Бездна. Глава 12-6. Последнее пристанище

     Почти сразу пришёл в себя. Моя безысходная реальность: тьма и тяжесть бугая. Но он совершенно неподвижен. Неужели девочка… Или бугай просто отдыхает, тешит несбыточными надеждами? Но вмиг задушит, едва шелохнусь!

     Чтобы не спровоцировать нападение, я медленно-медленно приподнял недвижную лапищу бугая. Она была неестественно твёрдой. Как дерево… Я начал высвобождаться из-под власти чудища смелее. Даже покрикивал на него, натужно упираясь в шершавую шею и отодвигая грузное тело.

     Я вылез из-под брезента и, как должное, осознал: никого рядом нет. Просто поднялся ветер, и на брезент, в который я завернулся, упала сухая крупная ветка. Прямо на грудь. А если бы на голову, да сучком в глаз?


     Укрывшись брезентом, я сидел на возвышенном месте и без конца смотрел на реку Бикин, на противоположный берег, смотрел, как ветер брызгает на воду мелкий дождик. И ни о чём не думал.

     Иногда вспоминал Оленьку, Леночку, думал о безглазом бугае или о вкусном горячем обеде.

     К обеду дождь прошёл. Под брезентом веточки были совершенно сухими, я быстро разжёг огонь. Костёр жарко разгорелся, окончательно развеивая ночные наваждения. Подкидывая в огонь разрубленные руки Бармалея, я вскипятил в котелке воду и заварил смородиновых листьев.

     — Вот, Мишка, исполнилась наша мечта: живём на необитаемом острове. Как бы его назвать?

     Мы с Мишкой пили блаженно-горячий смородиновый чай и всерьёз перебирали названия, которыми можно наградить остров.

     — Мишка, пусть будет просто остров, потому что никаких островов в моей жизни не будет. Такой я невезучий человек, что никогда, никогда!

     — Зря ты так, капитан! Может, с этого дня только и начинается настоящая жизнь?

     — Мой добрый друг, не утешай несбыточными надеждами.


     По течению плыла лодка. Мотор был заглушен: сидящие в лодке двое мужчин негромко переговаривались, глядя на яркие поплавки.

     Я окликнул мужчин:

     — Долго плыть до побережья?

     — Интересно, до какого? — мужчина постарше указал на ближайший берег.

     — Побережья Японского моря…

     — Э-э, размечтался. Придумай ещё, что Бикин в Индийский океан впадает. Карту посмотри.

     Атлас был далеко. Но и так понятно: рыбаки говорили про Уссури, Амур, об Охотском море. Они предлагали подбросить до ближайшего посёлка.

     — Да ладно, здесь порыбачу, — я вымучил улыбку и распрощался с рыбаками.

     Несколько дней я безвольно валялся на берегу. Изредка проверял закидушки и потрошил рыбу.

     И писал.

     Ещё на корабле, спасшем меня от холода, я начал заново переписывать историю моего счастья на острове Чунга-Чанга. Теперь получался не бессвязный набор эпизодов, а цельный рассказ. Настолько убедительный, что сам начал в него верить.

     Я читал тетрадки и многократно переживал наиболее счастливые моменты жизни на острове. Иногда добавлял прекрасные слова или переписывал целые страницы; они должны были ещё убедительнее выразить полноту счастья. Даже тревожные моменты подчеркивали неизмеримую величину утраченной радости, которую не затмит никакая опасность.

     Мне казалось, что через многократное перечитывание и переписывание я всё больше постигаю любовь, свободу, счастье. Вдруг я спотыкался об осознание этой истории как сна, и храм гармонии рушился. Я забирался под брезент, кутался в бушлат и безвольно лежал час, два, а то и больше. Не думая ни о чём.