Маяк. Том Первый. Глава 11

На пирсе меня уже пять минут ждал Андрей. Когда я подходил к порту, увидел, как парень маялся, ходил из стороны в сторону и смотрел на своё отражение в холодном море. Одет он был не по погоде, но кто же этих моряков поймёт: шарф, лёгкая куртка и обычные летние штаны. Я не знал, что и думать, чего ожидать от него, но в душе всё ещё было спокойно, а значит волноваться не стоило. По крайней мере пока что.
– Александр Петрович, опаздываете, – Андрей постучал по циферблату своих наручных часов. Они показывали ровно пять минут одиннадцатого. – У моряков так не принято.
– Ты уж извини, – вздохнул я, останавливаясь напротив него. – Мисс Дорнер была нужна помощь в общежитии. Кто я такой, чтобы отказать?
Он оценивающе посмотрел на меня.
– Вы – будущий рыбак, – сказал он и прошёл ближе к краю пирса. – А это ваш верный слуга. "Туман".
Я окинул взглядом то, что он называл слугой. Из книги про рыбалку в этих краях мне удалось узнать, что по берегам нашего моря бороздили водные просторы лишь небольшие однопалубные рыболовные судна – сейнеры. Их было очень уж много в больших городах, как в Пиллау, и сравнительно мало в таких вот заброшенных местах, как наш город, которому нужна не просто помощь, а настоящая госпитализация. Я думал о нашей беспомощности много раз. Каждую ночь сидел и несколько минут уделял тому, чтобы придумать, как же нас всех спасти, как вытащить всех нас из этой грязи, чтобы стать теми, кто однажды мог бы изменить мир. И даже если думать всю ночь, ничего не изменится. Не изменилось и у меня. В голове всплывали разные образы того, как можно было бы преобразовать город, но...  половина жителей давно померла от постоянных вылазок военных, болезней или просто от старости, а другая половина давно уже опустила руки. Они сидели в своих надёжно защищённых норах и подвалах и смотрели оттуда на серое небо, надеясь, что когда-нибудь там будет ясный синий небосвод, и тогда они смогут начать новую жизнь. Но чем дольше они сидели, тем гуще были тучи над их головами.
– "Туман" – маленькая лодка, и с ней нужно обращаться аккуратно, – Андрей взошёл на борт, я посеменил за ним. Ступив на слегка качающуюся палубу корабля, в голове слегка прояснилось, и даже блёклость цветов отступила, уступив место чему-то более светлому. Казалось, вот оно, счастье. Оно всегда таилось в море, на которое я смотрел всю жизнь, лелея мечту о том, когда-нибудь взять лодку и стать частью этой глубины, наполненной жизнью. И только когда мой маленький мирок оказался на волоске от гибели я решился сделать это, и то не потому что хотел, а потому что много выхода не было.
– Александр Петрович, вы слушаете? – Андрей легко дёрнул меня за плечо, заставляя развернуться. Он смотрел на меня с удивлением в глазах. Вопрос "что-то не так?" почти срывался с его губ, но он продолжал молчать. Я потупил голову.
– Слушаю, – тихо ответил я. – Ты знаешь, как нам, взрослым людям, сложно сосредоточиться. То одно, то другое в голову лезет, не могу со всем разобраться.
– Знаете, – начал вдруг юноша. – Мореходство отлично убивает все ненужные мысли, и вы концентрируетесь только на главном – на рыбе.
– Очень на это надеюсь, – улыбнулся я и прошёл к левому борту. Об него плескалась вода, превращаясь в серую пену, похожую на бесформенную жизнь, которая суицидально выбрасывалась сюда, чтобы стать хоть как-то похожей на нас. На животных.
– Вы что-нибудь учили о кораблях? – спросил Андрей, вставая рядом. – Книги, фотографии?
– Да, естественно, – непринуждённо ответил я, вглядываясь в линию горизонта, рассматривая чуть поодаль остров с сияющим светочем на самом верху. Маяк сиял, казалось, для меня одного. Никто уже и не следил за ним, он был для моря странным рудиментом, инструментом, который уже устарел, и все понемногу старались от него избавиться за ненадобностью. Так всегда и бывает: делаешь для кого-то доброе дело, а потом тебя просто выкидывают на помойку.
– Тогда как называется этот тип лодок? – хитро улыбнулся Андрей.
– Сейнер, – ответил я. – Сейнер, называется.
– Правильно, – промолвил он и подошёл к маленькому пункту управления самим судном: штурвал, пара каких-то приборов и рычагов. Значения были равны нулю. – Здесь у нас панель управления. Все эти рычаги и кнопки вам не нужны. Есть один рычаг, – он положил руку на самый большой из них, — и штурвал. Надеюсь, вы также выучили как управлять судном?
– На теории-то всё легко. Надо пробовать.
Я завёл лодку с первого раза. Взревел старый мотор, и закрутился с бешеной скоростью винт под водой. Мы поплыли вперёд, постепенно отдаляясь от пирса. Берег уходил и скрывался во всё ещё не растаявшей в свете солнца утренней дымке, опустившейся на город. Уже спустя пару десятков метров от берега не осталось и следа: он словно потонул в море, небе, стал с ним одним целым. Это была бы прекрасная метафора угасания нашей жизни, если бы это не было правдой.
Я вертел тугой штурвал изо всех сил, разворачивая корабль то вправо, то влево, то делая круг по слегка бурной морской глади. Этот первый урок вождения сейнеров напоминал мне далёкие времена, когда я ещё учился ездить на машине, чтобы хоть как-то успевать приехать в Пиллау, где я продолжал работать даже после своей первой войны. Но сейчас мы были на огромных морских просторах, и вместо противного промышленного дыма я чувствовал свежий запах моря и соли, а вместо узких непроходимых улиц передал мной, насколько хватает взгляда, расстилалась водная гладь. И я бы обменял всю свою жизнь ради вечного скитания в океанах. Потому что нет чего-то такого на суше, что могло удержать плывущую во времени душу, которой так не терпится уйти в открытое море и больше никогда не возвращаться на землю.
Синее безоблачное небо постепенно наполнялось облаками, и уже спустя пару часов нашего молчаливого катания по гавани, полумрак рухнул на город. Сильный штормовой ветер качал воду, и волны становились темнее и выше, превращаясь из предмета созидания в опасную сущность, готовую топить всё на своём пути. Белые завитки пены стали оскалом глубин, а шум – грозным рычанием.
– Пора уходить нам отсюда, буря идёт! – повышал голос Андрей, держась за один тросов.
Невдалеке вдруг блеснул свет. Это длилось всего мгновение, но даже его мне хватило, чтобы увидеть маяк вблизи: огромная башня со светочем на вершине была похожа на путь к тайнам мироздания, как поднятие в гору, на самой вершине которой нас ждало дивное чудо под названием Мудрость. И именно в этот момент сердце от счастья сжалось, а глаза жадно пожирали его взглядом. Я решил, что это мой шанс, и упускать его нельзя.
– А как же маяк? Можно доплыть до него? – так же громко спросил я, пытаясь перекричать измученный вопль моря.
– Простите, Александр Петрович, не сегодня! Мы умрём, если подойдём ближе!
Я молча развернул "Туман" и направился на берег. Море подгоняло нас, ветер бил в спину в тандеме с тяжёлым дождём, а грозный рёв напоследок твердил, чтобы мы убирались и никогда больше не возвращались сюда.
Андрей вышел на берег и привязал сейнер к пирсу, затем я выключил двигатель и проследовал за ним. Мы стояли друг перед другом и хотели было что-то сказать, но вдруг оглянулись на чёрное и море, услышав гром. Секундой ранее вилка молнии осветила тёмные, как наши души, тучи и скрылась в пустоте. Ветер усиливался, и волны начали подбираться всё ближе и ближе.
– Простите, что так получилось, – сказал парень и бросил взгляд на море. – В другой раз научимся ловить рыбу.
– Ты не виноват, – спокойно ответил я. – Как-нибудь в другой раз.
– Но это же для вас так так важно!
– Нельзя никем рисковать! – сказал и покрепче натянул куртку. – Счастливо и спасибо тебе.
Андрей вяло кивнул и, пожав мне руку, скрылся в темноте надвигающейся бури. Его силуэт ещё недолго мелькал среди огней порта, но уже через минуту он ушёл восвояси, и я остался один на один со стихией.
Мне было страшно. Всё, чем так старалась запугать природа, оказалось хуже, чем я предполагал: в моей голове буря была не сильнее лёгкого бриза, когда душный воздух сменялся свежим шёлковым бризом, когда чистое небо покрывалось облаками. Я был настолько наивен, настолько глуп, что совсем забыл о настоящем мире. И я не о погоде.
Нужно было идти домой. Меня наверняка уже ждали.

Дома было тихо. Стоило мне переступить порог, шумящая пустошь осталась позади, спрятав в себе всю свою ярость, неоправданный гнев и болезнь под названием Отчаяние. Она кричала, звала меня и всех остальных выйти на улицу, встать перед ней, словно на смертном одре, и отдаться. Нас бы разорвало на тысячи кусочков, и никто бы никто не узнал, что когда-то здесь кто-то жил. Город потонет в зелени и грязи, а здания рухнут и превратятся в пыль, как когда-то превратились мы. Тишина останется наедине с морем, а маяк будет освещать им путь к пустому бесконечному будущему.
– Кто-нибудь дома? Эй, люди! – я шёл по тёмным коридорам, слушая стук своих шагов о потрескавшийся паркет, с которого давным давно начали слезать слои прозрачной краски, придававшей ему блеск. Свет был потушен, казалось, электричество, которое мы получили с огромным трудом, пропало навсегда, оставив нас утопать в темноте.
Тишина. Она давила со всех сторон, сжимала меня сначала снаружи, а затем изнутри. Сердце стучало слишком громко, било, словно барабан отстукивал похоронный марш. Я шёл, обследуя первый этаж, надеясь услышать хоть что-то, кроме себя. Прошло уже несколько тяжёлых минут, я начинал подозревать что-то неладное. Обычно в это время люди занимались своими делами: Виктор писал свой шедевр, мисс Дорнер и Отто хлопотали на кухне, а Гарри... он, наверное, прожигал свою жизнь в одиночестве, думая о том, что он делал с собой. Я знал, что он рыдал каждую ночь, напиваясь в стельку. Его истошный крик я слышал всегда, когда ложился в кровать. Посреди ночной глуши, в объятиях пустоты, крик раздавался нескончаемым эхом, разлетаясь во все концы этих земель. Все это слышали. Но никто не знал, что делать.
Я остановился в кухне. Никого. Затем проверил ещё несколько комнат: одну из гостиных, спальни на втором этаже. Не слышно было ругани, не слышно было плача или рёва отчаяния. Абсолютный вакуум.
В голове метались странные мысли, хотелось отвлечься от нагнетающей атмосферы этого по-своему мёртвого особняка: пустые коридоры, гуляющий по комнатам зимний сквозняк, серость вокруг. Зайдя в очередную комнату, я увидел трепещущую оконную раму. Окно выходило на серые городские здания, похожие на свалку, куда сваливали коробки от таких же ненужных вещей. Уже стемнело, но тёплый свет фонарей по-прежнему не посетил отдельные участки дорог. Где-то в парке вновь сиял костёр.
Послышался выстрел.
Я рывком закрыл окно, и выбежал на улицу. Холодный ветер был по лицу, залезая под свитер, заставляя съёживаться.
– Только бы не они... – шептал я, пробегая в переулках, перепрыгивая через горы мусора, обходя телефонные столбы. Пару раз я наткнулся на гниющий труп, оккупированный стаей ворон. Они кружили где-то наверху, словно смерч, изредка гаркали, смотря то вниз, то куда-то далеко-далеко. С каждой минутой их стая увеличивалась, и скоро вороны готовились градом обрушиться на истлевшее тело. Я был помехой, и они бы рискнули наброситься на меня. Ретироваться было лучшим решением.
Тёплое пламя я увидел спустя ещё пару минут блуждания по переулкам и улицам, изредка бросая взгляд на разбушевавшееся море, которое я слышал даже из центра. Дождь усиливался, но отступать было некуда.
Мне открылся парк. Центральная площадь со старой ивой, бросающей свои ветви всё ближе к земле. Под ней лежали её же листья, похожие на давно иссохшие трупы. Она плакала, звала их обратно, но этот плач никто никогда не услышит. Я всегда считал, что горе было беззвучно – люди не любят показывать слабость. Это применимо ко всему на планете, ведь во всём можно было увидеть скрытую жизнь. Чувства. Желания и стремления. Мы были лишь интерпретацией живого мира, отражением того, как работала эта вселенная. Мы были источником питания, а пищей были наши страдания.
В одном ряду стояли люди. Позади них стояли военные с пистолетами наперевес. Никто не видел меня, но я прекрасно видел всё происходящее, спрятавшись в тени за одним из зданий. Кто-то говорил что-то нечленораздельное, что было больше похоже на разъярённый голос. Слышался женский плач.
– Нет, пожалуйста, не надо! – я увидел немолодую девушку в обычном домашнем платье с цветочным узором. На лице у неё сияли порезы, а в глазах блестел непередаваемый ужас. Какой-то военный подошёл ближе и, на секунду задержавшись, замахнулся и дал ей звонкую пощёчину. Та упала на холодную землю, утопая в грязном снегу.
– Хватит, прошу! – она рыдала, слёзы катились по её красным от мороза щекам. – Что я вам сделала?!
Ещё один звонкий удар, и девушка упала без сознания. И только пару секунд я узнал в ней миссис Хавок.
– Поганцы! Что вы сделали с ней?! – послышался голос мистера Хавока, стоявший в это время в окружении таких же солдат. На лице военных я не видел никаких эмоций, они были, словно сделаны из мрамора. Я знал, что на их глазах каждый день умирали люди, но в их глазах я не видел ничего, кроме озлобленности на этот мир. С одной стороны мне было их жаль, но с другой... мне хотелось, чтобы они все исчезли с нашей земли. Но кто я такой, чтобы мешать? Я ничего не мог. Бесполезный старик.
– Отпустите меня! – крикнул Хавок и попытался вырваться из блокады из трёх человек.
И я был готов ко всему.
Послышался выстрел.
Рухнуло тело на землю.
Я убежал.