Наталья Старосельская

28 декабря 1972 г.
Последний в этом году сбор семинара Слуцкого...  После семинара проводил новую знакомую Наташу Старосельскую (нам по пути – через мою Марьину Рощу на её улицу Королёва). Первый раз встречаю женщину  (ровесницу) с абсолютно мужским складом ума. То бишь с ней в идеале дружить, но это, наверное, трудно – слишком Наташа красивая. Занимается Достоевским, которого я еле осилил в прошлом году, а после Литинститута (она уже учится на первом курсе) намерена поступать в аспирантуру.

11 мая 1973 г.
В Литинституте началась весенняя сессия, и десяток первокурсников собирается дома у Наташи Старосельской – сообща готовятся к экзаменам, конспектируют учебники. Среди знакомых интереснее других – поэт Саша Плахов, филолог Витя  Калугин. Надеюсь, останутся друзьями надолго (по крайней мере, на институтские времена: все контрольные до конца ликбеза мне уже обеспечены).
80-летняя бабушка Наташи Шарлотта Израилевна сидит в кресле с иностранной газетой и вспоминает, как они жили в Петербурге:
– Квартира – это же анфилада, пять комнат! Потолки – это же были потолки! И кто живёт там теперь? Как у вас поётся? – «Кто был ничем, тот станет кем…»?

23 июня 1973 г.
Пришла цидулька из Литинститута – позавчера меня допустили к экзаменам и нужно сдавать документы. Экзамены с 13 августа: осталось их сдать…
Вечером сидел у Старосельских, которые с моей лёгкой руки давно Аризонские кукунчики, а я при них – Барбизонский птенчик, и, вспоминая  день рождения  Наташи, мама Мира Яковлевна пожаловалась, что после той пьянки пропало  у них блюдо кузнецовского фарфора.  Спросив, что на нём подавали (оказалось,  что студень), вдруг ясно вспомнил, как лично мне его всучили в руки, и поставить было некуда, а держать одновременно с ним вилку, фужер и сигарету совсем затруднительно (есть так просто не получалось). К тому времени в комнатах уже погасили свет,  зажгли свечи и,  воспользовавшись полумраком, я быстренько рассовал куски студня по тарелкам пьяных гостей, а освободившееся блюдо запихнул в узкую щель между потолком и верхом книжного шкафа. Восстановив ту картину, осторожно задрал голову – край блюда до сих пор выступал над шкафом. Осталось изобразить из себя экстрасенса – на пять минут закрыть глаза, сказать: «Кекс–пекс–калабрекс!» и достать ценную пропажу.  Радость обретения  антикварного блюда была столь велика, что никто не стал выяснять, какой идиот его туда запихнул.

6 августа 1973 г.
В очередной день рождения обнаружил, что у меня в третий раз обновился круг друзей: художники сгинули давно (за пять последних лет никого из старых знакомых не видел), театральные приятели и подружки тоже сходят на нет, а нынешняя  компания уже сплошь литературная: Наташа Старосельская, Виктор Гофман,   Олеся Николаева, Сергей Мнацаканян. С ними и отметил свои двадцать два.
Наши поэтические пристрастия рознятся весьма сильно (при том, что общих точек пересечения достаточно много), и если начинаем спорить – кричим до хрипоты, однако дружеские симпатии от разновкусицы ничуть не страдают.

11 – 24  августа 1973 г.
Оказалось, за три года после школы я изрядно всё подзабыл, и Старосельская взялась подтянуть мой немецкий. По телевизору очень кстати начался показ  12-серийного сериала Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны», так мы как раз  к началу приезжаем из института ко мне домой, быстро готовим ужин, наполняем  кофейник и устраиваемся у ящика. Не знаю, насколько станет лучше моё швабское произношение, но в случае потери сознания точно буду кричать по-немецки.

27 августа 1973 г.
Накануне мы с Олесей приватно узнали, что приняты (официальные списки вывесят 29-го), и по такому случаю всей нашей компанией устроили сабантуй. К полуночи  были уже хороши, начали расходиться, и тут на пороге возникла мама – прилетела  с юга раньше времени (поскольку моих звонков не дождалась, сразу заподозрила  неладное). Из Ялты мама привезла дыню и две бутылки крымского портвейна – все вернулись за стол, и «черный доктор» с «голубыми глазами» добили нас  окончательно: перебор. Разъехались вроде бы чинно – все на своих ногах, даже таксистов наш вид не возмутил. Но интересное было на следующий день: звоню  Мире Яковлевне, спрашиваю, как наш аризонский кукунчик, а мне:
– Жора, скажи честно, ЧТО вы вчера пили? Вернулась в пять утра и спит, только спит абсолютно голая, но почему-то в зимних сапогах.

25 сентября 1973 г.
После фильма «17 мгновений весны» у народа очередной прилив любви к Тихонову (Штирлицу). Даже Старосельская не вытерпела – взяла командировку и поехала на Валдай, где Гостев снимает очередную туфту по книжкам гэбэшника Цвигуна, вроде партизанской саги «Фронт без флангов». Вернувшись, рассказала, что Тихонов-ст. целиком погружен в себя, а к ней проявил интерес лишь его сын Володя. Но главный предмет восторгов – снимающийся там же актёр ЦТСА Игорь Ледогоров, в которого Наташа и влюбилась.

8 марта 1974 г.
Заехал к Старосельским. Как всегда, застал кучу гостей, которые до моего прихода  уже вдоволь наговорились за Россию и интеллигенцию, а суть споров сводилась к тому, уезжать или оставаться. Если Шурик Суслов за отъезд – любой ценой и куда угодно, то мой выбор невелик, поскольку я со своей костромской физией на иных берегах себя не представляю. Ну и досталось мне от «уезжантов» по первое число.

4 июня 1974 г.
Проснувшись утром, обнаружил, что...  три дня рождения нынче. Сонечку не поздравишь – после пролёта в ИВЯ, долго не огорчалась: получила очень хорошее предложение и на год отбыла в Китай.  Танечке сунул в почтовый ящик открыточку (авось, кто-нибудь вытащит).  Оставалась Старосельская:  хоть в ЦДЛ сегодня соблазнительный вечер Андрея Вознесенского, тут без выбора – поехал к Наташе, где уже был весь её семинар критиков (познакомился с ироничным Володей Вигилянским).

7 июня 1974 г.
Познакомился с поэтом Андреем Черновым (учится в семинаре Сергея Смирнова).
Глупо вышло: на подоконниках второго этажа, возле деканата, курили Наташа Старосельская и Олеся Николаева, а я стоял спиной к коридору, уткнув нос в украшающую простенок доску «Наши публикации», читал вслух стишок в свежем «Алом парусе» некоего токаря с автозавода Лихачёва, насмешливо его комментируя, а тем временем автор стоял у меня за плечом и мрачно внимал моей говорильне. И продолжалось бы это не пойми сколько, если бы Старосельская не сказала:
– А вот и автор, познакомься.
Ничего, теперь здороваемся.

16 июня 1974 г.
Весь день у Старосельской готовился к зачёту.  В полдень заглянула соседка Ида Марковна – пошепталась с Наташей, потом за моей спиной скрипнула дверца платяного шкафа, соседка ненадолго ушла на кухню, и опять скрипнул шкаф, пока захлопнулась входная дверь.
После обеда заявился сосед Самуил Аронович, муж Иды Марковны, – тоже заглянул в Наташин шкаф и сходил на кухню. Я опять не обернулся, оставшись сидеть за столом, но в никелированном шаре настольной  лампы на мгновение отразилась большая жестяная банка из-под чая Lipton,  также исчезнувшая в платяном шкафу.
Вечером на минутку забежала девушка Анжела, дочь Иды Марковны и Самуила Ароновича, и неуверенно топталась в дверях, пока я, уже догадавшись о цели её визита, сам ушел на кухню и оттуда слышал, как   дважды скрипнула дверца шкафа.
Наташа с Анжелой  ещё недолгое время разговаривали в прихожей, а я, вернувшись в комнату,  обнаружил на столе возле пишущей машинки замусоленную тетрадку в клеточку – без обложки, сложенную посередине, – верхняя страница которой была расчерчена вертикальной линией,  разделяющей столбики цифр, и слева печатными буквами написано «положено», а справа – «взято».
Наташа вытянула из моих рук тетрадочку, ворча: «Анжелка, зарраза, никогда за собой не уберёт», спрятала «банкОвый докУмент»  в платяной шкаф...  А мне оставалось  пошутить:  «Когда соседи придут в следующий раз – сведи их с ума: какая такая банка? – нет у меня никакой вашей банки!..»  Посмеялись, ага.
( PS.: Имена изменены )

13 июля 1974 г.
Вконец разругался со Старосельской: началось с пустяка, а закончилось всерьёз. По пути из института попали под дождь, вдрызг мокрые кое-как добрались до моего дома. Пока сушились и отогревались, попутно обсудили наши отношения и своё окружение, при этом Наталья Давыдовна решила наехать на моих дам, которые ей не нравятся (а должны?), и обнаружилось, что наш дружеский круг совсем не такая однородная творческая среда, как мне казалось. Скажем, каждому встречному я даю сто «условных единиц», как абсолютно идеальной личности, а затем личность начинает вычитаться (кто больше, кто меньше), и если/когда опустошается до нуля, то просто перестаёт для меня существовать. К чести Старосельской, она за время знакомства не вычлась ни на йоту, а я, выходит, в её глазах много потерял. Что ж, насильно мил не будешь, но мне жалко терять Наташин гостеприимный дом, где прежде чувствовал себя абсолютно комфортно. Когда сажал её в такси, сказала:
– Давай попробуем отдохнуть друг от друга какое-то время.

28 сентября 1974 г.
Мою фотографию Оксаны моя мама шутливо назвала: «она стреляла в Ленина».  От желания приударить  за сокурсницей удерживало не только наличие у девушки кучи очевидных странностей и чудачеств, но и предупреждение, будто у Оксаны душевный недуг, и что если я с ней свяжусь, тот день станет последним, когда Наташа Старосельская примет меня в своём доме. Поставленный перед выбором, решил игнорировать обеих.

4 июня 1975 г.
На дне рождения  Старосельской  полное обновление застолья:  ни Мнацаканяна, ни Вигилянского с Олесей, ни Феликса Ветрова,  а все новые друзья – артисты из Театра Советской армии, среди которых за десятерых хохмит и балагурит Коля Абрашин. Впрочем, мне этак комфортнее:  если в прошлом году Шурик Суслов втравил всех в обсуждение проблемы эмиграции, нынешняя компания обсуждает  реорганизацию театра.

25 июня 1976 г.
Всю ночь пили шумной компанией, расходились под утро. За полчаса всех кое-как рассадили по такси и левакам.  К началу четвертого осталась одна  Старосельская, а Сущёвка уже опустела – мертвый час начался. Говорю Наташке: иди на другую сторону, лови всё равно что, а я тут буду. Только она ушла, выезжает из переулка свободное такси – я распахнул дверцу, кинул на сиденье женскую сумку и говорю водителю игриво:
– Подбросишь даму в Останкино!
А он вдруг сумку выкинул наземь и мне:
– Слушай, д а м а,  валила бы ты на …
И уехал.
Когда Наташка подбежала, машины след простыл,  а я от смеха по асфальту катался: представляю,  ч т о  шофер в своём таксопарке расскажет! Хорошо еще, разводным ключом меж глаз не засветил  (ну не любит он возить голубых!)

7 сентября 1976 г.
Вечером позвонила Старосельская – сказала, что похоронили Ефима Зубкова: накануне того дня, когда мы тусовались у Чугай, он повесился.  Почему? отчего? – никто не знает (никакой записки не оставил).  Это был другой круг, где Феликс Ветров, Игорь Селезнёв, но они-то могли хоть что-то почувствовать?  На вопрос Наташке, почему она не позвонила раньше, – сказала:  решили тебе не cообщать,  поскольку ты Ефима терпеть не мог. Глупость, конечно. Но тот мистический момент, когда мы на вокзале пытались пожать друг другу руки и не смогли – застрял в душе глубокой занозой.

4 июня 1977 г.
Субботний обед с Димычем – совсем оголодал мой школьный товарищ в своей казарме. При этом домой к маме идти не хочет – истосковался по общению, хоть музыкантские разговоры я поддерживаю с трудом. Все мои субботние девушки в трауре (даже к Наташе Старосельской не поехал – поздравил с днём рождения по телефону), но детская дружба – святое.

17 апреля 1978 г.
Жена устроила очередную разборку – предъявила мне список старых друзей (в том числе и подруг), которых она в НАШЕМ доме больше не хочет видеть. Так  как в него попали не только Наташа-медичка с мужем Димой, но и Старосельская с Гофманом, я сразу вспомнил про её антисемитизм, но выглядело это совсем не смешно...

3 июля 1980 г.
Около полуночи позвонил  Юра Поляков:  вкрадчиво осведомился, свободен ли я завтра и могу ли заглянуть в ЦДЛ. Прикинул, что свежих некрологов вроде бы не читал, брякнул, что могу, и тут Юра огорошил:  Галина Серебрякова нынче преставилась.   И завёл:  «Выручай, старый, опять нести некому, а тебе сам Бог велел – ты же в «Литературную Россию» устраиваешься (всё уже знает, стервец), а покойница  там  в редколлегии числилась,  и я о тебе первом подумал – учти, очень важно  уметь в нужный момент появиться у гроба:  многие тебя заметят, подумают, что в дружеских отношениях состоял...». – «А  сам-то будешь?» – спрашиваю. – «Куда денусь, – говорит, – на мне же все похороны!». Тогда ладно,  так и быть, только в первый и последний раз!..
Когда Старосельская услышала, каким делом я завтра буду занят, вразумила: «Ну давай-давай...  Серебрякова так хорошо себя вела, что её все нормальные  люди вообще хоронить отказались, один на один с покойницей останешься...».

28 июля 1981 г.
Сегодня похоронили Наровчатова. У гроба в почётном карауле вдруг появился Слуцкий – невероятно старый, очень сильно изменившийся: дряхлый, беззубый.
Я в ЦДЛ не пошёл, но рассказу Наташи Старосельской верю – говорит, что Борис Абрамович даже не отвечал на приветствия, только Давида Самойлова обнял, как давнего друга.

22 августа 1988 г.
Вчера Наташка родила маленького Старосельского Кукунчика, то бишь Кирюшу. Успели с Алёшей сделать Львёнка, поскольку гороскопный знак Девы оба терпеть не могут. И не во грехе зачали – год назад узаконили свои десятилетние отношения.

4 июня 2001 г.
Нынче Старосельской полтинник:  к самой красивой розе присовокупил лучшую фотографию Наташки  (сделанную аккурат в 75-м!),  которая в роскошной рамке обрела законченную классичность.   В СТД пришёл к четырём, а всё равно вышло рано – только к пяти народ стал подгребать,  зато всё это время мой портрет пожинал бурные комплименты.  Заглянул Калягин,  пробурчал, что такую девушку он принял бы на работу с большим удовольствием,  чем мозолящую ему каждый день  глаза мегеру.
От усталости и духоты меня развезло после третьей рюмочки,  и я славно подремал в уголке.  Под “полтинниковые” тосты, которые мне через два месяца тоже светят, если доживу...

4 июня 2003 г.
Гуляя с Тотошей, заглянули в СТД к Старосельской. На Антошку казенные стены подействовали плохо – увидел смеющегося Калягина и вдруг раскричался, расплакался, побежал к выходу, да так резво, что еле-еле настиг мальчишку в дверях на улицу... Едва успел поздравить Наташку с Днём аиста, цветочки вручить.

15 июня 2003 г.
Наш карасс понёс невосполнимую потерю – умер Алексей Матвеич Зверев. Овдовела Наташка...
Последний раз месяц назад увиделись на полуночной «Белорусской» (я выходил из метро, возвращаясь из Внукова, в они шли навстречу – ехали из «Сатирикона»). Торкнулись в одну и ту же стеклянную дверь с разных сторон, толкали её каждый от себя – ручек то нет! – чтобы пропустить друг друга, и так продолжалось несколько минут – толкали стеклянную дверь и смеялись. Потом наконец обнялись, обменялись парой пустопорожних фраз и попрощались тут же. Как оказалось – навсегда.
Таким – смеющимся – я Алёшу и запомню.
А на столе у меня как раз лежит его последняя книжка – про жизнь русского литературного Парижа.

23 июня 2003 г.
У Старосельской в СТД:  хотели помянуть Алексея Матвеича, но все-таки отложили это дело на потом – Наташка, хоть и держится, как железная, но ещё не в силах смириться с потерей.  Тут и Кирюша заехал за матерью – веселый, в плеерных наушничках. Говорит: «Ладно, ма, в нашем классе у половины ребят отцов нет. Проживём.  Главное – чтобы ты никого другого в наш дом не привела...» 
Такие пироги.

9 сентября 2009 г.
Всё-таки проживание в интеллигентском районе имеет свою прелесть – пока со Старосельской шли по Мосфильмовской улице двести метров от остановки такси до Наташиного дома, трое прохожих с ней поздоровались: очевидные  зрители телеканала «Культура».
Сколько бы раз ни приезжал, Мира Яковлевна непременно вспоминает, как мы однажды всю ночь – до восьми утра! – травили анекдоты, притом победителя у нас так и не было.
Получил великолепную Наташину книжку про Виктора Авилова в малой серии ЖЗЛ.

17 сентября 2012 г.
Похоронили маму Наташи Старосельской – Миру Яковлевну.  Для которой я сорок лет  был озорным Кукунчиком, чей дом был для меня своим. Сколько же весёлых историй  хотелось рассказать на её светлых поминках!..


ФОТО: Наталья Старосельская у ворот Союза Писателей / Москва, лето 1975 г.
© Georgi Yelin

-----