Маяк. Том первый. Глава 17

Минута молчания уже дважды оглушала стены этого дома. Время тянулось неприятно долго, бесконечно, затягивая меня и всех остальных в пучину забвения и скорби, где мы бы могли провести остаток своих дней, предаваясь грусти и вспоминая былые дни, когда мы были вместе. Как одна семья.
Стемнело быстро. Облака пуще прежнего летели над нашими землями, стирали границы между небом и морем, которое бушевало в эту ночь ещё сильнее, чем раньше: белые щупальца пены безвольно лизали берег, волны, словно огромные валуны, с невиданной скоростью смывали свежий снег, уноса его в свои же глубины. Снегопад шёл мелкий, больше похожий на дождь, отчего улица стала царством грязи и тёмных цветов.
Мы сидели в одной комнате и смотрели на небольшой погребальный алтарь, который сделала Мэри: четыре свечи и фотография в траурной рамке. Они теплились над камином, где и погиб Гарри в тот день. В воздухе ещё висел аромат закоптелой плоти и дыма, и дышать полной грудью было весьма затруднительно – лёгкие тут же начинали болеть, а горло обдирало потоком ещё тёплого воздуха, исходящего из камина. Даже с открытым окном внутри становилось жарко, и мы сидели ближе к окну, стараясь не приближаться к камину, где неслышно тлели угли.
– Как это случилось? – смотря в никуда говорил в пустоту Отто. Он надел своё чёрное пальто, и в его глазах теперь отражалась чернота его скорби. Сильная меланхолия накатила на него, как и на всех нас, но я и не мог ожидать, что он настолько привяжется к Гриду.
– Я не знаю, – тихо ответила Мэри.
– И я тоже, – вторил ей я.
– Ладно, разберёмся с этим, как только пройдут похороны, – сказал Отто и встал с мягкого, слегка прожжённого кресла, поправил пальто и взглянул на нас. – А пока нам лучше не думать об этом и сосредоточиться на более важных вещах.
– Он ведь ещё здесь? – подал голос я, виновато смотря в тёмный пол. Глаза болели от напряжения и обилия слёз, которые я хотел выплеснуть, но сдерживался.
– Пока ещё... да... лежит в другой комнате, – ответил Отто. – Гробовщик погиб прошлой ночью, и гроб для Гарри взять нам негде. Будем действовать сами.
Я встал и прошёл к окну. Посмотрел на землю: под толстым слоем снега вырисовывалась могильная плита Виктора, которого мы похоронили около недели назад.
– Один из нас не уедет отсюда, – прошептал я, вспоминая слова Мэри и Виктора, которые не раз повторяли это. А ведь они были правы, только вот всё прошло по наклонной: люди умирали, мы умирали вслед за толпой, но нас жизнь пока ещё держала крепко, и уходили лишь те, кто некрепко хватался за неё. Ведь жизнь – это такая вещь, которую люди не берегут, а когда она медленно уходит, то начинают скорбеть. Но уже бывает слишком поздно, и бесконечная темнота накрывает их с головой. Мы аплодируем жизни, а смерть – нам.
– Мне нужно с ним попрощаться, – прошептал я вышел из гостиной. Других комнат было немного, и единственным возможным вариантом оставалась одна из больших спален, которая так никогда и не была заселена. Мэри берегла её для особых гостей, но Гарри она была нужней. Однако хранить его долго нельзя: трупный воздух наполнит эту комнату, и тогда она навсегда останется такой... такой мрачной.
– Не засиживайтесь, прошу вас, – Мэри догнала меня в коридоре и схватила за руку. Её ладони были ужасно холодными, а весь румянец ушёл с лица.
– А что такое?
– Отто сказал, что вам придётся его хоронить.
Меня словно обухом по голове ударило. Как я могу хоронить одного и своих друзей после всего того, что мы пережили? Наши встречи, разговоры, смех и горе – они смешались в одну беспощадную массу, которая заставляла меня задыхаться каждый раз, стоило мне вспомнить о ком-нибудь близком. Имя этой массе – скорбь.
– Ладно, – с металлом в голосе я одёрнул руку и ушёл в комнату, оставив девушку грустно смотреть мне в след. Я чувствовал на себе её колющий заботливый взгляд, и мне становилось противно от того, что она думала не о том, о чём-то думали все мы.
Дверь отворилась очень тихо, и я, словно призрак, залетел в комнату. Шаги приглушались огромным ковром с длинным ворсом и красивым чёрно-белым цветочным узором, а полумрак создавал ощущение пустоты. Пустоты души обитателя этих апартаментов.
Он лежал на большой двуспальной кровати. Гарри был одет в единственный наряд, который был на нём последние месяцы: коричневые приталенные штаны, серая застиранная рубашка и старое пальто поверх. В этой одежде он выглядел довольно приятно, и то, что он был без одной ноги, никак не влияло на это.
Я сел на край кровати и посмотрел ему в лицо. Оно не источало никаких эмоций, оно было подобно Богу: невозмутимое, властное. И это ощущение не портили даже ужасающие шрамы, оставшиеся на его щеках и лбу после того рокового пожара. Гарри был безобразен снаружи, но прекрасен внутри. Жаль, что большинство людей не понимали такой простой истины.
В глубине души я надеялся, что он оставит мне прощальное письмо, записку или что-то в этом роде. Но если бы оно было, то этот клочок бумаги давно бы уже нашли. А пока мне приходилось жить без его прощальных слов.
– Послушай, приятель, – начал я и попытался улыбнуться сквозь наворачивающиеся слёзы, – я знаю, это была случайность, и ты не хотел умирать. Никто не хотел твоей смерти, и мы... нам очень тяжело без тебя.
Он молчал, словно бы не был мёртв, а спал крепким-крепким сном. Я положил свою руку на его ладонь и почувствовал ледяной холод, исходящий от его тела.
– Если это из-за меня, моих слов, то прости меня, ради Бога, – я взял его руку ещё крепче и встал на колени перед кроватью. Слёзы катились сами собой по грязным щекам и исчезали на полу. Глаза болели, и я не мог больше сдерживаться.
– Ты не должен был погибнуть! – в отчаянии прокричал я.
Естественно, мне никто не ответил. Тишина поглотила мой безнадёжный крик, оставив нас вдвоём утопать в безмолвии, которое больше было похоже на ещё одну минуту молчания. Лишь настенные часы с маятником мерно тикали и отбивали каждый свой шаг, как бы говоря, что времени оставалось всё меньше.
Вдруг дверь тихо отворилась, и показалась голова Отто:
– Всё в порядке? Я слышал крик.
– Да, всё просто прекрасно, – тихо ответил я, утирая слёзы. – Когда нам нужно его похоронить?
– Чем быстрее, тем лучше. Почти ночь, нужно торопиться.
Мы вывезли тело на операционном столе, стоявший в одной из комнат, в которой работал Гарри. Я ещё хорошо помнил заляпанные кровью стены и хирургические инструменты, запах спирта и внутренностей – такова была его работа наряд с Мэри, у которой тоже было медицинское образование.
Сколачивать гроб не пришлось. Я нашёл в глубинах заднего двора, скрытого от лишних глаз, небольшой деревянный сарай. Он выглядел обветшалым и не внушал никаких надежд: старые доски разошлись в разные стороны, покосилась соломенная крыша и петли на двери давно уже были не те. Я сломал древний проржавевший замок и ворвался туда, плечом сломав дверь. Внутри находились различные садовые инструменты: секаторы, грабли и косы. Но на одном из крючков в полумраке опутавших это место плющей, я увидел силуэт пистолета. Я осторожно взял его в рук и проверил патронник. Заряжен. В магазине было ещё по меньшей мере несколько патронов – нам бы хватило, что отправить в ад несколько фрицев.
Я решил никому его не показывать до нужной поры, а пока заткнул его за пояс и посильнее укутался в зимнее пальто.
Однако пришёл я в сарай не за этим. Мэри говорила, что там была доска, из которой должны были сделать гроб одному из погибших постояльцев бывшей гостиницы. Этого должно было хватить для Гарри, пусть он и был достоин лучших похорон, наряду с Виктором.
Мы с Отто решили похоронить его тело там же, где и ныне покойного художника. Две могилы подряд говорили о том, что всё-таки жизнь – очень хрупкая вещь, похожая на хрустальную люстру, на которой качался ребёнок. Стоит сделать одно неверное движение, и множество осколков пронзят чужое сердце, делая тонкие надрезы в теле. Никто не хотел умирать, но все так стремились к лучшей жизни в Раю.
Я знал, что мы тонули здесь, этот город высасывал из нас все соки. И вот уже нам не хватало чувств, эмоций, взглядов – мы охотились друг на друга, пытались найти внутри каждого из нас отца, брата или сестру, но каждый раз натыкались на твёрдые каменные души, через которые не мог пробиться ни один из ныне живущих людей. Мы стали дикарями для остального мира, а мы считали их неимоверно глупыми. Но нам нужно было уходить, и как можно скорее. Паромы уже не ходили по морю так часто, и я знал, что мы остались одни в городе. Мы были окружены трупами, и скоро эти развалины превратились бы в самый настоящий могильник, куда бы берлинские гады сбрасывали тела своих изувеченных жертв. И если мы не уедем сейчас, то просто утонем в обилии крови, скорби и разлагающихся тел.
Промёрзлая земля никак не хотела поддаваться моей старой лопате, и процесс этот затянулся надолго. Солнце село за горизонт, уступая место безмолвной ночи, и Отто, помогавший мне в этом нелёгком деле, принёс керосиновый фонарь. Свет его был мягок и освещал всю местность лишь наполовину. Я чувствовал себя светлячком, которым петлял среди деревьев, даруя всем свет. Но потом начал понимать, что в такое неспокойное время, лучше сидеть темноте. 
– Давай побыстрее закончим, – настороженно сказал я. – Кто знает, вдруг они видят наш свет и уже готовятся палить.
Отто сосредоточенно кивнул. Около получаса потребовалось для того, чтобы положить до костей промёрзшее тело Гарри в могилу. Ещё минут десять ушло на то, чтобы аккуратно её закопать и утрамбовать. Погребальный камень мы решили поставить позже, когда будем уезжать.
– Знаешь, я всё ещё не пойму, как же он умер. Заслон был открыт, его вообще там не было, – Отто начал рассуждать, стоило нам зайти в дом. Внутри было тепло, но верхний свет никто не решался включать, наш дом был единственным, в котором ещё могли жить люди. Остальной город был похож похож на склеп мертвецов, куда никогда не падали солнечные лучи.
– Мэри говорила, что когда шла в лавку, чтобы набрать еды, то увидела издалека, что крыша слегка покосилась, – ответил ему я, садясь за стол на кухне. – Дымоход тоже рухнул. Вот тебе и заслон.
Отто шумно вздохнул и сел рядом.
– Но ведь он мог увидеть, что камни с крыши падали в камин, – продолжал рассуждать он. – Почему продолжил разжигать его? Может... что-то его заставило осознанно пойти на такое?
Я отвернулся и виновато посмотрел в окно, за которым клубилась темнота и надвигающаяся метель.
– Стоп... – начал вдруг Отто и резко встал со стула. – Это же ты напомнил ему про семью? Твоя шутка ведь была!
– Послушай, всё не так, как ты думаешь...
– Опять твои объяснения! Тут уж никаких недомолвок быть не может! – лицо фармацевта начинало багроветь, а в глазах вспыхивал огонь ярости. – Он умер из-за тебя.
– Нет, это не так! – я тоже встал со стула и вспомнил, что пистолет, в случае нападения, лежал в одном из карманов пальто. Я готовился отступать, но Отто стоял на месте, лишь сжав кулаки, которые уже побелели от напряжения.
– Хватит разговоров, – прошипел мужчина. – Мы с Мэри уезжаем завтра на рассвете. Не за чем нам водиться с убийцей. Знаешь, мы были готовы простить тебя после того, как ты нам всё объяснил там, в подвале. Но теперь... ты перешёл черту. Так больше продолжаться не может.
– Послушай, – взмолился я. – Я хотел перед ним извиниться! Просто не успел.
– Раньше надо было думать.
– Но... ладно, твоя взяла, – я обессилено рухнул на стул. – Но если вы хотите сбежать, то прошу вас обоих, бегите на маяк. Лучшего места до конца войны вам не найти.
– Откуда тебе-то знать?
Я помолчал несколько секунд, нервно переводя взгляд то на окно, то на него.
– Города по берегам моря сейчас в осаде. А маяк... он не принадлежит никому.
– А Пиллау? Это разве не их маяк? – Отто нахмурился.
– Нет, у них есть свой. На берегу.
– Хорошо, мы подумаем, – чуть снисходительней ответил мужчина и прошёл к выходу. На пороге он развернулся и грозно посмотрел на меня. – Посмеешь мешать нам – я лично покончу с тобой. Раз и навсегда.
В моём горле появился ком.
– Я тебя предупредил.
Отто хлопнул дверью, отставив меня одного. Мысли метались в моей голове, словно зимняя буря, что летала и яростно раскидывала снег по всей нашей земле. Не было видно ни зги, и в свете догорающей свечи всё это выглядело особенно удручающее. Сильный порывистый ветер выл за окном, ломясь в дом через окна: стекло шаталось, а рама предательски скрипела, грозясь не выдержать такого напора стихии. Я тоже был на грани, как и это стекло. Весь мир напирал на меня одного, делая меня виноватым, но... похоже, Отто был прав. Я убийца. Я довёл Гарри до гроба, и теперь что ещё я мог сделать со своими друзьями? На месте моего старого друга я бы тоже сбежал.
Но в отличии от него, мне было некуда бежать. Я был заперт в доме навечно.