ЖПС и другие

                из цикла "Это было недавно"
               
        В реставрацию памятников старины Вадим Анатольевич попал достаточно случайно.
        Там, в научном отделе всесоюзного объединения, сложилась патовая ситуация. Двадцать три кандидата наук, почти все - знающие себе цену дамы разных возрастов и запросов, переругались насмерть и навсегда. Громкие ссоры и взаимные обиды чуть не ежедневно отдавались эхом в работе всего объединения. Мужская составляющая состояла из нескольких замечательных профессионалов, любила выпить, поговорить о своём и в склоки ни за какие коврижки нос не совала, поскольку это было небезопасно для репутации и здоровья.
        Последний начальник отдела перешёл от греха в соседнюю организацию и уже как месяца три радовался спокойной жизни.
        Кто-то заботливо сигналил о склоках наверх, и руководству объединения, хотя оно и было не чужим для верхнего начальства, доставалось по макушке, так как план по реставрации никто не отменял даже для своих протеже. Разогнать же бедовый отдел, или хотя бы уволить двух-трёх смутьянов, не было никакой возможности ввиду их очевидной незаменимости.
        Когда же все выдохлись от бестолковых наездов друг на друга, руководство объединения и вожаки крамольного отдела приняли соломоново решение. Ответственным за прекращение смуты должен был стать новый начальник отдела. Было определено, что им может быть только человек со стороны, не замешанный в дрязгах и личных пристрастиях, что это человек должен быть партийным, уважаемым и так далее, а вот найти такого необычного руководителя для себя разрешили самим сотрудницам отдела.
        И это решение казалось единственно возможным в сложившейся безвыходной ситуации.
        Реставрационные дамы занялись поиском варяга и после трёх месяцев безуспешного труда вышли-таки на Вадима Анатольевича, который хотя и был руководителем строительного производства - то есть специалистом заведомо излишне активным и прямолинейным, но, по секретной информации, занимался живописью и сокровенно любил старину.
        Вадима Анатольевича уговорили перейти на благородную тихую работу, но предупредили, чтобы он при собеседовании с руководством реставрационной фирмы, никак не обозначил свою любовь к старине, а больше напирал на партийность.
        Собеседование случилось в январе, и Вадим Анатольевич узнал в директоре объединения забавного человека, которого неделю назад видел на Кремлёвской ёлке,
когда на лютом морозе поджидал выхода дочки из помещения дворца - взрослым вход на представление не разрешался.
        Сотни закутанных в тёплую одежду детишек группами выводили на площадь и степенно водили по кругу, пока их не узнавали и не выхватывали из броуновского движения родители. Вот тут-то среди детишек и образовался дородный подгулявший дядя в великолепной бобровой шубе нараспашку, а-ля Шаляпин с картины Кустодиева, но без шапки.
        В сплошном детском потоке дядя, казалось, потерял ориентацию, но не унывал и даже был доволен явным вниманием со стороне толпы подмёрзших родителей, в основном, женщин. Оглядываясь вокруг и энергично потряхивая почти уже седой шевелюрой, красавец-дядя неожиданно громко закричал хорошо поставленным голосом:
        - Нуууу, кто возьмёт к себе мальчика Владика! - обозначая движением рук и многообещающей улыбкой свою широкую натуру.
        Толпа женщин оживилась и быстро отреагировала различными советами мальчику-переростку, из которых Вадиму Анатольевичу запомнился пошатнувший его пронзительный весёлый голос под ухом:
        - Да у нас у самих такой на печи сидит!
        Теперь, сидя в кабинете генерального директора, Вадим Анатольевич узнал в нём того самого ёлочного дядю, а при ближайшем рассмотрении - еще и опереточного актёра Сорокова, которого уже лет пять не встречал на афишах театра оперетты.
        Директор выглядел безупречно, особенно костюм и галстук, в которых Вадим Анатольевич разбирался. Рядом сидели, как полагается, такой же холёный, но лысый, заместитель по кадрам и секретарь парторганизации с простым и вовсе не глупым лицом.
        Собеседование проходило нормально, рабочая биография Вадима Анатольевича не вызывала сомнений, настораживала только неожиданная для инженера строителя интеллигентность, поэтому в конце разговора директор спросил. любит ли он старину.
        Забыв предупреждения пригласивших его дам, Вадим Анатольевич честно признался, что любит давно и с юности посещает архитектурные памятники и другие исторические места. В свободное же время, бывает, пишет картины монастырей, правда по фотографиям.
        Ответ директора показался Вадиму Анатольевичу несколько странным. Безнадёжно вздохнув, он подобрался, повел плечами и с видом "что ж, судьба наша, значит, такая, но ничего, прорвёмся", сказал:
        - Вот, ещё один пацифист на мою голову!
        На этом примечательном возгласе руководителя российской реставрации собеседование и закончилось...

        У директора, "мальчика Владика" (так его называли между собой после ёлочного демарша подчинённые), был еще один заместитель - по хозяйству, Жбанов Пётр Силыч, по-простому - ЖПС. Энергичный ЖПС начал свою жизнь в реставрации недавно, после выхода в отставку с полковничьей должности "в местах не столь отдалённых". ЖПС оказался человеком отзывчивым, шебутным и не вредным. Любимым занятием его было успокоение разгневанных условиями работы реставраторов присказкой: "Подумаешь, вещь какой. Я так считаю".
        Эта фраза почему-то оказывала на возмущённых интеллигентов магическое действие, народ успокаивался и безнадёжно расходился по кабинетам. Поэтому иногда его звали между собой не ЖПС, а ласково: "Вещь какой".
        На первом же общем собрании в здании монастыря ЖПС высказал экспромтом свои впечатления от организации.
        Жизнерадостно выскочив после своего представления за трибунку и по-командирски оглядев переполненный зал, он радостно вскричал:
        - Вот я смотрю на вас и думаю! - и потом, переведя дух:- Сажать вас надо!
        Последовала небольшая пауза в могильной тишине.
        Вадим Анатольевич огляделся и увидел, как большинство присутствующих как-то мгновенно, рефлекторно, с остановившимся взглядом, вжались в свои кресла, у некоторых немножко отвисли челюсти.
        Реставраторы - народ свободолюбивый, избалованный вольницей, но, по духу и определению, порядочный, не ожидали такого предложения. Они были очевидно потрясены.
        Но всё обошлось. Бывший лагерный полковник торжествующе оглядел притихший зал и, вполне удовлетворённый произведённым впечатлением, так же жизнерадостно продолжил:
        - Сажать вас надо... А стульев-то не хватает!
        Вадим Анатольевич отметил: весь зал, человек эдак триста, одновременно, глубоко и с облегчением вдохнул - каждый по доброму ломтю монастырского воздуха и так же одновременно, тяжко и шумно выдохнул.
        Потом - аплодисменты, шум-гам-смех-пересуды, реставраторы с посветлевшими лицами переглядывались, хлопали друг друга по плечу. На душе стало легко и улыбчиво. Вадиму Анатольевичу тоже хотелось обнять ЖПС, пожать ему руку.
               
        ... Из реставрации Вадим Анатольевич ушел так же случайно, как полтора года прежде появился.
        А случился пренеприятный казус. Однажды, когда дела в отделе пошли наконец в гору, к Вадиму Анатольевичу в кабинет подсадили сотрудника с непонятными полномочиями.
       Модест Петрович Клубинский, чрезвычайно подвижный человек с быстрыми жгучими глазками и движениями, был известным специалистом в области суперсовременных полимерных материалов, практически непригодных и часто даже вредных для реставрационных работ, поскольку реставратор использует материалы, схожие по свойствам с материалом памятника.
        Направление технической мысли Клубинского шло строго противоположно пути, принятому в реставрации. Первый его крылатый лозунг: "Я вас заставлю работать, как в метро!" поверг в шок персонал отдела.
        Скоро всем, кроме Вадима Антольевича, стало понятно, что Клубинского привели неспроста, а для его замены. Ибо вторым лозунгом Клубинского стало: "Как можно сидеть на куче денег и ничего не зарабатывать", имелось ввиду: не воровать, что было очевидной каменюкой в огород начальника.
        Клубинский не пил, не курил и первый снимал трубку телефона. Скоро он разволновался по поводу частых женских звонков Вадиму Анатольевичу и объявил сразу и напрямую:
        - Не понимаю, как вы так можете. Я вот женат пятый раз, собираюсь в шестой, но это, по крайней мере, благородно!
        Вадим Анатольевич удивленно сморщил лицо, посмотрел на него с печалью и промолчал.
        Потом, сидя бок о бок с Вадимом Анатольевичем, Клубинский накатал на него обстоятельную телегу наверх, в конце которой бездоказательно утверждал, что Вадим Анатольевич выпил с подчиненными весь реставрационный спирт на год вперёд.
        Коллектив оскорбился, провёл кое-какие изыскания и отрядил микробиолога Ляпина открыть начальнику глаза. Тот побеседовал с Вадимом Анатольевичем наедине и открыл ему только что разведанную тайну, что Клубинский прибыл в отдел прямо из заключения, куда попал за какую-то аферу, а вовсе не за диссидентское прошлое, о чём, с видом пострадавшего за справедливость, любил намекнуть свободолюбивым реставраторам.
        Ляпин считал, что эту информацию надо немедленно донести до начальства, пока Клубинский ещё чего-нибудь не натворил, а то "девицы от его материалов чесаться начали".
        Позволить себе оклеветать хорошего человека Вадим Анатольевич никак не мог и поэтому, захватив канистрочку списанного спирта, отправился за советом к своим, как он сказал, "серьёзным друзьям детства".
        Друзья детства два дня вспоминали минувшие дни, а за это время к ним подошла подробная информация о том, что Клубинский поставлял сибирским строителям материалы, где растворителем фигурировал этиловый спитр, цистерны с которым Клубинский и компания благополучно меняли на вагоны с дублёнками. И всё бы продолжалось ко всеобщему удовольствию, если бы однажды случайно спирт поставили не этиловый, а метиловый, отчего пятнадцать местных ударников скоропостижно дали дуба.
        Историю замять было никак нельзя, сроки жуликов ждали высокие, однако наличие в весёлой компании сына министра повернуло ситуацию. Всех кое-как освободили, только местные правоохранители упёрлись, так как среди покойников каким-то образом оказался кто-то из людей в погонах, и судимость с шустряков так и не сняли.
        Эту-то историю Вадим Анатольевич и передал ЖПС, справедливо полагая, что "Вещь какой" проявит себя как проффи, соскучившийся по настоящей работе.
        Предварительно он поговорил с Клубинским, надеясь, что у того проснётся совесть и он уйдёт с работы сам "по собственному желанию", без скандала.
        Разговор был недолог:
        - Модест Петрович, тут ко мне поступила информация, что вы оказывается, за аферу сидели...
        Минута молчания.
        - Ну и что... Даже Ленин сидел! - гордо выкрикнул диссидент Клубинский.
        - Я знаю. Но вам, в отличие от Владимира Ильича, в реставрации Кремля работать ни-ни. По штату не полагается. У вас будут неприятности.
        Минута молчания.
        - Ну вы и фрукт. А таким тихим прикидывался... Идите, идите, жалуйтесь, только потом на себя не обижайтесь!
        Вадим Анатольевич отправился к заместителю по кадрам. Тот, прочитав бумагу, поперхнулся и стал неприятного желто-мышиного цвета, с лысины ручьём тёк пот.
        На душе Вадима Анатольевича было мерзко. Он, неожиданно для себя, попросил чистый лист бумаги, тут же написал заявление об уходе и через пять минут вздохнул уже как свободный человек.
        А вот ЖПС - "Вещь какой", молодец, раскрутил досье кадровика и оказалось, что зря его фотография висела на стенде участников войны в погонах капитана, - в конце войны ему было всего-то четырнадцать годков.
        Короче, Клубинского, кадровика и ещё двоих чудаков из их компании уволили одновременно и без шума.

        ... Спусти лет восемь уже в другой России судьба и служба занесли Вадима Анатольевича в Копенгаген.
        После душевной встречи с датскими инженерами Вадим Анатольевич проснулся в славном отеле "Адмирал" и утром, внизу, у выхода из отеля, невыспавшийся, с тяжёлой головой поджидал новых коллег. Интерьер был забавен: старинные пушечки, мундиры, прочие морские причиндалы. Смущало же только одно непонятное обстоятельства: десятиэтажное, сверкавшее огнями здание, стоявшее ночью через улицу напротив отеля, напрочь исчезло.
        Вместо него за парапетом набережной плескалось серое туманное море.
        Поэтому, услышав за спиной русскую речь: "Порядок, шеф, через пять минут подойдёт!", Вадим Анатольевич, извиняясь, спросил дородного лысого русака, куда девался дом. Лысый, подозрительно оглядев его, ответил, что паром ушёл час назад. Вадиму Анатольевичу стало стыдно, и он принялся прикидывать, сколько же вчера было выпито за ужином.
        Здесь его внимание привлекли дорогие часы на руке второго русского, энергично говорившего всё это время по телефону. Узнать его оказалось нетрудно - это был ничуть не постаревший, холёный живчик Клубинский.
        Отступив за колонну, Вадим Анатольевич видел, как его земляки загрузились в чопорный "мерс" и, переехав на другую сторону набережной, взошли на борт невесть откуда взявшейся изящной, как морская птица, яхты, которая через пару минут пропала в скучном хлюпающем скандинавском тумане.
   
                *     *     *