Пост номер 4

Сегодня я заучено отчеканил на разводе караула:
- Караульный четвёртого поста, второй смены курсант Купянский. Пост номер четыре двухсменный, ночной. Под охраной и обороной состоит: секретная библиотека, дверь одна, печать одна, номер двадцать восемь.

И вот теперь, я иду по ночной сырости, тупо уставясь в затылок разводящему. Разводящий – младший сержант Радкевич, хоть и зовётся среди своих Совой, но темноте видит не очень хорошо, часто спотыкается и что то шипит сквозь зубы. После тёплой караулки даже в шинели не очень то комфортно. Я тихонько ёжусь. Пост №4 – это лафа. Это тебе не всю ночь шарахаться под дождём или снегом. Тихо, сухо. Входящего в здание слышно издалека. Смена моя предпоследняя. Отстою свои два часа, потом меня опять меняют. А ближе к 8 часам подойдёт секретчик и пост снимут. Тихонько хлопнула тяжёлая стеклянная дверь, отгораживая нас от дождливой осени. Мы в корпусе. Обычно часовые на этом посту любят подремать. Поэтому, мы с сержантом делаем хитрые рожи и на цыпочках крадёмся по ступеням. В сумраке здания слышно только наше затаённое дыхание, да тяжёлый шорох шинелей. Мой сменщик сегодня - Андрюха Улезко. Некоторое время назад стал знаменит на всю батарею. И дело даже не в том, он – сын кадрового военного носил на себе боевые шрамы, которые, как известно, украшают мужчину. Шрамы он получил ещё в детстве. Стрелял в тире с отцовского пистолета и взялся двумя руками за рукоять, как в кино. Отработавший затвор и оставил на правой руке две параллельные отметины. У Андрюхи было жизненное кредо: никогда не наступать на люки. В тот день мы шли батареей на развод. Уже не первый курс, в строю могли и поболтать и поглазеть по сторонам. Колонна шла прямо на открытый канализационный люк, огибая его с двух сторон. Но, Улезко так увлёкся разговором с соседом, что наступил одной ногой на пустоту… и не провалился, а как ни в чём не бывало, пошёл дальше. Я хотел крикнуть ему но, не успел. Оторопев, оглянулся на соседа:
- Вадим, ты ЭТО видел?
Вадим только кивнул головой, судорожно сглатывая… Потом его спрашивали, как ему удаётся «летать». Но, он не верил подначкам и только посылал шутников куда подальше.

Мы тихонько добрались до третьего этажа. Так и есть! На подоконнике, привалившись спиной к косяку, мирно спал Андрюха. Одна рука безвольно свешивалась, а вторая слегка придерживала карабин. Карабин сонно кренился, словно сам хотел прилечь и недоумевал, почему это человек спит, а его заставляет стоять. Мы на цыпочках подошли ближе и Радкевич слегка потянул оружие на себя. Часовой мгновенно дёрнулся, вцепился в оружие двумя руками.
- Я не сплю! – уставился на нас невидящим взглядом.
Мы рассмеялись.
- Ладно, пошли уже, «не сплю» - проговорил Радкевич.
- Пост сдал – буркнул Андрюха, сползая с подоконника.
- Пост принял – ответил я, осматривая печать на двери.
- Смотри, Улезко, чтобы в следующий раз не получилось как с первым курсом, - сказал я и мы снова засмеялись глядя на пулевое отверстие в потолке…

Звонкое эхо весело металось по широким коридорам, длинным лестничным пролётам, ударяясь в белёные квадратные окна и терялось где-то на четвёртом этаже, затихая тонким протяжным звоном. Гремели вёдра, грохотали упавшие на бетонный пол швабры. Тараторили румяные уборщицы, готовясь к трудовому утру. За окном ещё темно. Маленькая стрелка на часах только-только перевалила за шестёрку. Но, уборщиц не много, а работы уйма. Весёлые бабульки не торопясь, по привычке двинулись на второй этаж, в туалет, набрать воды в старые мятые вёдра. Как в друг в их оживлённый гомон вплёлся новый звук. Откуда то сверху донеслось:
- Стой-кито-дёт!
Но, окрика никто не услышал.
- Стой-стреляю!
Уборщицы слегка приостановились. Показалось что-то? Да нет, точно, показалось. И весёлая гурьба двинулась дальше. Тут то неуёмное веселье было прервано грохотом мгновенно заложившим уши. Это часовой дотошно выполняя требования Устава выстрелил вверх. Грохот выстрела ещё не успел затихнуть, как вёдра были брошены, а бабульки с отчаянным визгом бросились на улицу. В здании остался только полуоглохший часовой осыпаемый пылью с потолка.