Незаконченный роман с библиотекой

Саша Снежко&Юрий Максименко, г.Гомель

Незаконченный роман с библиотекой

 
 
ЗНАКОМСТВО
 
Этот библиотечный роман (или роман с библиотекой – как хотите, так и называйте) начался в конце 80-х, когда молодой специалист, начинающий поэт и прозаик Жора Минималенко,  скрывающийся под псевдонимом Чернов-Бельский, покинул пределы столицы и был направлен по распределению в губернский город G, как ему тогда показалось – в дыру дыр.
В те времена Жора еще не успел написать ни «Правдивые истории не-боскрёба»,  ни «Опусы в косую линейку», «Части целого» и др. Он был простым дипломированным библиотекарем, который в один из августовских жарких дней переступил порог Главной губернской библиотеки (далее – ГГБ), где его встретила директрисса Галина Громобоева, женщина, вошедшая в бальзаковский возраст, имеющая слабость к парикам и предпочи-тающая в одежде «коммунистический» красный цвет. В Громобоевой удивительно сочетались властность, требовательность и простота, заду-шевность и способность любого сотрудника превращать в послушного члена своей свиты.
С чьей-то легкой руки аббревиатура библиотеки – ГГБ – расшифровывалась как «Галины Громобоевой библиотека», что точно отражало реальность, ибо Громобоева была хозяйкой в своем доме. Это о ней известная в городе журналистка Ш-ская написала статью «Этот дом хозяйкой красен» для первой страницы «G-ских перепевов».
От подчиненных Громобоева (о чем она сама, наверно, не догадывалась) получила негласное прозвище Малиновка. «Малиновки заслыша голосок…» – начинал напевать кто-либо из библиотекарей, заслышав голос директора, и все улыбались, понимая, какой смысл вложен в некогда популярную песенку. До появления директора на работе в библиотеке стояла тишина, по которой нельзя было догадаться, есть ли тут хоть одна живая душа: уборщицы покидали рабочие места уже через час-полтора после открытия библиотеки, а библиотекари занимались своими повсеневными (не всегда профессиональными) проблемами. И только голос директора, слышимый далеко из-за пределов библиотеки, всех приводил в состояние «боевой готовности».
После длительной беседы с Громобоевой Жора был представлен коллективу МНО  – методико-научного отдела («Может Ненужного Отдела?» – саркастически кто-то расшифровал аббревиатуру). «Это наши методисты – мозг библиотеки»… - сказала Громобоева. На ее реплику методист Бениамин Бухер, «колобок в летах», ответил другой репликой: «… а также желудок и печень библиотеки, потому что мы «перевариваем» то, что самостоятельно не могут переварить наши коллеги».
Беня Бухер был известен во всей губернии не только как профессионал высшего «пилотажа», но и как большой любитель крепких напитков и слов. Он знал много анекдотов. О нем самом ходили полуанекдотические истории. Каждому новому коллеге в ГГБ он считал за должное рассказать историю, которую можно условно назвать «как найти Бухера».
Случилась она еще до появления Жоры в ГГБ.  Однажды молодую специалистку, еще не знакомую с коллективом библиотеки, некий читатель спросил «Как найти Бухера?» и та, не задумываясь, ответила: «По катало-гу!»
Бухер был душой компании. Все вечеринки-«сабантуи» с его участием шутливо назывались «Беняфисами».
Заведовала МНО  Наина Александровна – миниатюрная женщина в очках. Весомость ей придавала фамилия «на вырост» - Большая.
Наина Александровна работала, глубоко уйдя в себя, и если этому «погружению на дно» мешало громко говорящее в соседней комнате, у подчиненных, радио, она без слов появлялась, без слов выключала радиоприем-ник и так же бессловесно исчезала в своем «будуаре». Методисты обменивались многозначительными понимающими взглядами и замолкали, дабы их не постигла участь радио. Своим трудолюбием, работоспособностью Наина Александровна напоминала муравья. Такого же отношения к своей работе она добивалась от других. И все это происходило как-то естествен-но, буднично, без диктата, который присущ некоторым другим заведующим отделами библиотеки.
Рабочее место Жоре определили рядом со столом высокой черноволосой девушки. В ней он узнал ту ошеломившую его (что-то подобное случилось с главным героем его любимого кинофильма «Безымянная звезда») девушку, с которой ему 5 лет назад выпало ехать в одном переполненном студентами вагоне в Миорский район на уборку льна. Девушку звали Алисой. Фамилия ее – Постояннова – к удивлению Жоры, отражала ее суть: утро  Алиса традиционно начинала с чашки кофе, ежедневной  (перед работой) прогулки «вокруг да около» библиотеки и непрестанной заботой о своем здоровье, выражающейся в употреблении экологически чистых продуктов и изучении популярных медицинских журналов.
У Алисы еще со студенческих лет выработался свой лексикон, которо-му она не изменяла уже никогда. К примеру, другую сотрудницу МНО, Валентину, она, в зависимости от настроения, называла то Валютой, то Валенсией, на что сама носительница прозвища реагировала довольно спокойно. Их нельзя было назвать подругами, но и неприязни (по крайней мере, явной) между ними не наблюдалось.
Самое большое влияние на последующую судьбу Жоры оказала другая женщина – ЛСН (личность самая неординарная), Лилия Стефановна, Человек и Библиотекарь с большой буквы. 
Когда Жора, по глупости своей, впал в искушение и поверил в обещан-ные золотые горы и молочные реки-кисельные берега, переехал в сосед-нюю губернию, в городок Б-ск и, зеленея от тоски в библиотеке тамошнего строительного ВПУ, стал писать коллегам письма с подтекстом, Лилия Стефановна, прочитав их вслух, сказала «Жору надо спасать» и отправи-лась к Громобоевой просить о «блудном сыне». И Лилии Стефановне, и Громобоевой Жора обязан своим возвращением в ГГБ и благодарность эту хранит в своем сердце по сей день.
Лилия Стефановна, главный библиотекарь МНО (а впоследствии – за-ведующая оным) была для Минималенко эталоном Профессионала. Благо-даря ей Жора по-настоящему полюбил свою профессию.
Была она женщиной суровой с виду, но при близком знакомстве можно было почувствовать её душевность, оценить тонкий ум и чувство юмора.
Когда наступили (с так называемой перестройкой) те времена, когда библиотекари уже не могли себе позволить сходить в обеденный перерыв в ближайшую столовку или бистро и многие стали приносить на работу горячее съестное в баночках разного «калибра», Лилия Стефановна не отмежевалась от коллег и свой «обед на колёсах» (привезённый в город-ском транспорте) без стеснения водружала на рабочий стол. Бывали времена, когда многие могли позволить себе приготовить на обед тушёную капусту (в том числе и   ЛСН), и тогда Лилия Стефановна, заслышав её «списфисский» запах говорила: «Запах бедности».  Еду с запахом бедности и поедали бедные библиотекари. И до сих пор, съедая её (приятного аппетита, коллеги!), вспоминают точное определение ЛСН.
Лилия Стефановна была человеком иной культуры – не местечковой («капустной»), которой пропах губернский город G, а культуры, принесённой с берегов Невы: ЛСН обязана этим городу белых ночей. Приехав  поневоле в G (из-за пожилых родителей) из северного российского Мариманска (тоже города иной культуры), она казалась белой вороной как в самой библиоте-ке, так и в губернской столице.  Всем известно, что, чем изысканнее цветы, тем труднее они приживаются в других условиях, на другой почве. Лилия Стефановна (Царствие ей Небесное!) была таким изысканным цветком.

«РУБАШКА», ЛИМОНЧИКИ ПО  «РУПЬ ПЯТЬДЕСЯТ»
И «ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРИХОЖАЯ»



Из года в год, от одного поколения методистов другому передавалась одна традиция – личные и семейные праздники «выносить на суд общест-венности»: дни рождения, юбилеи и прочие круглые и некруглые даты отмечались здесь всегда, но в рамках приличия.
Не минула эта участь и Жору. Раскошелившись на продукты, он с вос-хищением наблюдал, как женщины это продуктовое “ничто” на глазах превращали в нечто бесподобное с названиями “пальчики оближешь”, “язык проглотишь” и “захлебнешься слюной”.
“Мужская” часть работы была выполнена (банки открыты, хлеб наре-зан).  Жора, чтобы не болтаться у женщин под ногами, ушел в комнату напротив, через коридор, принадлежащую МНО, и попытался через «вось-мерку» дозвониться в районную библиотеку. Несколько раз он набирал искомый номер, но металлический женский голос в трубке беспристрастно вторил: “Неправильно набран номер». «Как «неправильно»?» – возмущался Минималенко. А голос, будто не принимая во внимание его возражения, упрямо повторял одно и то же: «Неправильно набран номер». Жора вспы-лил и бросил трубку. И тут появился Беня Бухер. Узнав причину Жориного гнева («Какая-то тупая тетка повторяет, как попка, что номер набран непра-вильно»), Бухер рассмеялся и объяснил, что та «тупая тетка», с которой спорил Жора, - автоответчик! Смутясь, наивный Минималенко тут же ретировался – подальше от колкостей Бени.
А вскоре женщины-методисты позвали Жору к «скатерти-самобранке», поздравили, облобызали, оставляя следы помады на вечно бледном его лице, и подарили портативный приёмничек – то, о чем давно мечталось.
С легкой руки Алисы приемник стал называться «рубашкой». За не-сколько дней до именинного сабантуя Алиса была подослана к Жоре коллективом МНО с «дипломатической миссией» узнать о голубой мечте новоиспеченного методиста Минималенко. «Что тебе подарить?» – прямо и без обиняков,  совсем не по дипломатичному  спросила Алиса. Жора задумался и … голубой мечтой (а может и розовой? почему именно голу-бой?) оказались… банальные рубашка или радиоприемник. На день рожде-нья Минималенко получил не рубашку, а второй предмет из заветной мечты. С тех пор Алиса и все-все-все из МНО всю звуковоспроизводящую технику Жоры называют «рубашкой».
Жора был наивным малым по природе своей. Эта детская непосредст-венность, наивность не раз сослужила ему нехорошую службу. Впрочем, из всех щекотливых, полуанекдотичных ситуаций выходил он достойно и буквально в следующий момент вел себя так, будто ничего не случилось. А курьезы случались часто… один из них – история с лимончиками.
История, комичная по своей сути, началась с ситуации далеко не ко-мичной – Жорина мама попала в больницу в районном городе Б-не. Движи-мый сыновними чувствами, Минималенко направил стопы свои на цен-тральный рынок губернского города G: прежде чем поехать в Б-ск, он хотел купить грецких орехов и лимонов. Стоит отметить, что на рынок он отправ-лялся впервые.
В те времена (начало 90-х) лимончиками торговала только определен-ная, не коренная, часть населения города – так называемые лица кавказ-ской национальности. (наивный вопрос: почему только «лица» или именно «лица»? В торговых сделках в первую очередь участвуют руки кавказской национальности – они выдают товар и прячут деньги в кошельки).
Подойдя к двум парам «лиц» и «рук» Жора поинтересовался ценой ли-мончиков. «Рубль и рубль пятьдесят»,- ответило одно из «лиц». Жора водрузил на нос очки и приступил к отбору цитрусовых. «По величине они почти одинаковые, а разница в цене небольшая. Возьму вот эти по «рупь пятьдесят», - решил Минималенко и сунул «руке кавказской национально-сти» два затрепанных советских рубля. Пока «руки» искали 50 копеек сдачи, смуглое «лицо» следило за движениями Жоры и бледнело, а глаза расширялись от удивления. Но Минималенко ничего вокруг себя не заме-чал. Довольный покупкой, он раскрыл пакет и один за другим стал бросать в него лимоны. Онемевшее «лицо» обрело дар речи, когда кучка цитрусовых почти вся исчезла в недрах Жориного пакета. «Долго ты еще будешь бросать?» – спросил ошеломленный кавказец, и наивного Жору точно громом поразила догадка: «рупь пятьдесят» стоит только один лимон! Разочарованный, он вернул лимоны в исходную позицию, дрожащей рукой забрал свои два мятых рубля и в больницу к матери повез только грецкие орехи.
Такими же наивными, как он сам, были и стихи Жоры тех лет. В 1990 году к 23 февраля профком подарил ему толстый ежедневник в голубой суперобложке, в которой и были вписаны первые незатейливые «вирши», посвященные Алисе П., Е.В.К. и другим особам женского пола, а также витиеватые «опусы» псевдофилософской  тематики: «Сфинкс», «Град обреченный» и др. Минималенко любил играть словами, мало задумываясь о художественной стороне своих творений. Несколько лет спустя он позна-комится с поэтом, критиком и эстетом Валентином Валентиновым, подру-жится с ним, и эта дружба даст толчок и поспособствует  творческому росту Минималенко. Жора будет замечен и приглашен писателем Юрием  Прял-киным, автором забавных зарисовок из жизни и пьесок комедийного харак-тера, на местное ТV в передачу  «Литературная прихожая», где и прочтёт свои первые стихи, уже имеющие художественные достоинства.            
Только дважды Жора побывал «по ту сторону экрана». Он предпочитал оставаться зрителем и страдал телезависимостью, сильно влияющей на его и без того слабое зрение. С особым благоговением он усаживался к «ящику», когда на экране возникала его любимая певица Аэлита П-ва. Отец Жоры терпеть не мог Аэлиту, считал ее порочной женщиной и всякий раз, когда видел певицу на телеэкране (особенно, если был в подпитии), посы-лал в неё презрительный плевок. Заплёванный телевизор вытирать прихо-дилось Жоре. С мнением отца он не соглашался,  но уважал его.               

               
                «ПАХНЕТ МУЖЧИНОЙ!»

Без сомнения, сейчас мало кого удивляет тот факт, что коллективы большинства библиотек сплошь и рядом состоят из представительниц прекрасного пола. А ведь бывали времена и на Руси, и в старушке Европе, когда в библиотеках службу несли (именно так – службу!) только мужчины. В советские времена библиотекарь-мужчина стал редкостью, достойной занесения в библиотечную Красную книгу. Лишь в последнее время (и не так уж часто) библиотекарей-мужчин заметно прибавилось, возможно, в связи с тем, что в библиотеках стали развиваться  информационные техно-логии. «Нашего полку прибыло!» – могли бы радоваться женщины и в воздух чепчики бросать, но… такая часть дамского костюма, как чепчик, давно, увы, вышла из моды. Поэтому радость и иные переживания, связан-ные с появлением мужчины в чисто женском коллективе, выражаются по-другому, сдержанно и весьма личностно.
Когда Жора пришёл в ГГБ, методист «Валюта-Валенсия» жила с его со-курсницей Любочкой в квартире, отданной под общежитие, и Жора часто наведывался к ним в гости.
Поразительно, но присутствие мужчины в своем жилище, как казалось Жоре, Валентина предчувствовала. Он помнил о притче во языцех – пре-словутых женских чутье и логике, но его всегда удивляли неожиданные проявления оных женских качеств. И каково же было разочарование, когда он, в очередной раз, находясь у Любочки в гостях, услышал в коридоре знакомый голос.
- У нас мужчиной пахнет!
Неужели женское чутьё Валенсии основано на обонянии? По своему простодушию Минималенко хотел поинтересоваться, чем пахнет, на ее взгляд, мужчина, лелея последнюю надежду, что ответ женщины не заклю-чится в словах «пот» и «сигаретный дым». Но вопрос не прозвучал, ибо Жора боялся возможного повторного разочарования.
Если раньше Жора совершенно не задумывался, пахнет ли он мужчи-ной, то реплика Валенсии в одночасье стала той красной тряпкой, которая приводит в постоянное состояние беспокойства и будоражит душу, мысли и чувства.
В женский коллектив библиотеки Минималенко влился с легкостью, присущей безболезненной операции по пересадке органов. Но в системе человеческих отношений «мужчина - женщина» он сохранял «нейтралитет», так как считал, что не достоин женского внимания и даже не пытался ни за кем ухаживать, хотя выбор был, и у какого-нибудь «любителя разносолов» глаза разбежались бы от обилия представительниц прекрасного пола. Жора полагал, что даже бывшие однокурсницы, знавшие его, как пять своих пальцев, видели в нем кого угодно (в первую очередь – друга), но только не человека, с которым можно связать себя семейными узами.
Проработав в библиотеке семь лет, уже отчаявшись найти свою поло-вину, которой он будет нужен такой, как есть, и твердо решив оставаться в холостяках, Минималенко… неожиданно для всех женился, но не на колле-ге, а на читательнице ГГБ. Возможно, некоторые посчитали Жору предате-лем, но он находился в состоянии блаженства и уже не думал о том, кого в нем видят коллеги-женщины, ни о том, пахнет ли он мужчиной.
Годом позже в ГГБ пришел истинный любитель прекрасного пола Иван Пичугин. Дамским угодником назвать его нельзя, так как у Пичугина были свои методы обхождения с прекрасным полом – Иван обладал эрудицией, а главное красноречием, благодаря которому девушки буквально смотрели ему в рот. Несмотря на склонность к полноте (пиво и сладкие булочки к нему давали о себе знать) Пичугин имел успех у женщин. Да и по служеб-ной лестнице он, в отличие от меланхоличного Минималенко, продвигался довольно быстро и успешно: за несколько лет Пичугин прошел путь от библиографа до заместителя директора и не собирался останавливаться на достигнутом. Вскоре его захватила политика, ибо она была не только сферой интересов, но и воспринималась Пичугин этаким «лифтом», с помощью которого можно попасть в высшие эшелоны власти. Чтобы стать пассажиром «лифта» Пичугин прилагал все усилия, использовал все необходимые средства.
Стоит отметить, что новый директор ГГБ Опушкина, выбравшая Пичу-гина своим замом, окружала себя библиотекарями мужского пола и, выез-жая в столицу на разного рода библиотечные семинары и конференции, не обходилась без «эскорта» библиотекарей-мужчин, будто желая дать фору директорам тех библиотек, где мужчин или вовсе не было или раз-два и обчелся.
«Нашего полку» прибывало. Новый в библиотеке отдел информацион-ных технологий после Пичугина возглавил Мефодий Почвин  (за ним также замечена слабость к «разносолам»), затем – Альберт Большаков. Инжене-ром ГГБ стал мастер по починке аудио и видеотехники некто Овечкин, своей комплекцией и ростом похожий на «брата-близнеца» Пичугина. В середине 90-х в библиотеку пришел и стал главным программистом ГГБ Ярослав Шумский. А еще в библиотеке работали слесарь, сантехник, электрик, водитель и художник. Они не относились к библиотечной братии, но принадлежали к интересующему библиодам полу, а это значит, что в огромном библиотечном «букете» из «роз» появлялось все больше «тюль-панов».
"Розы"-библиодамы ГГБ - из того рода женщин, кто, по словам класси-ка, «коня на ходу остановит, в горящую избу войдет».
Вероятно, вдохновленный «некрасовскими» женщинами художник биб-лиотеки Счастьев написал цикл картин и уговорил дирекцию открыть свою персональную выставку в стенах ГГБ. Скрепя сердце (после знакомства с творчеством Счастьева) директор согласилась.
Выставка вызвала огромный интерес, как ни странно, не у мужчин, а у женщин – весть о пикантных картинах передавалась от одного библиотека-ря к другому и они тут же спешили в выставочный зал. На всех полотнах (будь то пейзаж или жанровая картина) перед зрителями представало обилие нагих женских тел.
- Батюшки! – воскликнул кто-то невольно. – Не выставка, а прям жен-ское отделение бани.
 Самым загадочным полотном выставки был… «Автопортрет». Посети-тели долго присматривались и не могли понять, что за предметы странных очертаний изображены на картине, между которыми выглядывает лицо Счастьева. Разгадка поразила всех, библиотека неугомонно шумела не-сколько дней: «Это ж надо, свой автопортрет поместить – среди женских задниц!»
 А курсантам пожарного училища выставка понравилась. Они оставили свои восторженные отклики в «Книге отзывов». Трудно вспомнить, была ли это единственная восторженная запись.

               





                ДЕНЬ ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДУЮЩИЕ



Первый рабочий день Жоре запомнился не столько знакомством с кол-лективом, сколько…разгрузкой кровельного железа, необходимого библио-теке для латания крыши. Если поворошить память, помести по сусекам, то из ее закоулков выметутся такие факты, проанализировав которые можно сказать: это – звенья одной цепочки. Хотя человеку со стороны эти факты покажутся не имеющими между собой ничего общего. А общее есть. Все (или почти все) торжества, отмечаемые в библиотеке, как правило, не обходились без каких-либо авральных работ. Например, в «пух и перья» разодетые библиодамы в канун Нового года, перед самым началом «капу-стника», были вынуждены откликнуться на клич директора переносить большую партию стульев для читальных залов. А в канун 8 Марта Жоре и водителю пришлось разгрузить целый  прицеп тяжелейших труб для ремонта  системы водоснабжения. Дамы, по понятным причинам, от подоб-ного рода труда были освобождены.
Итак, первый рабочий день Жоры был праздником, не омраченным да-же неожиданно свалившейся работой. Он обсиживал своё (первое в жизни) личное рабочее место, скрывая лёгкое беспокойство по поводу своих способностей, ведь методистом, по утверждению одного из библиосветил, надо родиться, а Жора родился не методистом, а… «младенцем мужеского полу». И если бы ему, ещё отроку, сказали, что он будет методистом, Минималенко наверняка наивно рассуждал бы: «Женский пол знаю, муж-ской тоже. А что это за странный пол  такой – методист?»
Отведав методического хлеба, Минималенко поймёт, что методист – это не «третий пол» из его детских представлений, а «посланник»: его постоянно посылали в командировки, он сам посылал кого-то туда же.
 В командировках проходила почти вся жизнь методиста. С радостью вырвавшись из плена бумажной работы, «посланник» оказывался в полес-ской глубинке и чувствовал себя аборигеном.  Впрочем, очень скоро уколы совести заставляли вспомнить, для чего он послан в библиотечную глушь. Очарованный библиотекарем и обедом (трудно сказать кем больше), он пропускал мимо ушей её ответ «не в склад, не впопад».
Жора всегда искал работу по душе. Освоившись в МНО, он выбрал се-бе «отошедшее» от Наины Александровны направление – эстетическое воспитание – и с упоением отдался ему. Лилия Стефановна, наблюдая Жорино состояние гедонизма, корректно заметила, что в отделе есть много рутинной работы, которую кому-то нужно выполнять. Возможно, она наме-кала, что именно Жоре пора спуститься на землю и заняться рутинной работой, но он намёка не понял и простодушно заявил: «Зачем нужна работа, на которую идёшь как на каторгу?» Лилия Стефановна нахмури-лась, но промолчала.
Рутиной в жорином лексиконе станет называться всё то, что не прино-сит удовольствия и удовлетворения. А такой работы иногда было вагон и маленькая тележка. К примеру, его приводил в недоумение факт существо-вания библиотечных нормированных планов. Неужели в прокрустово ложе казённого документа можно посекундно уложить всю работу мысли и души? А как в таком плане отразить времена творческого застоя, когда душа противится суровому слову «надо»? Но гордыню приходилось смирять, забывать, что ты не свободный художник, а государственный служащий, и покорно приступать к написанию плана, справки, отчёта либо какого-то очередного документа, запрашиваемого свыше.
Интерес и вкус к новому побуждал Жору забывать о рутине. Увлёкшись деловыми и интеллектуальными играми в библиотеке, пристрастие своё он нёс, не охладевая к нему ни на минуту. А поэтому семинары для библиотек губернии, проводимые МНО, к счастью,  не стали рутиной.
Рутинной работы чуждалась (по возможности) и методист нового по-коления Арина Феева. Но если её удавалось увлечь чем-то, то можно было с уверенностью сказать, что её творческое горение даст хорошие результа-ты и в доверенную работу Арина внесёт свою «изюминку». Трудно сказать, чему (или – кому) она отдавала любви – работе или своему коту. Эта страсть Феевой  к животному Жора ярко подметил в эпиграмме:
                У них взаимная с котом
                Любовь. Он слов достоин громких.
                Пусть в сердце он, но чтоб потом
                Не оказался бы в …печёнках.

Котофилия  -  предмет особого разговора. Её можно было бы выделить в отдельную науку, изучающую библиотекарей (и методистов в частности) как индивидуумов. Но, в конце концов, «филии» – это вовсе не «фобии», и к разряду аномалий их не отнесёшь. Скорее всего это только индивидуаль-ные особенности.
Одной из «филий» Арины был певец Филя Пугачёв: Филя породил (из-вините за тавтологию) филию. И ничего тут не поделаешь. Тем более в Филе было много того, что можно полюбить: рост (им Филя в буквальном смысле выделялся среди всех эстрадных лилипутов), привлекательная внешность, темперамент, неодолимое желание не быть хуже других (кото-рое, впрочем, в последнее время выливалось в откровенное попугайнича-ние зарубежным дивам). 
С приходом в отдел Василисы Дедунковой  часть своего тепла Арина отдала ей. Их дружба носила внеземной характер: когда они разговаривали (а их столы стояли «лицом» друг к другу), то ничто окружающее, земное ими уже не замечалось. Они никого не слышали и ничего не видели. Жора возвращал их на землю, в отдел, к работе настойчивым покашливанием или даже неоднократным восклицанием «кумушки!» И они послушно воз-вращались (словно Золушка и принц из волшебной страны после преду-преждения «Ваше время истекло - кончайте разговор») и окунались в библиотечную повседневность со вздохами сожаления. Но вскоре они оказывались там, где им было уютнее – в мире своих интересов и взаимных симпатий. «Преследовать» их за разговоры «о своём, о наболевшем» Жора чувствовал себя морально не в праве. Он мог бы применить и свои права вышестоящего по должности, но не в его природе, к счастью, была склон-ность к деспотизму и самодурству. А строгим начальником он не умел быть.   
Ведущий методист Гортензия Фальцет перешла в МНО из детской биб-лиотеки, где трудилась на поприще библиографа. В МНО она заняла свою нишу, занимаясь детскими библиотеками губернии. Но больше всего она была склонна к организационной работе и выполняла её  (к удивлению Жоры) с удовольствием. И весьма успешно.
Гортензия Фальцет панически боялась кино- и фототехнику (объясня-ла, что нефотогенична), и когда на неё наставлялось дуло объектива, -  Гортензию будто ветром сдувало. Она могла бы даже упасть  ниц на пол, лишь бы чудо-техника не запечатлела её перекошенный гримассой ужаса образ.
 А ещё Гортензия известна в ГГБ как ходячее досье на всех звёзд шоу-бизнеса и кино. Ей ведома вся подноготная  знаменитостей, да в таких подробностях, что появлялось сомнение, а знают ли звёзды сами себя так, как знает их Гортензия Фальцет.
За Гортензией замечалась и ещё одна особенность… Она выписывала понравившиеся ей красивые слова, цитаты из различных печатных источ-ников и любила блеснуть ими при составлении текста какого-либо своего выступления или разрабатывании документа. «Наша Цитатотека» - ласково называли её коллеги.
Неонила Андреевна Скореева, служившая  до Жоры  окормительницей МНО, знала слабости своих подчинённых и относилась к ним терпимо. Она сама словно была сложена из всяческих слабостей. Притчей во языцех была её склонность к пище животного происхождения (Жора по этому поводу блеснул эпиграммкой в адрес Скореевой : 
                Она мила – вот что отрадно.            
                Но и при этом плотоядна.
                Всё потому что и поскольку
                Ей подавайте мясо только)
             
Одной из слабостей Неонилы Андреевны был известный певец Вер-гилий Ласкалов. Скореева оценила его  ум (что на эстраде – большая редкость), музыкальность, пластичность  и трудолюбие. Вергилий – веч-ный двигатель эстрады – мог завести любого и втянуть в вихрь своей песни.

                А в марте одуванчик цвёл,
                В июле липа расцветала.
                Приснилось: я к тебе пришёл,
                Но двери ты не открывала, -

пел вспотевший от сценических скачек Вергилий, и Неонила Андреев-на, приникнув к экрану светящимся взглядом, подпевала ему. 
Скореева по своей должности отвечала за издательскую и библиотеч-ную работу. И потому в рукописях всех справок, «методичек», буклетов и указателей можно было увидеть её ремарки, сделанные красивым тонким почерком. «Лирика!» – такую её запись красным гелевым стержнем она делала в справках, написанных сотрудниками ГГБ. «Лирикой» Скореева называла всякий текст, не соответствующий «забальзамированному» тексту служебных документов. «Нет анализа!» – гласила другая любимая ремарка Скореевой. Но какой может быть  анализ у тех, кто склонен к «лирике»?!

               
               
                ГАГА О ФОРМУХАХ,
                Или
                АЛЕКСЕЙ ПРИКОВАННЫЙ


Трудно не согласиться с великой ААА (Ахматовой), сказавшей, что «ка-ждый читатель как тайна», ибо если бы между библиотекарем и читателем было бы всё предельно ясно, то и не появились бы на свет эти строки. А они вырывались на бумагу – иронические, но добрые заметки о наших «работодателях».
Многим читателям не нравятся правила пользования библиотекой. Особы женского пола не могут расстаться в гардеробе со своим дамским имуществом, а строгие правила гласят, что вход в читальный зал возможен только с прозрачным пакетом, без книг и посторонних вещей. Строгим правилам неведомо, что «посторонние вещи», хранящиеся в дамских сумочках, на самом деле вещи, более необходимые, чем авторучка и записная книжка. Даже в читальном зале женщина не может обойтись без косметического карандаша, пудры и помады.
… И вот гардероб оставлен позади. Другой бдительной женщиной  вы-писан контрольный листок и вход в читальный зал свободен. Уже никто не преградит путь. Но в читальном зале на ваш вопрос, есть ли такая-то книга в библиотеке, библиотекарь указующим перстом отправит вас к каталож-ным ящикам: «Обратитесь к каталогу!»
Однажды растерявшаяся читательница, которой порекомендовали об-ратиться к каталогу, пошла по пути, указанному пальцем, и вскоре столкну-лась с молодым человеком приятной внешности. Краснея и запинаясь, она спросила: «Простите, это Вы каталог?» Вот таким образом, дорогие колле-ги, по вашей милости и родилась новая семейная пара.
«Слышал звон, да неизвестно, откуда он» - такой поговоркой можно охарактеризовать ряд ситуаций, в которую попадают читатели студенческо-го возраста. Записав на слух список художественной литературы, необхо-димой к прочтению, сердобольные студенты передают списки своим отсут-ствовавшим на занятиях товарищам, а те, приходя в библиотеку, требуют выдать им, к примеру, книгу «Сорта риса» некоего Фукнера, в которой опытный библиотекарь сумеет увидеть «Сарторис» Фолкнера.
Переданные по «испорченному телефону» названия художественных произведений (да и имена их авторов) настолько видоизменяются, что не всякий библиотекарь поймёт, чего от него хотят.
Больше всего досталось горьковской старухе Изергиль. Как только её не называли читатели: старуха из Эрги, старуха Изерей, старуха из Эльбы, старуха – мать Изергиля, старуха Шершель. (К слову: пьеса Горького «На дне» по чьей-то воле стало произведением – видимо о казаках – «На Дону», а горьковские  «Сказки об Италии» скрывались за читательским запросом «Сказки о Наташе».)
Второе место в этом «хит-параде» недоразумений занимает Оноре де Бальзак. Его роман «Гобсек» как только не склоняли: и «Бабсек» и «По-псек» и «Гобик» (что-то в них есть сексуальное!) и «Гобсер».  (К слову: читатель просил принести книгу «Дочь капитана Гранта» и, если бы не уточнение, библиотекарь ни за что не снял бы с полки дожидающуюся читателя книгу «Евгения Гранде»)
Третье печальное место принадлежит Голсуорси. Его «Сагу о форсай-тах» нарекали по-разному: «Сага о фосгейтах», «Сака о форсайках» и… (наберите побольше воздуха!) «Гага о формухах»!
Хемингуэй и его повесть  «Старик и море» превратились в…(извините) Хуэя у моря. Совсем по-другому зазвучало название некрасовской поэмы: одно из них утвеждало «Кому на Руси жить хочется», а второе будто уточ-няло «Кому же на Руси жить хорошо».
Один требовательный читатель утверждал, что ему нужна пьеса Эсхи-ла … «Алексей прикованный».
Тургеневские стихи в прозе превратились в стихи в…пруде, роман Айтматова – в «Бранный полустанок», известное произведение Шолохова – в «Приподнятую целину» и «Подлинную целину», поэт Гумилёв стал Гоме-левым. И т.д. и т.п. Этот «хит-парад» можно рассматривать бесконечно, ибо он ежедневно пополняется новыми  «очепятками».
Библиотекари терпеливо разгадывают эти читательские «ребусы» и продолжают пополнять записную книжку «Нарочно не придумаешь» вовсе не для того, чтобы позлорадствовать и попенять лишний раз на невежество читателей, а самим возвыситься в самомнении. Библиотекарям присуща и самоирония, о чём свидетельствует этот роман, написанный библиотека-рем.
Есть несколько категорий читателей: одних в библиотеке привыкли ви-деть ежедневно, наизусть знают их вкусы и запросы; другие появятся один-два раза, как комета, оставляют после себя хвост скандалов, возникших из пустяка, и исчезают навсегда; третьи, тоже являющиеся завсегдатаями, из-за какой-либо своей чудинки относятся к разряду шукшинских чудиков и каждое их появление в библиотеке вызывает невольную улыбку.
Читателя Сашу П. (если придерживаться приведенной классификации) можно отнести к нескольким категориям: он и завсегдатай он же и чудик. Несмотря на то, что в библиотеке он бывал довольно часто, библиотекари  каждый раз ожидали неожиданных поворотов. Собственных читательских вкусов Саша П. в роде бы и не имел, поскольку писал кому-то курсовые и дипломные работы за плату и, соответственно, запросы у него всякий раз были новые. Инвалид с детства, он еле передвигался по библиотеке с помощью двух палочек. Низенький худенький, с "шестью конечностями" Саша напоминал Жоре паучка, поэтому и получил у Жоры вместо фамилии прозвище - Саша Паучок.
Библиотекари женского пола поначалу жалели убогого, потом гнева-лись на него за те байки на грани клеветы, которыми он пичкал всех чита-телей-мужчин в заведении с буквой "М" (Паучок хвастался, что вступал в отношения интимного рода со всеми библиотекарями), потом попросту не стали воспринимать его всерьез. Что с убогого возьмешь? Одна в его жизни есть радость - жить мечтами, фантазиями, пусть даже сексуального оттен-ка.
Если проследить тематику всех курсовых и дипломных, которые писал Саша, Паучок был специалистом широкого профиля. С одинаковой легко-стью он развивал трудился на решением проблем из области простейших до космической техники, генной инженерии и клонирования. Оппонентом Саши П. в курилке заведения "М" неоднократно замечался читатель  Ж-ский, дворник из соседствующего с библиотекой домоуправления. Наи-большей температуры достигали их споры, где центром была политика и экономика. Из мужского туалета, иронично прозванного дискуссионным клубом, дуэт двух басов, доходящих до фальцетов, доносился на второй этаж библиотеки, до читальных залов. А вскоре к спору присоединялись другие спорщики и из дискуссионного клуба был слышен гул голосов разной тональности - от тенора до баса, от баритона до дисконта. Мужской хор гудел, страсти накалялись и только вторжение в заведение "М" представи-теля администрации ГГБ доставляло ежедневные "репетиции хора" обры-вать на полуслове.
Почти ежедневно (особенно осенью и весной) во всех читальных залах библиотеки появлялся читатель Л-ский. Едва вдалеке начинала маячить фигура высокого худющего мужчины в кепке-"аэродроме", пропахшего самосадом библиотекари готовили целую стопку газет, предвидя дежурный вопрос Л-ского: "Газеты были?" Получив три десятка газет, читатель… через пять минут возвращал их. Поначалу библиотекари удивлялись и уточняли: "Вы уже их прочитали? Все?" А потом привыкли к "скорочтению" Л-ского, узнав, что он их попросту листает, не вникая в содержание. Пого-варивали, что Л-ский некогда был подающим надежды ученым и шахмати-стом, но случилось что-то неладное с его головой и  Л-ский пошел в пе-чальное заведение в Березках. Буйством Л-ский не отличался, а посему большую часть "лечения" проводил дома под присмотром старенькой матери и по старой памяти наведывался в библиотеку. Страсть к шахматам у него сохранилась и самым любимым журналом оставался "Шашки и шахматы".
Нередкими гостями в библиотеке бывали и скандальные особы. "Много шума из ничего" - одной пословицей можно охарактеризовать такие проис-шествия. Жора был их свидетелем и участником. Работая в отделе ис-кусств, он однажды оказался в поле гнева некой танцовщицы Марины Ш. Она требовала литературу, в которой можно найти еврейский народный костюм, Жора, хорошо зная фонд отдела, ответил: "К сожалению у нас нет литературы о еврейских костюмах. Все книги по истории костюма посвяще-ны национальным большинствам европейских и азиатских стран. Обрати-тесь в читальный зал, попросите литературу о культуре национальных меньшинств. Может быть вы там найдете то, что вам необходимо". Но читательница не верила Жоре и требовала принести всю литературу по истории костюма, что он и делал. "Ну что? Я оказался прав. Вы убедились?" - спросил Жора. Читательница сверкнула глазами и пулей вылетела из отдела. Вскоре ее голос был слышен внизу, на контроле. Там она выпали-ла, прежде чем навсегда исчезнуть из ГОБ, следующую тираду: "Ноги моей здесь больше не будет. Не библиотека, а колония строгого режима везде останавливают и документы спрашивают (Авт. - наверно, читательский билет и контрольный листок). А наверху сидит там… какой-то, даже ж… ленится поднять". Жора узнав о таком "лестном" высказывании в свой адрес, улыбнулся и сказал: "КПР".
В институте культуры, где учился на библиотечном факультете, буду-щие культпросветработники (сокращенно - КПР) с высокомерием относи-лись к будущим библиотекарям, считая их чужого поля ягодами. Студентам ФББ ничего не оставалось как острить и отшучиваться. Аббревиатура КПР в их интерпретации расшифровывалась: культура прошла рядом.


MEMENTO STUDENTO!


Что общего у современного студента и его предка периода палеолита? Вы скажете: ничего кроме того, что они люди, и будете не правы. И у того и у другого в крови живет неодолимая тяга к творчеству, особенно к монумен-тальному искусству. Наш предок с великим вдохновением и азартом распи-сывал свои жилища-пещеры. Его потомок, студент, расписывает все, что ему попадется на глаза в добрый или недобрый час. Надписи на стенах "Здесь был Вася" или "Шура + Инга = любовь" давно стали классикой наскальной росписи. Студент пошел дальше. Однажды, после очередной пересдачи экзамена, раздосадованный потомок древнего мастера в скорби изобразил прямо на парте локомотив и сделал к рисунку призыв: "Кто не хочет учиться, дорисуй вагончик". Видимо, желающих нашлось предоста-точно, ибо в скором времени на всех партах этой аудитории возникло широкомасштабное полотно "Транссибирский экспресс". Количество ваго-нов не поддавалось счету. Но мне кажется, что полотно стало результатом минутного отчаяния, ведь если бы все на самом деле не хотели учиться, институтские аудитории опустели бы. Тот, кто был студентом, тот хочет им остаться навсегда. А творчество для того и существует, чтоб покорить время и состояние палеолита в душе.
Студенческие годы Минималенко – начало пути в профессию библио-текаря, а посему уделим несколько страниц воспоминаниям об alma mater Жоры – институте, который в околокультурной среде прозвали «кульком» (кулёк - от сокращённого слова «культура»).
Преподаватели МИКа вошли в Жорину душу не только как профессио-налы, «завинченные» на своём деле (библиотечно-библиографическом), но и как яркие индивидуумы, о которых в институте ходили полуанекдотиче-ские истории.
 Профессор Емельян Леонович Васильчиков, маленький крепыш, обла-дал одной физической особенностью, за что от острых на язык студентов получил «убойное» прозвище Циклоп. Жорина память зафиксировала три истории на грани фола.
Однажды Васильчиков принимал проштрафившуюся студентку, не сдавшую зачёт с первого раза.  Пока она в  тщетных потугах пыталась родить текст ответа на заданный вопрос, Емельян Леонович копался в глубинах шкафа, скрывшись за приоткрытой дверцей. Внезапно дверь в кабинет Васильчикова открылась и в её проёме показалось лицо такого же проштрафившегося студента.
- Циклопа не видела? – спросил студент.
«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь» шкафа и из-за неё появился Васильчиков с вопросом: «Что Вам надо?" Последовала немая сцена.  Попавший впросак студент потерял дар речи.
Другая история тоже касалась той же индивидуальной физической осо-бенности Емельяна Леоновича. Одна студентка, писавшая у Васильчикова дипломную работу, забыла в преддипломном угаре об этой особенности, подойдя к профессору с текстом будущей дипломной работы, неожиданно для себя ляпнула: «Емельян Леонович, посмотрите одним глазом…» Она учла всё, кроме своей оговорки, вызывавшей потом гомерический смех, когда  проишествие стало достоянием однокурсников.
А третий случай и вовсе может показаться вам анекдотическим. Но он имел место во всемирной истории. К Васильчикову однажды подошла студентка, которая всячески «бойкотировала» занятия, проводимые Емель-яном Леоновичем. Приближалось время «Ч» - сессия, и надо было срочно сдавать «хвосты».  И тут Васильчикова, который услышал знакомую фами-лию, стали мучать смутные подозрения: кто же скрывается за услышанной фамилией? (Как говаривали древние римляне: Memento studento! -  вспом-нить должника!).  И Васильчиков вспомнил! «Ах, это Вы, студентка такая-то, прогульщица занятий?» – спросил профессор, на что обо всём забывшая студентка парировала: «Емельян Леонович, кто старое помянет – тому глаз вон!»
Вы не упали от смеха со стула? В таком случае Вы: а) не учились в МИКе, б)  у вас что-то с чувством юмора.
Но вот что отрадно – Емельян Леонович не держал зла на студентов: зная своё прозвище, он никогда не мстил. Этот несмешливый с виду чело-век отличался, видимо, внутренним очень глубинным, незаметным никому чувством юмора.
Однокурсник Жоры, Цукерман, прозвал другого преподавателя, курато-ра их с Жорой группы, Пельменем. Антон Владимирович со «сдобной» фамилией Кулич – добряк-человек – Цукерману почему-то своей полнотой напоминал пельменя. Говорят, что полные люди добры по своей натуре. Кулич в полной мере оправдывал бытовавшее о полных людях мнение. Но Жора никак не мог, как ни старался, разглядеть в нём пельменя. Да, скорее Кулич был похож на большую сдобную булку с изюмом. Изюминок этих было много…
Его пунктиком была программа самосовершенствования: физического, интеллектуального, духовного. Для курируемой группы он организовывал встречи-практикумы с психологом, экскурсии и всё, что могло быть полезно, с его точки зрения, молодому развивающемуся индивидууму. Не все пони-мали его благие побуждения. И тогда случались истории, похожие на следующую…
Будучи студенткой, Василиса Дедункова стала одной из «подопытных» Кулича. Восторженный преподаватель однажды произнёс перед студенче-ской аудиторией тирраду о том, как он занимается самосовершенствова-нием:
- Я, когда просыпаюсь, сразу сажусь за компьютер…
Закончить фразу ему не удалось, так как в аудитории присутствовала острая на язык студентка Дедункова. Она выпалила  нечто, заставившее Кулича сначала онеметь, а потом измениться цветом лица:
- А я сначала умываюсь!
И, хотя Кулич не  страдал отсутствием юмора, после этого случая Де-дункова стала осторожнее в обращении со своим языком.
Любимыми словечками Кулича были: «лапушки», «милые дамы» и «не-бо в алмазах». Все они были обращены к возлюбленным студентам.
И спустя с десяток лет после окончания МИКа  жорина память сохра-нила незабвенных преподавателей с кафедр библиографии, библиотекове-дения и информатики:  Адвокатову, Украинцеву, Сенкову, Ястребову и других. Как поётся в одной известной песенке: «Из памяти уходят имена…» Имена могут уходить, понял Жора, но то, чем славны были для студенчест-ва те или иные преподаватели  - никогда.
К примеру, преподаватель библиографии ОПЛ (общественно-политической литературы) Сенкова никогда не забудется Жоре своей любовью к классикам марсизма-ленинизма. На практикумах улыбка не сходила с её лица, когда Сенкова рассказывала, как с помощью справочно-го аппарата к собранию сочинений найти то или иное «произведение» Карла Маркса. Глядя на эту улыбку, Жора почему-то приходил к заключе-нию, что Маркс приходится Сенковой, по меньшей мере, близким родствен-ником, а то и отцом родным.
Информатика для Минималенко и других студентов был страшным предметом не только потому, что мозги отказывались воспринимать непо-нятное, но ещё и потому, что этот диковинный предмет преподавала Укра-инцева. Эта высокая худая женщина с короткой стрижкой и огромными очками приводила в трепет любого, даже самого «прожённого» студента. На занятиях Украинцевой Жора и иже с ним занимались составлением программы для ЭВМ. В Жориной голове не укладывалось, как можно составлять программы для того, чего за четыре года учёбы в институте в глаза не видел. Минималенко до сих пор диву даётся, как он смогтак легко, со второго раза,  сдать  зачёт по информатике, потому что «неиссякаемый поток» студентов к Украинцевой по неоднократной пересдаче не оскудне-вал никогда.
Яркие личности, большие оригиналы были не только среди преподава-телей, но и среди студентов. В одной группе с Жорой учился Лазик Щучиц-кий – худющий, высокий, сутулый, проносящийся мимо подобно ветру.  Он славился не только своей внешностью (нос крючком, нижняя губа высту-пающая вперёд, бегающие глаза за стёклами очков), но и тем, что (по его рассказам) снимался в кино – правда в массовках (его сутулую тень, мель-кающую на втором плане, можно увидеть в белорусских фильмах «Води-тель автобуса» и «Свидетель»). Но Жоре он запомнился рядом курьёзных случаев.
Щучицкий схлеснулся в словесной брани с известной на потоке своим острым язычком Леной Я-Цкевич. Лена однажды попросила Лазика закрыть фрамугу. Лазик, не долго думая, выпалил: «А ты знаешь роман «Как зака-лялась сталь?» На что Я-Цкевич спокойно парировала: «А ты знаешь такой роман – «Идиот»?»




                БИБЛИОТЕКА НАЧИНАЕТСЯ С…


Вы скажете: с вешалки. Возможно…И тогда вас там встретит Дама с собачкой – женщина в летах, легко порхающая над землёй и не чувствую-щая груза своих семидесяти лет. Сколько Жора себя помнил себя в ГГБ, столько в ней работала неутомимая жизнерадостная Дама с собачкой. Когда библиотека закрывалась на ночь, эта всеобщая любимица выходила со своим пудельком по имени Нюра на прогулку и обходила «владенья свои» - библиотеку, чтобы убедиться, не посмел ли кто вторгнуться в ночную жизнь библиотеки. Обойдя окрестности ГГБ, Дама с собачкой спокойно отправлялась домой -  благо, что дом её находился в двух шагах от библиотеки.
Дама с собачкой была особой весьма общительной и осведомлённой: о сотрудниках ГГБ она знала (не ясно, из каких источников) почти всю подно-готную. Она-то и познакомила Жору с его будущей женой.
История донесла до наших дней её слова о «завидном женихе»: «Таких сейчас нет». Каких «таких»? Жора решил:  в смысле - «чуда заморскага». Найти такой редкий экземпляр – редкая удача. А уж чтобы ещё и замуж за него выйти, нужно редкое мужество,  которым будущая жена Жоры облада-ла.
 Рекомендации Дамы с собачкой ей было достаточно, чтоб решиться на такой рискованный безрассудный поступок. Выйти замуж за человека, оторванного от земли, - всё равно, что выйти в открытый космос без ска-фандра. А Жора принадлежал к той породе людей, кто к прагматикам не относился и к земной жизни был не приспособлен. Он, как воздушный шар, настойчиво стремился вверх, дёргал верёвочку, держащую его, с надеждой оборвать её и устремиться в родную стихию – в небо, где дышится и пи-шется легко и откуда земля видна в совершенно ином ракурсе.
О, да мы слегка отвлеклись от  темы разговора. Жора точно знал: биб-лиотека начинается  с хороших людей (библиотекарей), встречающих тебя каждый день. Одной из таких людей была Марина Алеандровна Шаженко, работавшая на весьма ответственном участке – в секторе ИКС (Информа-ции по Культуре и Самому разному). Она нашла дело своей жизни (вернее – оно нашло её, педагога по образованию, в одном провинциальном ПТУ и привело в губернский город G) и преданно служила ему верой и правдой более десятка лет.
 Именно Марина Алеандровна познакомила Жору с примой губернского театра – Нонной Елисеевной Корнюковой, дамой, славившейся талантом  влюблять в себя с первого взгляда всех, кто  хоть ненароком попадал в поле её обаяния. Корнюкова, как и Дама с собачкой, была в годах и лет своих не ощущала, в губернии её знали как великолепную актрису, рассказ-чицу и остроумную женщину. Попав под чары Корнюковой, Жора неожидан-но увлёкся драматургией и стал пописывать пьески, две из которых и посвятил Н.Е.Корнюковой.
 Прочитав их, Нонна Елисеевна, человек добрый по природе своей и снисходительный к слабостям человеческим, дала им довольно мягкую оценку: «От пьесы к пьесе вы пишете лучше». Спустя несколько лет Жора, найдя в своём «архиве» тексты своих «драматических опусов», перечитал их, залился румянцем и решил, что драматург из него – абсолютно никакой. Жора остался стихоплётом и верным поклонником таланта Нонны Елисе-евны.
Благодаря Марине Алеандровне Жора впервые (а потом и не один раз) побывал в гостях у Корнюковой. Они втроём сидели в комнате Нонны Елисеевны, слушали записи Алисы Коонен, и Корнюкова рассказывала о театре Таирова, в котором работала в молодости, о САМИХ  легендарных Таирове и Коонен. И Жора не мог оторвать от Корнюковой восторженного взгляда.
Жоре невероятно повезло, когда он, блудный сын, вернулся в ГГБ по-сле возвращения из Б-ска: место ему определили в небольшой комнатке в подвальном помещении – там, где и находился таинственный сектор ИКС Шаженко.  Он восторгался этим прекрасным человеком, женщиной, дыша вместе с ней влажным полуподвальным воздухом тесной комнатёнки, обсуждая самые разные темы, волновавшие их. Это чувство дружеской влюблённости и восторженности толкнуло его на написание статьи о Марине Алеандровне «Как слово отзовётся» для газеты «G-ская быль».
Стоит сказать:  Минималенко везло на хороших людей (вероятно – больше, чем им на него). Многие из коллег, войдя в его жизнь, прочно заняли там своё  место. И Марина Алеандровна занимала не последнее среди них.
Когда Жору перевели в нотно-музыкальный отдел, Минималенко без особого желания покидал место общего обитания его и Марины Алеанд-ровны. Впрочем, в библиотеке начинались перемены, и Шаженко тоже вскоре пришлось покинуть свою тихую комнатку.  Её рабочее место было определено рядом со столом заведующей  отделом Зинаиды Иполлитовны Кругляк,  корифея библиотеки, компетентного во всех вопросах библиотеч-ной (и не только) работы: Зинаида Иполлитовна могла дать исчерпываю-щую консультацию по любому вопросу  (свой хлеб не зря ела, работая в справочно-консультационном отделе). Зинаида Иполлитовна ласково встречала каждого нового сотрудника и без особых затруднений очаровы-вала его. А когда она рассказывала о своём отделе на общем собрании, весь коллектив, как заворожённый, внимал любому её слову, и никому    и в голову не могло прийти даже робкое предположение, что какой-то другой отдел в библиотеке работает лучше, чем она и её подчинённые.

…Войдя  в библиотеку, вы застынете подобно витязю на распутьи: на-лево пойдёшь – в гардероб или абонемент попадёшь, направо пойдёшь – в видеотеку и отдел краеведения попадёшь, прямо пойдёшь – дальше в библиотеку попадёшь. Куда угодно вам пойти, мой читатель? На абоне-мент? Пожалуйста!
Так исторически сложилось, что абонементный отдел (справка для тех, кому этот термин ничего не говорит: абонемент – такое место в библиотеке, где можно взять книги на дом) всегда был первым, кто принимал удар на себя. Если начиналась какая-либо проверка или «шерстили» (естественно – против шерсти) кого-либо на собрании, можете нисколько не сомневаться, что начнут непременно с абонемента. И дело тут вовсе не потому, что буква «а», с которой начиналось название отдела, первая в алфавите. Возможно, все эти страсти объясняются особым неравнодушием к отделу дирекции (вспомните замечательную поговорку: кого любишь, того и  чубишь).
Жора любил абонемент и сотрудники его отвечали Жоре взаимностью. Обоюдные симпатии были столь очевидны, что дирекция (видимо, из ревности?) ежегодно стала поручать Минималенко  проверку этого много-страдального отдела.
Лидия Васильевна Лапушка  поражала Жору необыкновенной способ-ностью «держать нос по ветру» и всегда быть в курсе новых веяний, ка-сающихся духовной жизни. И никто не успевал угнаться за нею: ещё позав-чера она самозабвенно изучала и пропагандировала учение Рерихов, вчера «Розу мира» Андреева, назавтра сфера её интересов могла круто  изме-ниться – к примеру, православие.   Жора однажды стал участником такой истории. Впечатлённый речами Лапушки о «Розе мира», неискушённый  (тогда) в вопросах духовной сферы, он поспешил познакомиться с рекомен-дованной к чтению книгой Андреева, но, с трудом осилив пару страниц, бросил чтение. Но этой пары страниц Жоре было достаточно, чтобы быть околпаченным непонятным, но завораживающим учением. Минималенко подошёл к Лидии Васильевне, дабы  поделиться своими впечатлениями, но ему тут же дали понять, что сфера его интересов – уже вчерашний день. Сегодня же актуально вот что… И Лапушка с умилением повела рассказ об ином учении…
Лапушка по складу характера своего полностью оправдывала свою фамилию. Жоре так и хотелось назвать её лапушкой, но он понимал, что между ними существует определённая (например, возрастная) дистанция, и нарушать её он не имеет права.
Встреча, знакомство  и сложившиеся добрые отношения с другой со-трудницей абонемента – Евгенией Пересвет – тоже оказали влияние на духовный мир Минималенко. Пересвет, в отличие от Лапушки, новомодны-ми учениями  не увлекалась. Её хобби и профессиональные интересы чудесным образом сочетались, и это позволяло ей быть всегда на высоте и зваться профессиналом высшей квалификации (хотя «академиев» – имеет-ся ввиду библиотечных  – Евгения «не кончали»). Пересвет с успехом закончила филологический факультет местного университета, но прижи-лась не в школе, а в библиотеке. С тех пор и служит в ней и Ей. И если вам понадобиться консультация библиотекаря на тему «что почитать для души», обращайтесь  без всяких сомнений к Евгении. Эта миниатюрная темноволосая женщина, с виду человек неприметный, окажет вам неоце-нимую услугу.
Кстати, по поводу своих внешних данных Евгения часто шутит: «Если ко мне присмотреться, то я – высокая, длинноногая блондинка». В каждой шутке – лишь доля шутки. Присмотритесь к ней, и вы действительно увиди-те  то, что с первого (да и второго) взгляда не бросится в глаза: недюжин-ный ум, чувство юмора, доброжелательность. Впрочем, многие читатели, впервые столкнувшись с  Евгенией, почему-то видели перед собой очень серьёзную, почти без улыбки на лице, не совсем словоохотливую особу (что объяснялось скорее недомоганиями, нежели плохим расположением духа), особу, которая, несмотря на свою внешнюю неприступность, читателей не отпускала в расстроенных чувствах: каждому что-то могла поре-комендовать. А уж литературу – отечественную  и мировую – она знала великолепно. Она-то и была первой и основной «духопитательницей» Жоры в библиотеке. Уже позже число «питателей» Минималенко возросло (среди них была и уже упомянутая Лилия Стефановна и прочие, и прочие, и прочие).
Доброе расположение души Жора испытывал и по отношению к Леоно-ре Михайловне Волковой. Она и её коллега по отделу Анна Григорьевна Комарчик  представлялись Минималенко близнецами, хотя внешнего сходства между ними не было никакого, да и черты характера у каждой были особенные. Если Леонора Михайловна деликатно высказывала свои мысли, то Анна Григорьевна сантиментов не знала и из великого русского языка выбирала те слова, которые обычно заучивают иностранцы, постигая азы языка. Анна Григорьевна была остра на язык, часто беспощадна в своих оценках и суждениях, но назвать несправедливыми их было невоз-можно.
Леонора Михайловна, женщина на редкость душевная и отзывчивая, явно противоречила своей фамилии. Жора называл её в мыслях  нежно, по-свойски -  Зайчиком.  Эта «пушистая» (в смысле: покладистая, добрая) женщина, которую он по-сыновьи любил, даже в городском транспорте нередко проезжала не «по-волчьи», а «по-заячьи».   Она растила внука, которого  в шутку прочила Жориным дочерям в женихи, и всегда интересовалась своими будущими «невестками».
Две заведующие абонемента, бывшая и нынешняя, Валентина Борисовна Тамарова и Валерия Ермолаевна Плотникова, - дамы «при исполнении», и о них не хотелось бы говорить скупо или растекаться мыслью по древу, но…Не рассказать о них было бы  не простительно.
Валентину Борисовну и Жору объединяла «одна, но пламенная страсть» – к сенполиям. Оба прослыли в библиотеке как страстные коллекционеры этих удивительных растений (именуемых в народе попросту фиалками). Они обсуждали, соберясь, животрепещущие темы, менялись фиалками или листочками и ревностно следили за успехами друг друга в деле взращивания сих редкостных по красоте цветов. Вместе  оплакивали безвременную кончину своих любимиц.
Валерию Ермолаевну, как Марианну Подпотаповскую, в библиотеке знали как человека-аптеку. Но, если Подпотаповская была пропагандисткой различных медицинских новшеств (пищевых  добавок из морепродуктов и проч.), то Плотникову можно считать приверженкой народной медицины, гомеопатии. Она во время эпидемии гриппа снабжала коллег антигриппоз-ными гомеопатическими каплями. А ещё Валерия Ермолаевна продавала коллегам прекрасный золотистый цветочный мёд, завезённый ею в губерн-скую столицу с пасеки своих украинских родичей. Жора был постоянным покупаталем у Плотниковой.
Народ в абонементном отделе – хлебосольный. И до такой степени, что дирекция была вынуждена издать специальный приказ, запрещающий работникам абонемента готовить обеды в подсобных помещениях. Когда по библиотеке начинали распространяться запахи чего-то вкусного, все знали: на абонементе варят суп, картошку или другую какую-нибудь вкуснятину.
Традицию широких обедов (правда, супы уже не кипели – довольство-вались принесёнными из дому «мутербродами») через несколько лет подхватило новое поколение библиотекарей читального зала, за что тоже получило нагоняй от дирекции, которая всегда застигала их постоянно жующими и балагурящими в глубинах фондов.


                «КТО? ПУШКИН!»


Читатель, ты хочешь знать подробности внутренней жизни читального зала Главной губернской библиотеки (ГГБ)? О, ты узнаешь гораздо больше, поскольку новая поросль читального зала упорно стала заявлять о себе не только по работе (о чём тоже будет речь), но и в общественной жизни библиотеки – в её замечательных вечерах и капустниках.
С тех пор, как в штате читального зала появились Элла Ковалёва и Римма Шутко, привычная жизнь отдела изменилась. Как люди творческие (а значит – неуправляемые) они вышли из-под контроля заведующей Алеси Ивановны Громовой, которая всех сотрудников, работавших до Эллы и Риммы, умела приструнить и довести до «нужной кондиции». Элла и Римма умели постоять за себя.  Другие молодые особы из читального зала тоже были либо «зубасты», либо «пофигистками» и на «бормотание» Громовой смотрели с рассеяным снисхожденим.
Элла и Римма осваивали библиотечную профессию (они, как и Евгения Пересвет и Шаженко, закончили филологический факультет) с азартом, но в меру своего понимания. Они любили писать и читать обзоры и подавали их по-артистически, даже если обзоры были такой серьёзноё тематики, как СПИД или христианство. Но широко, многогранно их творческие натуры проявились в массовой работе. Они сами писали сценарии, сами были режиссёрами и исполнителями главных ролей в своих спектаклях. Необхо-димо отметить, что с приходом в библиотеку Эллы и Риммы в ГГБ появился свой театральный коллектив, состоящий из собранной Шутко по всем отделам творческой молодёжи.
Среди них не последнее место занимал и Жора, хотя он успел про-явить себя ещё задолго до появления Ковалёвой и Шутко. Наверняка многим сотрудникам (да и самому Жоре) запомнился номер, исполненный Минималенко на одном из новогодних капустников:  одетый в балетную самодельную пачку Жора изображал заезжую звезду Большого театра с номером на музыку Сен-Санса «Умирающий лебедь» (в постановке одно-курсницы Жоры – Али Хохмаковой; она же была и автором костюма для Жоры-«лебедя») и вызвал шквал аплодисментов, а также заслужил приз симпатий дирекции – бутылочку ирландского молочного ликёра.
Жоре Римма и Элла во всех своих спектаклях упорно определяли роли  особ, обременённых высокой властью: графов, князей, царей, султанов. А также подлецов, убийц или критиков. Сколько Минималенко ни пытался вырваться из определённого им амплуа, Римма и Элла были непреклонны. На этой у почве у них бывали шумные творческие ссоры,  забывавшиеся, впрочем, молниеносно – сразу же после шумного успеха спектакля.
Самым любимым и удачным спектаклем Ковалёвой-Шутко и всего мо-лодёжного коллектива было самое настоящее театральное (с костюмами, взятыми из губернского профессионально театра) действо, посвящённое Александру Сергеевичу Пушкину. 
Ковалёва и Шутко столь скрупулёзно работали над сценарием, так пе-рекапывали личную жизнь великого поэта, что он печальным явился во сне Элле и сказал: «Ну что вы копаетесь? Оставьте меня в покое». Но даже великого поэта (что с ним в сравнении какой-то Минималенко?!) творческие особы нашей современности не оставили. Вот такие настырные! Бедный-бедный Александр Сергеевич!
В этом спектакле Жора играл сразу три роли: графа Воронцова, а так-же мерзавцев  Геккерна и Дантеса. В их образы  Минималенко вложил всю свою ярость и ненависть, вызванные его недовольством по поводу предло-женных ему ролей.
Капустники – новогодние и «восьмимартовские» – тема отдельного раз-говора. В них Жора купался, как в розовой воде. Но и после спектаклей и после капустников он напоминал себе выжатый лимон или «прекрасный нежный труп», по которому проехались несколько раз катком для укладки асфальта. После спектаклей ему света белого видеть не хотелось, а Римма и Элла тащили Жору на поклоны перед улюлюкающей публикой. Римма и Элла очень любили эту часть спектакля – выход на поклон. Им бы блистать в губернском (или в столичном) театре, а они вместо этого скрывали свои таланты за библиотечными стенами.
А ещё Ковалёва и Шутко любили собирать восторженные отклики  о своих творениях и добивались своего, даже если скептически настроенный зритель восторгов не разделял. Единственным в библиотеке, кто на твор-чество Шутко-Ковалёвой смотрел как на нечто из «низкого жанра», был Иван Пичугин. Он ни разу не похвалил подружек-актрис, что, впрочем, разжигало в наших героинях ещё больший азарт: ах, вы нас игнорируете? ну мы вам покажем та-ко-е! По сути, всё их творчество – это своебразный вызов человеку, который  не разделял со всем коллективом библиотеки восторгов по поводу постановок Шутко-Ковалёвой.
В своём противостоянии Пичугину Элла и Римма зашли однажды столь далеко (построили сценарий всего новогоднего капустника на пародирова-нии  Пичугина), что творческому коллективу Маленького Библиотечного театрика пришлось отговаривать своих «Станиславского и Немировича-Данченко в юбках» отказаться от задумки. Или урезать и несколько смяг-чить. Никому не хотелось новогодний праздник превращать в арену для выяснения отношений. Кроме того, все они помнили цитируюмую Пичуги-ным чью-то фразу: «Я не злопамятный. Я злой и у меня память хорошая».
Автор данных записок хорошей памятью похвастаться не может, а по-сему описал всё, что вспомнилось на момент написания. И внесёт коррек-тивы в каждую новеллу, если вспомнит что-то важное и интересное.

               

                «СВОБОДУ ЮРИЮ ДЕТОЧКИНУ!»


Командировки бывают разные. В одни приятно уезжать только потому, что вырываешься (хотя бы на время)  из пут домашних дел. Другие не столь приятны оттого, что беспокойство по поводу их ответственности не заглу-шается даже радостью отбытия из дома и с рабочего места, к которым ты прикован, как Прометей к кавказской скале.
В жизни Жоры Минималенко была и командировка третьего рода, когда его, не успевшего выскользнуть из объятий Морфея (читай – жены), подня-ли ранним звонком из тёплой постельки и услали в…(куда? Пусть нарисует ваша фантазия).
Помните главного героя фильма «Берегись автомобиля» Деточкина, который, неожиданно для близких, срывался во внезапную «командировку» среди ночи? Жору Минималенко не тревожили ночью, но, едва он достиг крыльца родной библиотеки, ОЧЕНЬ ПРИЯТНАЯ ДАМА ИЗ УПРАВЛЕНИЯ, выпорхнув из белого микроавтобуса, крепко, не по-женски схватила Жору за руку и пригвоздила его к креслу сообщением, что он едет в командировку со всей честной компанией из Управления и Дома Творчества. И хотя командировка намечалась  в родные места Минималенко, факту её внезап-ности он был явно не рад. Ему так и хотелось крикнуть в приоткрытую форточку «свободу Юрию Деточкину!» и на ходу выпрыгнуть из машины. Но он не сделал этого, иначе бы шея, на которой сидела его крупная вихрастая голова, была бы свёрнута и вряд ли вернулась бы к первоначальному виду, а шею свою Жора берёг, хотя часто получал по ней от начальства.
Итак, ОЧЕНЬ ПРИЯТНАЯ ДАМА ИЗ УПРАВЛЕНИЯ увозила Жору в его родной Бормотухинский район. Перспектива встречи с родными местами его не радовала и ещё по той простой причине, что район – благодаря злой иронии какого-то чиновника - был избран в качестве места подготовки вопроса на коллегию УК (не пугайтесь: УК – это вовсе не Уголовный Кодекс, а Управление Культурой), и темой вопроса была: работа учреждений культуры района и преодолонию и предупреждению пьянства и алкоголиз-ма. В общем, Жору везли в Бормотухинский район бороться…с бормотухой. Коллеги  не раз предупреждали Жору, что борьба с пьянством и алкого-лизмом может закончиться победой... объекта искоренения, но он упорно не верил им. А напра-а-а-сно!!! Поездка в Бормотухинск полностью подтвер-дила истинность  предостережений коллег: Жору и К, как говорится в одном популярном фильме, «подобрали и обогрели» (не путать с фразой «обоб-рали и подогрели» из того же фильма!). В Бормотухинске дружную команду гостей из губернского города ожидал обед (молодая «бульба» со шкварка-ми, а также сваренные в трёхлитровой банке с помощью кипятильника сосиски и свежие огурцы запивались домашним кислым молоком и…шампанским), а в некой  деревне М, после удачного рейда и перед возвращением домой, - ужин «с беленькой». В G. «борцы с пьянством» возвращались на белом… микроавтобусе (а вы что подумали?)
Тут стоит вспомнить, что нежданная командировка принесла Минима-ленко и приятные сюрпризы: он попал в городок К над Днепром, с которым была связана его школьная юность. В К-ской средней школе в начале 80-х Жора познакомился с библиотекарем Катериной Михайловной Ф. (Уважае-мый читатель, кажется, автор данного опуса согрешил против истины, заявив сгоряча, что библиотечный роман начался  в конце 80-х, с окончания МИКа. На самом деле роман с библиотекой у Жоры начался немного раньше –  на заре 80-х. И начался он несколько странно – как недоразу-мение. Обременённая заботами, провожая группу столичных писателей, Катерина Михайловна напрочь забыла о том, что Жора, её любимец и завсегдатай библиотеки, остался в читальном зале, увлечённый чтением какой-то книги, и закрыла Минималенко в библиотеке. Был субботний зимний вечер. Школа казалась безлюдной пустыней, и, когда Жора ото-рвался от книги и понял, что  стоит перед перспективой провести в библио-теке две ночи и воскресный день, звать кого-либо на помощь было беспо-лезно. Он уже морально приготовился перенести двое суток наедине с книгами, но, к счастью, через несколько часов Катерину Михайловну охва-тила тревога, а не закрыла ли она в библиотеке своего питомца. Чтобы развеять свои сомнения, библиотекарь вернулась в школу и обнаружила  Жору в «полной боевой готовности»: он, не расставаясь с надеждой «быть найденным», готовил себе «гнёздышко» на ночь.) Катерина Михайловна стала «крёстной матерью» Жоры, избравшего после службы в армии профессию библиотекаря.

…Командировки в «столицу» Гавриковского района остались в памяти, пожалуй, как самые богатые на впечатления. Жора с коллегами по ГГБ неоднократно выезжал в этот славный городок, приютившийся где-то на самом краю ойкумены с названием G-ская губерния: сначала для подготов-ки вопроса на коллегию Управления культурой, потом для подготовки областного семинара, затем уже на сам семинар. И каждый раз непредска-зуемый Гавриков ошеломлял его посетителей.
Во-первых, в Гавриков – такое место на карте губернии, куда самолёты не летают и не ходят поезда. Чтоб попасть в городок, нужно дизелем доехать до станции Бояровка, а уж потом тебя, предварительно протряся  в переполненном рейсовом автобусе, доставят по месту назначению -  к  площади, на которой помимо менее красивых зданий гостиницы, ресторана и мэрии находится более красивое и внушительное здание налоговой полиции. По фасаду этого здания сразу видно, «кому на Руси жить хоро-шо». Уж явно, что не библиотекам.
Во-вторых, «внутреннее убранство» гостиницы поразило ещё больше, чем наружное, поскольку почти полностью отсутствовало. Удобства в гостинице были самыми минимальными: двери во многих номерах закры-вались чисто символически (некоторые только снаружи), туалет распола-гался в конце коридора, но чтоб воспользоваться им, надо уловить момент, когда есть вода на втором этаже, и дождаться своей очереди. Находчивые библиотекари из ГГБ всеми благами пользовались в номере «люкс», в котором жила заместитель директора ГГБ Неонила Андреевна Скореева, отчего «заветный рулончик» в туалетной комнате, к удивлению горничной, был израсходован за сутки проживания, а мусорное ведро было полно пищевых отходов. Что подумала горничная, видя такую картину, история умалчивает.
В-третьих, гостей провезли по «золотому кольцу» (обычно на этом маршруте проверяющим показывают «случайные», «первые попавшиеся», но непременно лучшие библиотеки) и высадили у некоего объекта, вид которого так ошеломил Жору и иже с ним, что потом эту библиотеку со-трудники ГГБ в кулуарах называли «объектом «Руина». На вопрос, почему они решили показать именно эту библиотеку, находящуюся в аварийном состоянии, директор районной библиотеки с наигранным простодушием ответила: что есть, то и показываем. Но её слова, призванные убедить приезжих, что в Гаврикове не знают, что такое «показуха», не возымели желаемого действия на гостей.
Жора вспомнил сразу же командировку в Гавриковский район полуго-дичной давности, когда он, Арина Феева и представитель Управления Лизавета Гордая-Нец, проехав по такому же «золотому кольцу», для себя отметили, что подготовительная работа по созданию «потёмкинских биб-лиотек» сотрудниками главной районной библиотеки была проделанная колоссальная. Уже сидя в методическом отделе районной библиотеки, Жора стал свидетелем следующего  телефонного разговора заведующей отделом с «бедной овечкой» - провинившимся библиотекарем из сельской библиотеки. Заведующая, нисколько не стесняясь присутствия Жоры, кричала: «У нас всё так хорошо шло, а Вы нам всю проверку испортили!» 

МАРИЭТТА – ЭТО…

На первом же (новогоднем) капустнике Жора впервые был потрясён одной сотрудницей ГГБ, которую объявили «как мадемуазель Мими со своими девочками». Под бессмертную музыку Чайковского в самодельной балетной пачке из марли на  сцену актового зала выплыло аморфное худенькое низенькое создание, впоследствии оказавшееся Мариэттой Архипелаговой (она же - мадемуазель Мими). Мариэтта была примой всех капустников. Её  непосредственность, а также полное отсутствие музыкаль-ного слуха и чувства такта доводила всех до колик в животе: смотреть без смеха на то, как Мариэтта танцует, было невозможно.
Эта непосредственность Мими однажды Жоре чуть ли не стоила жизни. Минималенко, облачённый в костюм деда Мороза, пел песню о заблудив-шемся счастье из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию» и присел на краешек сцены. Вдруг (вопреки всем сценариям, но по велению собственной души) невесть откуда сзади Жоры появилась страстная Мари-этта, исполнявшая роль не менее страстной цыганки.  Она едва не задуши-ла Жору  «в страстных объятьях», соорудив на шее Минималенко замок в виде сжатых рук. Задыхаясь, Минималенко успел убедить хохочущий зал, что эту «импровизацию» срочно нужно удалять со сцены.
В другой из капустников Мариэтта изображала страстную испанку. По воле  - нееет, не рока! - а режиссёров-сценаристов Шутко и Ковалёвой. Что рок в сравнении с библиотечными режиссёршами? Жалкая тень! Рок можно преодолеть, переубедить же Шутко с Ковалёвой убрать этот номер, - просто невозможно, немыслимо! Так вот, по воле Шутко и Ковалевой страстная испанка Архипелагова должна была изобразить страстный танец с кинжалами, а также с главным героем, изображаемым опять-таки Мини-маленко. Как вы, наверно, сразу догадались, уважаемый читатель, Мариэт-та-испанка едва не лишила Жору жизни посредством кинжалов, с которыми страстно носилась за Минималенко по сцене. Только надёжная стена сотрудников спасла Жоре жизнь.
Была у Мариэты ещё одна страсть, которая стала притчей во языцех. Мариэтте в одно из её многочисленных ночных бдений однажды пригрези-лось, что в прошлой жизни она была Жозефиной и жила (естественно) в Париже. О себе-Жозефине она писала стихи за стеллажами, работая в отделе книгосохранения.
В этот отдел часто попадали творческие личности, у которых руки сильно чесались, если они  у себя за стеллажами не родят что-нибудь эдакое поэтическое или прозаическое. Предшественница Мариэтты довела заведующую до белого каления тем, что, забросив свои основные обязан-ности, в порыве вдохновения главу за главой предавала перу свой новый роман.
Мариэтта Архипелагова романов не писала. Она сочиняла вирши о страдающей в нашем веке Жозефине и полностью отдавалась своему амплуа страстной женщины на сцене. В жизни она была серой мышкой, бесцветным созданием. Иногда её прорывало. Она раздаривала всем свои безделушки типа значков (В Жориных «сусеках» до сир пор где-то хранится подаренный Мариэттой значок- Пегас) или, наварив пятилитровую кастрю-лю манной каши, ходила с ней по общежитию и кормила всех, кто не риск-нул отказаться от «фирменного блюда» Архипелаговой.
Нет, кулинария не была страстью Мариэтты. Да и к поэзии она вскоре тоже охладела. Главной страстью Архипелаговой стали городские голуби. Она кормила их, подбирала больных и увечных и выхаживала у себя в общежитии, из-за чего в её «голубятне» никто не хотел жить. Так Мариэтта стала жить с голубями.
Но, видимо, зарплаты библиотекаря не хватало, чтоб содержать про-жорливых голубей, и однажды Мариэтта подала заявление о переводе её на полставки. Когда же директор поинтересовалась, как Мариэтта собира-ется жить в городе на половину зарплаты, Архипелагова ответила, что она собирается устроиться на полставки в приемном пункте по ремонту быто-вой техники. Там ей загребать деньги лопатой пришлось недолго и вскоре Мариэтта вернулась в ГГБ и к своим птицам.
 Когда же администрация общежития потребовала прекратить антиса-нитарию и выбросить голубей на улицу, Архипелагова ушла в какую-то только ей известную секту, вызвала из дому полусумасшедшую мать и они обе стали «поститься», оплакивая птиц. Мать не допускала в комнату врачей «неотложки», когда ослабевшую от «поста» Мариэтту пытались забрать в больницу.
Вскоре контракт с Мариэттой из-за её причуд не продлили. С тех пор Минималенко больше не видел её. Но сотрудники говорили, что  Мари стала наведываться в библиотеку, продавая по дешёвке косметику от фирмы (якобы) «Орифлейм». Дешёвую косметику, как ни странно, у Мари-«визажистки» покупать никто не хотел.
РАЗРОЗНЕННЫЕ СТРАНИЧКИ ВОСПОМИНАНИЙ

В конце 90-х годов к библиотеке из-за тесноты стали достраивать при-стройку. В преддверии нового 1999-го года молодой заведующий методиче-ским отделом Жора Минималенко и его коллеги в последний раз увидели солнечный свет. Окна их отдела были замурованы выросшей стеной. Через год их «альма матер» превратиться в хранилище  отдела иностранной литературы. А пока… все жили надеждой, что в новой библиотеке их ожидают невиданные доселе перспективы, которые умел красочно распи-сывать замдиректора Пичугин.
Минималенко тогда и предполагать не мог, что Пичугин уйдёт в столицу («поднимать телевидение»), а через 9 месяцев после его ухода директор вызовет Жору к себе в кабинет,  поздравит с днём рожденья и приподнесёт «подарок» в виде предложения занять пустующее место Пичугина.
Жора потом не раз будет жалеть, что оставил свой любимый отдел ис-кусств  и, «соблазнённый» Скореевой на новую должность, перешёл в методический, а потом согласился занять кресло заместителя директора. Своей новой должностью он долго тяготился, но, впрочем, вскоре свыкся с ней, хотя всё равно иногда предавался меланхолическим воспоминаниям.

                Продолжение (возможно) будет