Стрингер Родион Часть II

Пока жена сосредоточенно, как профессиональный визажист (хотя она по специальности медсестра, что почти одно и тоже), занималась макияжем его лица, Родион размышлял о Марине.
Если смотреть на ее метров с десяти, да еще через заляпанное, мутное окно, то она казалась если не красавицей, то видной белокурой девушкой. Но стоило приблизиться к ней и заговорить, как появлялось желание, похожее на мочеиспускание, чтобы найти удобный повод побыстрее от неё избавиться. Отторжение возникало не от ее пухленького личика, на котором выпирали белые, подправленные искусственным румянцем щёки, длинные накладные чёрные, как сапожная вакса ресницы и размашистые от кроваво красной помады толстые губы, а от выражения лица и манеры разговаривать с нескрываемой ноткой превосходства. Родион даже придумал для нее метафору: Марина - это предупреждающий дорожный знак: «Пересечение с главной дорогой».  И тот из простых смертных, кто пробовал не пропустить движущий кабриолет с высокомерной особой, того ждало такое внутреннее презрение, что казалось - она готова раздавить любого, кто пересёк  ей дорогу. Такой редко встречаемый заносчивый характер имела Марина. В ней, словно дремал ребенок, плохо воспринимающий чьи-либо слова. И Родион всякий раз после встречи с Мариной приходил к выводу, что будто какой-то неистовый дьявол сидел в этой вздорной блондинке.
 Несколько лет назад Марина  работала корреспондентом в одной газете с Родионом. Для такой гуманной профессии и, её-то норов, казались бы вещами  несовместимыми. Но вопреки всему и на зло всем, она, не замечая своих дурных черт, словно желая скрыться за печатным словом и прокричать на весь мир – смотрите, какая я добрая, справедливая и умная!
Писала Марина много и с каким-то злым остервенением и азартом. Большая часть ее материалов редактор либо подвергал сильной правке, либо отправлял в корзину. И стоило ему зазеваться и поставить провокационную статью о строительных недоделках, как незаслуженно облитая грязью фирма подала на газету иск в суд. Редактор вызвал Марину в кабинет и после бурного объяснения, она вышла зарёванная и удивленно произнесла: «Меня уволили…».
В редакции никто ей не выразил сочувствия. Все переглядывались и, в глазах всегда сердечных и добрых сотрудников блестели искры ликования.
Но Родиона она почему-то принимала за своего друга и сторонника. И он не мог отстраниться от ее привязчивости. И на то была своя причина. Он хорошо знал её родного деда – дядю Сашу. Он много лет жил в одном доме с Родионом и пользовался уважением у женщин и мужчин, и непререкаемым авторитетом у парней до плюс 18 и старше, которые были ему благодарны за то, что в подвале дома дядя Саша поставил бильярдный стол. Об увлечение погонять шары пришлось забыть, когда выяснилось, что дядя Саша немец и по зову крови уехал в Германию. Железный занавес рухнул, и рухнуло многое, что нас объединяло. Но пацаны добро помнят и дядь Сашину бильярдную и всегда встречали его с неистовым восторгом, особенно те, кто был под мухой. 
Обычно он приезжал летом и приглашал Родиона попить в кафе пива. Это был прямолинейный, искренний и щедрый немец. «Может шнапса?» – интересовался он всякий раз у Родиона. Но пили они только пиво и разговаривали о сущих пустяках, в том числе о Берлине, о разнице в качестве пива там и здесь, о женщинах, которыми дядя Саша в свои семьдесят лет, еще неустанно интересовался. Но никогда он не заговаривал о своей внучке. Он-то наверняка догадывался, что это за птичка.   
 Марина, после того, как ее уволили из редакции, не звонила Родиону года три. Еще года два, не давала о себе знать, после того, как она уволила будучи редактором  уже Родиона из журнала «Охота на рыбалку», где он временно подрабатывал по её же рекомендации, вместо старого журналиста Аши, который после инсульта оказался в больничной палате.
И после стольких лет воздержания, неожиданно позвонила с просьбой написать разгромную статью и своим менторским тоном начала рассказывать о безобразиях, творящихся в школе, где училась её первоклассница дочка. Особо ядовито и нелицеприятно она отзывалась о директрисе и призывала пройтись жестко по ее «антипедагогической» деятельности.
- Хорошо, я приду и поговорю с ней – пробовал Родион  успокоить эксцентричную Марину.
- Нет, – возразила она, - не о чем с ней лясы точить. Завтра вечером будет классное собрание – приди и запиши на диктофон, что она скажет родителям, а потом напишешь разоблачительную статью – в приказном тоне сказала Марина. 
- Хорошо я приду, - согласился Родион - но как мне представится, журналистом, родителем, дядей?
- Не надо никак представляться! – сказала, как отрезала Марина, – Никто никого не будет проверять. Просто запиши, какую ахинею они несут и всё! Если что я рядом буду…. 
Родион, как журналист старался быть пунктуальным и за пять минут до начала собрания зашел в школу.
На пуфиках напротив кабинета директора сидело семь-восемь женщин. Он прислушался к их разговору и понял, что это родители первоклашек. Не успел он вникнуть в суть женских пересудов, как из дверей кабинета директора школы вышли две серьезного вида женщины, поздоровались и пригласили пройти за ними в классную комнатную Первого «Б».
Окинув беглым взглядом родителей, скорее всего та самая вредная директриса, раскрывая журнал, удивленно заметила:
- И это все? А где же наши самые активные, где родительский комитет?
Предательский холодок прокатился между лопаток Родиона: «Активная»  -это сто процентов Марина, – подумал он, - а ее нет! Вот чертовка, подвела под монастырь!»
 Директриса начала выказывать свою вредность, так как вежливо попросила , кого из школяров представляют родители. Родиона охватил тихий ужас. Началась не просто перекличка, а каждый должен был назвать имя и фамилию своего ребенка.
Как, на зло, матери своих детей, как из пулемета, отчеканивали свои данные и очередь, а вместе с тем и позорное разоблачение «засланного казачка» нависла над Родионом. Ведь не новой после замужества фамилии, ни даже имени дочки Марины он не знал. И даже ее девичья фамилия от испуга выпала из памяти.
- А вы кто? У вас сын или дочка учиться? – спросила ехидно директриса, и все взоры обратились на него - единственного в классе мужчину.
- Понимаете ли, я дядя…- промямлил Родион.
- Мы не только понимаем, а мы и видим, что вы не тётя – под дружный хохот подковырнула директриса. – Так кто у вас учится – племянник или племянница?
- У меня племянница …Оля – вдруг ляпнул Родион.
Одна из родительниц возразила:
- Девочек с именем Оли у нас нет! 
- Ах, да забыл, я путаю иногда имена, особенно девочек…Олеся её зовут!
И тут же получил еще более страшный удар.
- Олеся у нас одна, вот её мама сидит Завьялова Татьяна Ивановна.
Мама Завьяловой обернувшись, посмотрела на Родиона, тем уничижительным взглядом, от которого ждать добра не приходилось.
 - Я, понимаете ли, долго был в командировке….- попробовал оправдаться попавший впросак Родион и был прерван требовательным голосом директрисы.
- Ну, все хватит ломать комедию: или вы говорите, кто вы и зачем пришли, или я вызываю полицию! Командировошный вы наш….
От тупиковой ситуации мозг бедного Родиона, готов был взорваться, как будто на него надели пояс шахида.
Сказать, кто он на самом деле – подвести Марину, не сдержать слово, дальше пытаться гадать имя ребенка и её фамилию ,– себе дороже выйдет и легко представил себе, что в глазах  директрисы и родителей он выглядит в лучшем случае сумасшедшим, в худшем вором, насильником или совсем трендец - педофилом.
И тут распахнулась дверь и в класс плавной, величественной походкой вошла белокурая Марина. Родион, как будто только что избежавший смертной казни, помилованный внезапным появлением Марины сорвался со стула, как с эшафота и бросился к своей и спасительнице и губительнице с распростертыми объятиями. И вплотную приблизив своё лицо к её круглым, удивленным глазам прошептал: «Что же ты меня подставляешь стерва…!»
А затем во весь голос радостно завопил, принимаясь мять и обнимать растерянную Марину:
- А вот и моя дорогая сестрёнка…, она всё знает о моей племяннице…..
- и пулей выскочив из класса, подумал: «Тысячу лет бы тебя не знать и чтобы я еще раз тебя послушал…, а впрочем грудь то у Марины классная, есть за что подержаться...!».