рода внимание: один щекочет на уроке, другой авторучкой в волосы тычет, третий щиплется.
    Родители у Танечки были оба военные и отец, и мать. Жили они в своём собственном доме на берегу Москва-реки. Как-то бабушка дала Танечке бидон и попросила набрать вишни.
   Собрав пол бидона, Танечка поставила его под дерево, после чего взяла в кладовке старую тюль и байковые рейтузы с начёсом. Из тюлей она сделала подобие юбки, а рейтузы надела на голову, будто это густые волосы.
   В таком виде она стала прохаживаться на огороде перед редиской, представляя, что это зрители.
    - Жалко, что только редиска видит, какая я красивая, - подумала Танечка, в печали склонив голову.
    -  Ты что делаешь? – строго спросила, появившаяся мать, - Почему голову наклонила?
    -   Она склонилась от тяжести волос, - ответила Танечка.
    -   Видно, что не от ума, - усмехнулась мать.
   Когда мать с бабушкой ушли по делам, Танечка взяла книжку под названием «Никто обо мне не заплачет» и села читать под деревом около бидона с вишней.  К ней подошёл соседский парень по фамилии Зверинский, который был старше её лет на пятнадцать.
    -   Я о тебе заплачу, - сказал парень, прочитав название книги.
     Танечка смутилась и сказала:
    -    Я могу по кроне дерева определить – доброе дерево или злое.
    -   Как так? – удивился парень, пробуя вишенку.
    -    От кроны исходит настроение, - ответила Танечка.
    -   Сейчас мы с тобой наверняка под добрым деревом, - определил Зверинский и, завалив Танечку на траву, стал насиловать.
   Всё это Таня рассказывала через много лет своей подруге, когда   они сидели в актовом зале школы на встрече одноклассников.
     -  Ты была девственница? – спросила подруга, разливая вино по бокалам.
     -  Да, - ответила Таня, затягиваясь сигаретой, - Сначала я сомкнула ноги, а Зверинский пытался просунуть свою «штуку». Плевал мне на ноги около паха, чтобы ему было легче проникнуть.
     -    Надо было машинным маслом смазать, - засмеялась подруга.
     -   Он всё умолял меня – раздвинь ноги. А я ему – тебе надо, ты и раздвигай.
   Подруги рассмеялись.
     -    И чем дело закончилось? – сквозь смех спросила подруга.
     -    Я устала от напряжения и раздвинула ноги - вдруг резкий укол, потом какая-то противная тяжесть, перегрузка, как у космонавта, - вспоминала Таня, попивая винцо, - Вот так Зверинский перетащил меня из детства во взрослый мир. Я сидела в школе за партой, смотрела на вас девчонок и думала – они ещё дети, а я уже взрослая.
     -   А что потом?
     -  Стали встречаться. Сначала я стеснялась быть голой. Думала, может, у меня живот большой или пятки грязные, а потом поняла, что Зверинскому это по барабану. Он только всё просил: «Персик, ты бы мне подмахнула». А я не знала, что это значит. И отвечаю: «Я не могу, я сегодня полы мыла».
   Подруги снова рассмеялись.
     -    Что мужики за народ такой?!- смеясь, сетовала подруга, -  Бабы на каждом углу отдаются. Нет, им девочку подавай!
      - Девочку проще под себя воспитать, мужики они такие дрессировщики.  Короче, я стала прогуливать школу, и меня в восьмом классе оставили на второй год. А в начале лета я залетела. Начался жуткий токсикоз.
      -    Вот тебе и дрессировщик хренов!
      -   Я говорю Зверинскому, надо делать аборт. А он всё, давай подождём, так и дождалась, что уже три месяца, а мне в школу через неделю. Грудь стала большая, чувствую из груди молоко течёт. И ещё очень обострился нюх. Я была в плену у запахов. Родители на работе, а я дома лежу скрюченная. То на балкон выйду, то опять лягу, всё искала угол, где полегче будет.
      -    Бедная, -  посочувствовала подруга.
      -   Когда Зверинский привёл меня к врачу, тот сказал, что аборт делать поздно. Я стала плакать, а Зверинский деньги ему совать. Короче, врач сделал мне укол прямо в матку. Зверинский на работу поехал, а я полежала часа три и домой пошла, чтобы успеть пока мать с работы не пришла. Еле шла по улице от слабости, один раз даже упала, какая-то баба помогла встать.  Потом дисфункция началась, а в школе надвигается вечер на Новый год. Первый танец был с мальчиком, который мне нравился. Голова закружилась и от слабости, и от волнения. Но у него руки вспотели, и трепет у меня поубавился.
     -   А что со Зверинским?
     -  Весной он женился на другой. «Ну, персик, не обижайся», - говорил он мне, - Дом наш на слом. Нужно жениться, чтобы квартиру побольше дали. Тебе тринадцать лет, на тебе нельзя».
      -  Вот паскуда!
      - Волосы я на себе не рвала из-за него. Мальчики в школе ухлёстывали, даже учитель по физике. Мужчины пошли один за другим, как одноразовые шприцы. В десятом классе директор школы в засос поцеловал так, что у меня кровь на губах была. За это он мне нормальный аттестат сделал.  Мать меня устроила секретаршей в Министерство обороны, а там мужской коллектив, и первым моим любовником стал тот военный с Камчатки.   Иногда мне кажется, что это он был моим первым мужчиной, не физически, а душевно.  Чуть Лолитой меня не сделал, - закончила Таня свой рассказ и, выпив вина, запела, - «Тихо вокруг, сопки покрыты мглой»…