О, как на склоне наших лет...

Посёлок наш невеликий. Все тут друг друга знают, все на виду, и, случись какая-нибудь новость, от людей на деревне, как говорится, не спрячешься. У магазина, у колонки, где воду набирают, а в летнее время, на выгоне скотины, стоит собраться кучке народа, так и знай, неделю об этом калякать  будут, пока до косточек ситуацию не обсудят, да вердикт свой деревенский не вынесут.

Вот и мне, в очередной приезд в гости  к старикам моим, мама сообщила, как главную деревенскую новость, что от Николая Никитича Терёхина, попросту, Никитича, чей дом неподалёку от нас, ушла жена Валентина. Да, не просто ушла, уехала! И не куда-нибудь, а в Москву! И это на шестом десятке.

Мне ли не знать было Валентину.  Бойкую любительницу  поскандалить с соседками, выпить, при случае, в компании с одинокими подружками. И негромкого Никитича знала я с  самого рождения своего. И  двух сыновей их, давно женатых, живущих в городе. И как это случиться могло?

-  А вот как, - рассказала мама, -  когда строительство развернулось  в соседнем Поливановском, ну ты сама знаешь, сколько народа туда  прибыло!  И военные, и гражданские командированные. Общежития временные для них построили. Котельную, столовую. Прямо, целый городок.  А, кое-кто, семейные, стали  в нашем посёлке квартиры снимать. И у  Терёхиных, в их большом доме,  стал квартировать  пожилой монтажник из Подмосковья – Андрей. У молодёжи в общежитии гитары, да песни до самого утра. Вот он и снял  отдельно  квартиру себе.

Никитич потом мне рассказывал, что  почти каждый вечер  бутылочку квартирант  прихватывал.  Самого-то  хозяина никогда пьяным в деревне не видели. А Валентина, она  не против,  всегда готова компанию составить. Никитич рюмочку выпьет и телевизор смотрит. А они в картишки  рядом за столом режутся. Водочку солёными огурчиками закусывают.

Вот  и приглянулась, видно, разведённому Андрею, весёлая, миловидная, крепенькая, спорая в делах, хозяйка, недавно вышедшая на пенсию.

Шума, надо признаться,  никакого не было.  И развода – тоже. Уехала с Андреем в Конаково – и всё!

Никитича  на улице всегда уважали, а теперь жалели,  и, на чём свет стоит, костерили непутёвую Валентину, рассуждая, что помыкается по чужим углам и вернётся.  Должно быть, и Никитич на это рассчитывал. Но потом, когда младший сын, через полгода, побывав, по делам в Москве, остановился у матери, ждать перестал. Устроилась она на работу  в соседнем новом доме  дворничихой. С Андреем ладят, домой  - не собирается.  Правда,  заметил, выпивают они.

С год бедствовал Никитич без женского пригляда. Пообносился.  Голова совсем побелела.   Зашла, как-то, к нему Тамара, одна из бывших Валентининых подруг. Оглядела  внимательно его неуютное жильё и говорит:
 
- Отдыхала этой зимой две недели в местном пансионате, в Дубках. Назад возвращалась, оказалась в одном купе с Полиной Давыдовой. Она от брата ехала. Да, ты, должно быть, знаешь её. Рядом с железнодорожной станцией живёт. Домик у неё такой приметный, диким виноградом, да плющом  увитый.   Одинокая. Внешне, приятная, душевная.

Разговорились с ней. Слово за слово...  Я о тебе рассказала. Мол, одинокий, женской руки в доме нет. А так, мужик хороший, смирный, можно сказать, непьющий. Вы – ровесники.  Сошлись бы!  Я бы посватала. Она подумала:
- Может, и впрямь попробовать. Знаю я Никитича. Да, вдруг Валентина вернётся.

-  В этом не сомневайся – нет, не вернётся! Звонила я ей. Говорит, что в деревню – ни за что! Хоть, на старости лет, без резиновых сапог поживу. Мы с Андреем тут и в кафе сходить можем, и в пив-бар, и в цирк, намедни, ездили. А с Николаем чего я видела?

Я же, Никитич, чего хлопочу-то!  Дочку замуж выдала. Если бы ты, случись, к Полине перешёл, молодые мои  у тебя жильё  бы сняли, в порядок бы привели. Сейчас с квартирами тяжело. И тебе лишняя копеечка. Как ты  на  всё это смотришь?

Помолчал Никитич, глядя в пол. Проглотил  ещё раз обиду слов Валентининых, усмехнулся, махнул рукой:
- Сватай!

Так и сошлись. Старики – не старики, а каждому – за шестьдесят. Полина хорошей хозяйкой оказалась. Здоровья, правда, некрепкого, но  жаловаться не любила, на ногах  любую немочь переносила. Жили тихо-мирно. Вместе копались в огороде, вместе ходили на рынок.  Внучат к нему летом сыновья погостить из города  привозили на клубнику. В цветах домик утопал.

Дорожка  к  моим старикам, с электрички, мимо  дома Полины проходила. И я, в те времена, частенько видела их на лавочке под  старой раскидистой яблоней.  Никитич, ухоженный, в новом спортивном костюме, в удобных кроссовках, словно, помолодел.  Улыбаясь, кивали они в ответ на моё «здравствуйте».
Лет пять, этак, прошло.
                ***
Как-то, ранней весной, глядя под ноги, осторожно обходя лужи возле  вокзала в своём городе,  торопясь на поезд, я подняла голову и замерла от неожиданности. По противоположному тротуару, не замечая меня, шёл Никитич, с большой сумкой,   под руку ... с Валентиной. Вероятно, к сыновьям приезжали, или за покупками. И,  так-то, оживлённо и весело они разговаривали, что я остановилась в растерянности.   Больно царапнуло по сердцу – « А как же,  Полина?»

На мой взволнованный звонок домой, мама ответила, что, действительно, Валентина вернулась в свой дом.  Говорят, Андрей её московский, скоропостижно умер. А дети, наследники, сразу после похорон,  попросили её, незаконную гражданскую жену, удалиться из квартиры. Но, чтобы с Никитичем они вновь сошлись – пока не слышала.

                ***

Этим летом не сумела я выбраться к моим старикам.  Сначала командировка на дальние объекты. Потом отпуск  - на море. Обходились телефонными звонками.
А осенью подкралась к нам беда. Тяжело заболела мама моя. Пришлось срочно оформить отпуск за свой счёт  и на месяц поселиться в родительском доме, чтобы иметь возможность ухаживать за ней в больнице.

Войдя в больничный холл, неожиданно, увидела  сидевших рядышком, как ни в чём не бывало, Никитича и Полину. Он  держал  в руках для неё кружку с горячим молоком и заботливо поправлял на плечах её тёплый платок.  Смутилась я, но вида не подала, и они, как всегда, приветливо улыбнулись навстречу.

               
- Да, подтвердила мама, когда после уколов и капельниц, обрела возможность говорить, - каждое утро готовит свеженькое и несёт ей в больницу. Да, как вкусно, угощала вчера меня. Так беспокоится, так  заботится! Я с Полиной, только здесь, по-настоящему, познакомилась. Разговорились и поведала она мне пережитую ею драму.

               
                ***

« В деревне только и разговоров было, что вернулась  назад из Москвы  Валентина. На улицу, хоть не выходи.  Бабы вослед – кто сочувственно, кто злорадно.   Я же, Никитичу – ни словечка. И он молчит.  Однако, вижу – задумываться стал.  Курит всё, курит…  Неделя, вторая проходит.  И вдруг ночевать не пришёл. Я всю ноченьку глаз не сомкнула. Пусть бы, думаю, к ней ушёл, лишь бы  только  беды с ним, какой-нибудь, не случилась.

Утром виноватый появился.  Стыдно ему было это молвить, конечно. Но я уже готова была.


- Не знаю, как и сказать тебе, Полина.  Валентина зовёт к себе.  Соскучился я по ней и дому своему.  Если сможешь, прости, ради Бога.


Что  поделаешь!  Как говаривала моя бабка -  « С чужого коня - среди грязи долой!».  Выгладила  всё его бельё. Вещи собрала, сложила. Вечером чемодан перед ним поставила:                - Видно, не судьба нам!  Иди, дорогой мой. Только знай, напоследок – дверь моя всегда для тебя открыта.


Ушёл. Бросилась на кровать и  завопила в голос. От обиды, от жалости к себе, оттого, что ... ушёл он!  С той поры, жила - не жила, дни считала. На  153 день  постучал в дверь.

Притулился у порога на табуреточке. Глаз не поднимает, молчит. И я молчу. А, сама-то уж знаю,  слух по деревне прошёл, что подобралась у Валентины компания крепко пьющих бабёнок.  То у неё дома гости и песни до глубокой ночи. То у подружки очередной – дым коромыслом! То придёт ночевать, то  нет.  Как пенсия, так  через дорогу, только и ныряют к Нальке-самогонщице, придерживая под полой телогрейки вожделенную бутылку. Уже и  его пенсии не стало хватать.  Мужик с гармонью приблудился, крутится возле них...

Не выдержал больше.

Чувствую, тяжело ему сказать. Выручила.
- Баню нынче топила. Тут кое-какое бельишко твоё осталось, я перештопала, выгладила.  Ступай-ка ты в баньку, Николаша.

Взглянул благодарно, глаза рукавом вытер.  С тем, и остался»

                ***

- Уж, как он её бережёт, как ухаживает, - вздохнула мамочка моя.  И бельё каждое утро стопочкой чистое приносит.  И котлетки горяченькие. Всё – сам! Потерять её боится. А у неё дела плохи. Диабет. Сердце отказывает.   Сегодня в холл сумела выйти. А вчера – нет.  Присел  к ней на кровать, так печально седую голову свою опустил. А она его ещё и  утешает. Тихо, тихо беседуют между собой,  словно, не наговорятся. Ох,  храни их Господь!


Иллюстрация. Картина художника В.Ю.Жданова.