Он пел

Он пел, акын; и вокруг простиралась бескрайняя степь, как и в песне, напевная долгота звуков. Уже вечерело, но зной не проходил. Горизонт был в дымке; завтра будет такая же жара, как и сегодня, и жаре не видно пределов, потому что ветер нёс дыхание пустыни. Скорее бы добраться до источника; во рту пересохло, а во фляжке оставалось немного, на пару-тройку глотков воды, которая сохранилась ещё с предыдущей стоянки.

Он пел, домра звучала в лад. Сердце тревожилось от непонятного ожидания. Голос акына, как могучая власть открытого пространства степи, прятал в себе народную мудрость, способную вынести долгий путь. Старики говорили в таком случае, что степь – наша колыбель, - что она качает нас в седле подобно матери, качающей в детской люльке годовалого сына.

Если присмотреться и напрячь зрение, то на горизонте виден был слой более тёмной ленты. Это далёкое Алатау, горы. Там климат другой; можно, поднявшись на скалы, увидеть другую страну. Это дорога в наше будущее.

Семьдесят лет – возраст для путешествий мало подходит, но акын знал, что другого случая не будет: надо попасть в ущелье, где живут дальние родственники. Здесь в степи он был последний в роду, а там сохранились в менее суровых условиях, чем степь, все. Акын был самый младший, его звали Амантай. Там, в горах, Каирбек ещё водил за собой меньших, а ему тоже было семьдесят. Амантай родился на неделю раньше, чем Каирбек; экий пустяк, но старшинство Амантая почиталось. За неделю можно уйти в степь далеко.  Так, что время останется только на пройденном пути. А это бесконечность, потому что всегда в такое время года жарко.

Неделя… Время лучше измерять расстоянием, пройденным от начала пути. Нет такого понятия, как мгновение времени. Величественные пространства диктуют время бога-Хроноса, а мгновения – это для глотка горячего чая, - оно не длится, оно бог-Кайырос. Так два брата, Амантай и Каирбек, хоть и от разных матерей, но нераздельные, как глоток ключевой воды.