Брюнет с белыми усами

                БРЮНЕТ  С БЕЛЫМИ  УСАМИ

                Усы: растительность между губой и носом -
                вторичный (обычно мужской)  половой признак...
                Из наблюдений автора
                ---------------------------------


                I
     Да, он был жгучий брюнет с ярко-белыми усами.
     И не надо удивлённо метать брови на купол лба своего. Вы что, не помните усы блондина Печорина? Они были тёмно-коричневые. И это выдавало в нём, - да, в блондине,-  дивную чистоту породы. И делало его красавцем,  которого  безоговорочно любили женщины. В том числе очень высокого социального статуса.
   Вообще уличать авторов в чём-то более сложном, чем  «голубь принёс с зубах письмо»,- занятие бесперспективное. Не хихикать надо над авторами, ища в них противоречиях, как делали мы когда-то с бедным Львом Толстым, у которого «противоречия» умел находить даже  Васька-двоечник (просьба запомнить: двоечник почему-то обычно Васька),  а попытаться понять, откуда у голубя - зубы.
    Вдумайтесь в ситуацию: написать, что птица мира принесла письмо в клюве, —  банально, как Волга впадает в Каспийское море. А зубы — в известном смысле уже троп. Почти даже бренд !
    Вы же не изучаете орнитологию по Гоголю,  зная, что до середины Днепра не долетит разве что курица. Троп — это не то, что даёт новые знания, а то, что создаёт настроение. Поэтому  усы моего героя как вторичный половой признак - несомненная находка автора. А , скажем,  кормление от  язв  - и парадокс, и троп-щедевр: банальность  обрекла в нём скрытую художественную нагрузку. Объясняю.
   К примеру, ты кормишься  художественным поношением страны, в которой твой дедушка был Атлантом, своды подпирающим (ходил в генералах, судил врагов народа, писал презираемой тобой стране песни, подобные одам и гимнам), - и что?  Да ничего!
   Кормишься — и кормись. Ты на этой стезе не оригинален: по-настоящему  что-то поносить может лишь тот, кто знает его изнутри. То есть - кто сам создавал критикуемые им ныне пороки и язвы .
     Но - всё!  Оставим эту тему: она не наша... 
    А вот что с цветом усов Генчика - это интересно. Блондин с белыми усами  не шутка. И его любили сразу три женщины.

    Спасибо, о Судьба, тебе за это:  я лучшего и не хочу сюжета. Какое счастье – ими быть любимым! Пусть именно всегда-всегда одними.  Любовь их Небесами нам дана. Но не замена  счастия она, а счастие без всяческих замен! Я без него  душою глух и нем...

    Мужчины, кстати, не интересовали Генчика  вообще.
    Априори ! -  как сказал бы Сильвестр.
  От них, - да-да: от мужчин,-  шёл поразительно дурной запах дешёвого табака, палёной водки,  пота и полового возбуждения.
    Конечно, если бы  пахло выдержанным коньяком, а из табака хотя бы «Кэмэлом», Генчик бы стерпел. Хотя в душе горячо бы поддержал гонения на курильщиков,  развёрнутые в будущем правительством Медведева. Но в квартиру №66 на шестом этаже девятиэтажки особи мужского пола  с таким букетом запахов поднимались  крайне редко.
     Чтобы ни сказать -  не поднимались ни разу.
    Всё ограничивалось «Примой», из которой сыпался табак, похожий на дрова,  и жутким «Кавказом»  в ипостаси огнетушителя.
   Боже мой, как они всё это сносили, очаровательные существа с нежной кожей ног, трясь о которую щеками, Генчик впадал в некую полуобморочную нирвану. Воистину:  потереться – и умереть!
     Существа, которых он  так любил.
     Но которых понимал всё меньше и меньше.
    Дело в том, что очаровательные создания, украсившие его детство и юность, не просто всё это сносили: они странно возбуждались и становились совершенно неадекватными от всей этой жути.
   В смысле — не когда, жмурясь от счастья,  тёрся щеками об их нежные ноги Генчик,  блондин с белыми усами,  а когда в квартиру №66  приходили (точнее сказать - вламывались и врывались, громыхая в карманах мелочью)  дурно пахнущие эти.               

                II
   
       Женщин, как уже сказано, было три.
       Запомните, пожалуйста:  это важно для сюжета.
       Бабушка Нюша.
       Дочка Ксюша.
       И внучка Валюша.
    Последняя из названных женщин жила в крохотной комнатушке Генчика (всего комнат, к счастью, было три). Они спали на одном диване, свернувшись в ногах друг у друга калачиками. И хотя Валюша была в два раза старше Генчика,- вот феномен!-,  но почему-то  - очень маленькая по сравнению с Нюшей и Ксюшей. И  часто плакала.
   Наблюдательный Генчик проанализировал, по каким именно поводам у Валюши были слёзки. И получилась следующая картина.
      А: она плакала, когда вместо неё с ним, брюнетом с белыми усами, вечером гулял кто-то другой. Б: когда ей долго не покупали шоколадку. И –  В: когда эти  менялись в квартире №66 неприлично часто.
    Последнее приводило Валюшю в настоящий ужас. О стыде мы уж не говорим:  до него ли в такие минуты было, до стыда обычного?
     Ужас -  вот истинное состояние девочки.
   Именно это сближало, даже роднило две одинокие, склонные к психоанализу души (Генчика и Валюшу) в  бурном  конгломерате племён и народов шестьдесят шестой квартиры...
   Как и Валюша, Генчик воистину не выносил, когда ему после прогулки  открывали дверь фактически его личного жилища всякие новые люди  и  когда он видел на коврике у порога очередные незнакомые ботинки, туфли, штиблеты, как правило, стоптанные набекрень.  Или – о боже-боже!-  априори оглушительные своим  вонизмом  мерзкие кирзовые сапоги.
    Не выносил потому, что, во-первых, в  чуткий нос Генчика тут же била волна чужого,- естественно, дурного,- запаха.
     О эта свиная кожа со следами так и не выветрившихся премиксов, от которых, кстати, мясо репрессированных животных было уже почти не съедобно. Плюс нечто придуманно-химическое, от которого вонючая обувь этих ещё и «красиво», так они считали, блестела.
    Во-вторых, не выносил Генчик гостей потому, что при виде таких картин молнией мелькала мысль: как можно ходить в сапогах вообще и в такую жару - в частности? Он даже представлял себя в этой чудовищной обуви –  цирк вне сцены!
   Ладно бы наглый и  дурацкий Кот, кажется, братьев  Гримм: от кошачьих можно ждать любой гадости. В том числе ношение сапог. 
     Но – люди?!
     Но – собаки?! 
   И, наконец, - сам «неповторимый личный аромат» хозяина обуви, который мгновенно рассказывал Генчику практически всё о  новом вселенце (он называл эту братию именно так)  в бурную шестьдесят шестую: образ жизни, круг интересов, моральные принципы.
     Ничего сверхсложного, кстати, в этом нет. Правда, если ты заранее сумел выстроить чёткую систему координат на сей предмет: на предмет дедукции и индукции по отношению к букету запахов...
   Особенно запомнился Генчику вонизм баламутного Генчика, в «честь» которого, очарованная  новым вселенцем, – или прихожанином? они же не столько вселялись, сколько именно приходили, чтобы вскоре уйти и даже (слава Тебе!)  исчезнуть -, бурная бабушка Нюша его когда-то, к сожалению,  назвала.
   Это, конечно, оскорбительно. Но что делать:  в таких вопросах он, увы, всего лишь страдательная сторона, с которой не принято считаться  в  шестьдесят шестой квартире.
   Лишь только приблизив гениальный нос к ботинкам,-  о боже: летом – в глухой шнуровке!? -, Генчик сразу нарисовал портрет их хозяина.
   Ясно:  это существо не часто моется, но часто меняет ночлеги, оно ест на ночь  постпремиксную свинину, которая не тонет в воде,  запивая её дешёвым порошковым вином.
    Дионис, у них порошковое вино – накажи их за это!
  Зашнурованное существо (Генчик именно так мысленно и назвал своего принудительного «тёзку»: хомо зашнурованный) курит сигареты без фильтра, рассыпая повсюду табак-дрова. Оно ест много лжемяса с кислой капустой. И имеет  склонность к постоянному глуповатому юмору. Который, увы, так нравится бабушке Нюше. Последнее выяснилось, правда, не непосредственно  из запаха, а  визуально.
   Именно в эпоху пребывания в квартире №66 носителя – в июле!- глухих, как камера-одиночка, ботинок со шнурками, именно в эпоху позорной веселости бабушки Нюши, бедная Валюша плакала особенно горько. Плакала и говорила-говорила-говорила.
   Ему,  брюнету с белыми усами, говорила.


                III
 
    - Блэк,-  жаловалась она, называя его до  присвоения дурацкой клички «Генчик» именно так, и такое имя ему нравилось ( Чёрный – это достойно, Чёрный - это по- мужски!) -, я ещё как-то могу смириться с поведением Ксюши, - маму свою Валюша называла лишь именем, что странно поощрялось,-  она молодая, и жуткие эти ей зачем-то нужны. Но бабушка? Боже мой, она ведь старуха: ей уже тридцать шесть лет!  Мне стыдно смотреть на людей.  Даже на  этих: мне родных...
    Меж тем именно бабушка, чей возраст казался Генчику совершенно
зазеркальным,- тридцать шесть лет – ужас какой-то: до таких веков аредовых не доживают даже огромные, как горы, лошади!-, задавала в квартире №66 тональность вечного фестиваля и фиесты. Что в эпоху ботинконосного Генчика приняло невиданно-карикатурные формы и размеры.  Квартира просто гудела от бесконечных праздников!
  - Сударыни и мадамки, - скинув ботинки, продолжал вонять уже носками неутомимый созидатель застолий,-  сегодня у меня большой всенародный праздник: первый аванэс квартала!
   Этот «аванэс» и ещё какая-то «зряплата» были у него, шумного клоуна, всё время почему-то первыми. Генчик только потом догадался, что  пресловутого тёзку просто-напросто гнали со всех видов работ за полную профнепригодность. И этого малопочтенного, огромного и балаганно-весёлого типа явно любила бабушка Нюша.
    Как понять женщин?
    Какие у них вообще критерии в оценке этих?
    Что в них, приходяще-уходящих  считается  базовыми ценностями?
    Неужели – именно, запах, год  дэм!? - как прорычал бы Сильвестр...
  Генчик,- тот-тот: в ботинках, добродушно-мордатый,  с большими слюнявыми губами, дурно пахнущий и начисто лишённый всякого груминга,- неизменно руководил застольем в 66-й квартире. Не зависимо оттого, кто был в бойфрендах у как бы начисто лишённой слов в этом повальном фарсе статистки Ксюши. И бабушка,- уму непостижимо!-, была в восторге от его шуточек и идиотских тостов.
   «Кто не курит и не пьёт, тот здоровенький умрёт»,  «В руке не дрогнет пистолет»: это когда он поднимал очередную рюмку палёной водки. «За интенсивное отношение между полами, товарищи!»
    Причём, вся эта жуткая пошлятина  произносилась  оглушительным голосом цицерона подъездов и забегаловок, всё - с восклицательными знаками и с претензией на  аплодисменты.
     Бабушка была в полном восторге.               
  Время от времени она утягивала кабанообразного Генчика в дальнюю комнату, где шла якобы «таинственная» взрослая жизнь (вау: тайны  в ранге СТФ!). И  постепенно  оказывалась лишь в его длинной сорочке в полосочку с начисто вылинявшими от пота подмышками.
     Да, мерзко.
    Но почему мы с Генчиком,- ясно, с каким: не с тем же, который анти-Гренуй, - должны щадить чьи-то уши эвфимизмами?  Окститесь! 
    Всё-всё-всё :  это был  психологический предел...
   Валюша запиралась в Генчиковой комнатушке. А сам Генчик (который брюнет и с белыми усами) в знак протеста подходил к двери и молча требовал, чтобы его немедленно выпустили на улицу: воздух в квартире №66 становился невыносимым. Просто каким-то порошковым. Как и жуткое вино, которое они неутомимо пили в перерывах между каким-то  своим «секосом». Так здесь  шутилось...
      Меж тем, - простите за тавтологизм,- тем, что здесь называлось воздухом, уже не просто невозможно было дышать, но и вызывало у брюнета с белыми усами приступы настоящей клаустрофобии.
       Но, увы-увы:  никто, кроме их с Валюшей, ничего этого не замечал.
  Катастрофическое веселье, в которое постепенно впадали сопирники, напрочь выключало их из системы реальных координат и делало похожими на мутноглазых зомби.
          Жуткое картина:  бесконечный пир одноразовых людей!    
      В смысле, одновекторных, пожалуй. Уточнял для себя Генчик. Любитель точных  формулировок и жизненного порядка во всём.



                IV

  Брюнет с ярко-белыми усами смутно догадывался, что интерес буйной бабушки и её молчаливой, как пень, дочки к  этим, – из той же серии переживаний и чувств,  которые  испытал он ранней-ранней весной на втором году своей в общем-то неплохо начавшейся жизни.
     Да: в целом – неплохо!
   У него, у представителя древнего и благородного рода Фу,  была  своя комната, которую он щедро делил с Валюшей. Он был красив, о чём ему твердили на разные лады,- восхищаясь блеском и очаровательной выпуклостью его глаз, - и все три женщины шестьдесят шестой квартиры,   и не только они.
     Да-да: не только! Но об этом – чуть позже.
    С едой тоже не было никаких проблем. Особенно во время  мерзких застолий. То есть,  как правильно говорят по цветному ТВ, у кризиса есть  и другая сторона. Просто надо уметь  её  использовать.
    Но, Господи, как было непохоже божественное ТО на жуткое ЭТО!
   Во-первых, как они,- особенно, не уставал мысленно повторять Блэк, чудовищно весёлая бабушка, которая могла за столом, при гостях и при носителе буйного индивидуального запаха, кокетливо сказать: «Без меня не пить: я пойду посикаю» -, да, как они, сочетают такое тонкое дело (ясно, какое) с безобразной, делающей их похожими на скотов, жидкостью:  с пресловутым порошковым вином ?
   Генчик даже в страшном сне не мог представить себя, - тем более Её, которую он встретил ранней-ранней весной, - в таком состоянии: пьяной. А ведь  мерзкая жидкость эта,- кажется, её зовут алкоголем,- буквально предшествует у них всему прочему. После чего бесмысленно-беспощадно веселая бабушка носится в мужской рубахе навыпуск, под которой у неё практически  ничего нет.
    Бедная Валюша...
    Бедная Валюша!
    Такие у неё жуткие картины детства...
    О, как было не похоже ТО ранневесенее,  ТО краткое, как сладкий сон,  ТО  романтическое, благоухающе-чистое, - на  карикатурное, не имеющее ни конца , ни начала  ихнее это!
   Сперва, - тогда-тогда:  весной ранней -,  Генчик почувствовал дивное томление. Потом был краткий период смутных исканий.
   Хотелось излить душу.
   Хотелось потереться щекой о что-то родное: духовно близкое.
   Шатающейся походкой Генчик бродил на пустыре за многоэтажками в зарослях донника, недалеко от берлоги Сильвестра.
  Хотелось сочинять стихи. Да они и сочинялись. Они буквально лились откуда-то из глубины чего-то без всяких усилий!

                Где ты, прекрасное дитя?
                Приди ко мне с сияньем лунным
                И тронь души влюблённой струны,
                Пусть даже дерзостно шутя!

     И она пришла.
     Сдержанно-благородная.
     От неё пахло так...
   Впрочем, словами такое не передаётся, поскольку находится за пределами слов. Это был сладостный удар молнии. Который не может иметь никакого, как у них, дурацкого продолжения во времени.
    «Продолжение» - это ведь уже динамомашина, а не молния.
    Кому нужна такая удручающая  перманентность?
    Счастье не должно быть долгим.
    Счастье – это миг!
    Да-да: миг между прошлым и будущим. Есть такая песня. И Генчику даже казалось странным, что её сочинил не он. Как вашему  автору кажется несправедливым, что такую гениально простую, такую дивно очевидную формулу, как E=mc2,, вывел не он, а кто-то другой.
     Да автор просто не успел, занятый делали менее очевидными!
     Но — ладно. Что теперь...
    Зато он, Генчик,  брюнет с белыми усами, ныне, присно и во веки веков знает, что такое счастье. И, зная,  будет терпеливо, задумчиво- бережно мечтать о его возвращении целый год. 
    До ранней-ранней весны.
  Потому что он, истинный Фу, - лев в миниатюре, нанолев, если угодно,-   есть венец всего сущего. Именно он звучит гордо ! А не постыдно весёлая бабушка Нюша или  её лишённая самости дочь Ксюша, которая от мамульки отличается лишь каким-то полуподвальным  молчанием, а в остальном – всего лишь её  скол.
   Её копия и клон. 
 

         
                V

   Видя, как мучается Валюша, на безумно мечущуюся в мужской рубахе бабушку глядя, - тридцать шесть лет, ужас какой-то: есть ли кто среди людей старше?!-, Генчик решил, что надо действовать.
     Свои физические возможности он не переоценивал. Ибо,  хотя и не помещался в дамской сумочке, как какой-нибудь пикинес, но в здоровяках, конечно, не числился. Однако кое-какие  мыслишки насчёт пресловутого тёзки у представителя древнего рода Фу были...
   Все предыдущие эти, которые временно жили в разные дни и месяцы в шестьдесят шестой квартире, были всё же не такими оголтелыми и наглыми, как заполнивший собой всё пространство владелец дурно пахнущих ботинок. Которые он, совсем распоясавшись, стал бросать даже в их с Валюшей крохотной комнатке. Короче, понял Генчик: надо обратиться за помощью к реальному хозяину пустыря, донником заросшему.
         Кто такой?
         Сейчас объясним. Не торопите сюжет...
         В зарослях донника на пустыре уже больше года жил Сильвестр.
   Причём здесь Сталлоне? Какие у вас, извините, лобовые ассоциации. В иные времена Генчик-брюнет,- я вынужден это постоянно подчёркивать, чтобы вы не путали его с пресловутым тёзкой,- знавал даже Арнольда, который вовсе не был Шварценеггером. И этот был  - просто Сильвестр. И у него была диковинная страсть, - одна, но пламенная!-, с образом жизни клошара вроде бы совершенно не совместимая: он люто ненавидел алкоголь.
    Огромный и величественно-спокойный, с выражением абсолютного бесстрашия в тёмно-карих глазах, с по-солдатски простым и грубым лицом, с зубами под стать  тигру Шерхану, - Валюша когда-то читала вслух эту прекрасную поэму в изложении, кажется, Киплинга,- Сильвестр однажды  уже подробно рассказывал Генчику свою историю. Которая объясняла, как воин по генам, имея блестящую родословную чистопородного ротвейлера, оказался на обурьянелом пустыре. Послушаем? От первого лица.
     История, кстати,  поучительная.
   «Дело в том,  мой маленький Фу,- обнажая кипенно-белые клыки, говорил тогда Генчику, пригласив его в своё логово, Сильвестр,- что он,- имелся в виду бывший хозяин ротвейлера, - с младых ногтей вызывал у меня настороженность. Но не мы выбираем: нас выбирают. Принесли меня к этому истеричному субъекту фактически ребёнком. И я, - чьи отважные предки ещё двадцать веков назад пасли скот на космических просторах Древнего Рима, таскали повозки с мясом, гибли, защищая хозяев, а в исторически  новейшие времена участвовали в качестве боевых псов в Семилетней войне и верой-правдой служили  германской полиции, - я, в чьих генах  заложена  ненависть к алкоголю, должен был терпеть его воняющие самогоном  слюнявые поцелуи. Он, видите ли, меня «любил».
   Мой маленький друг Фу,  мне нравятся люди серьёзные, молчаливые, физически крепкие. А это был хлюпик, сентиментальная и одновременно злобная дрянь. Баба-с ! В ругательном смысле этого слова. Хотя я ничего не имею против дамского пола и по весне готов любому конкуренту на эротической стезе вскрыть  клыками бочину...
     Короче, достигнув возраста мужества и видя, что эта спивающаяся дрянь не прекращает лезть ко мне со своими дурно пахнущими лобызаниями, я однажды набросился на него – и, как они говорят, порвал.  Объективно говоря, я изуродовал его, как Бог черепаху: еле остановился! Мы, ротвейлеры, по менталитету хотя и уравновешенные, преданные, справедливые, но достаточно злые: а выше ДНК, маленький Фу, не прыгнешь...
   Что было дальше, догадаться не трудно. На меня началась охота: люди считают,  что по-свински можно вести себя только им.
    Стреляли-с:  хреновы стрелки, ничего не умеют!
    Нет, настоящих охотников, я уважаю. Как и пожарных, ментов  (они стали полицаями? зря!), как и агентов ФСБ. Но - не повезло... 
  Попали, говоришь, стреляющие? Было: по касательной в правый бок.
   Зажило, как на собаке!
   Теперь – вольный казак.
   Бывает и холодно, и голодно. Зато – свобода!
   И без самогонных поцелуев.
   Честно говоря, мой маленький Фу, надоели мне эти козлы (люди, кто же ещё) так, что я  даже готов вернуться к волкам. И уже присмотрел небольшую стаю с красивыми самками.»
    Короче, решил Генчик обратиться за помощью к Сильвестру.
    Именно!
    И только к нему.
    Нечего мелочиться.


                VI.

  - Он меня достал, помоги, Большой Брат! -  сказал напрямую, заглянув на пустырь к  ротвейлеру, Фу.- Я могу ещё  стерпеть...
   - Не надо ничего терпеть:  жизнь – одна, мой маленький друг! - басом прорычал Сильвестр.- Надо бороться – и побеждать!
     -Тоже верно,- кивнул снежноусый Генчик.- Тем более, что  страдает ещё одно невинное существо: он ведь,- тёзка мерзкий,- распускает свои грязные лапы и на Нюшу, и на Ксюшу, и даже смотрит сальными глазками на Валюшу! И хотя она  старше меня в два раза...
    Сильвестр  вновь резко перебил:
    - Ты что, Фу? У людей  это -  ещё совсем дитя!
    -  Вот именно...
     - Рисуй реальную картину,- велел суровый хозяин.- Без соплей!
  Генчик нарисовал. И дурные ужимки и прыжки бабки в мужской рубахе. И стремительно разрастающиеся размеры,- если метафорично, -  хозяина вонючих ботинок. И  всё-всё прочее.
    - Да, эту тварь надо проучить,- задумчиво подвёл итог Сильвестр. - Откушу-ка я ему яйца! Слишком? Не будь сентиментален. И ещё - никогда не осуждать женщин. Бабушка, конечно, не подарок. Но у них, у людей, во-первых, другая генетическая программа: они, как кролики, не знают благородного весеннего гона и спариваются круглый год. То есть, повторюсь, выше ДНК, мой маленький друг Фу, не прыгнешь. А во-вторых, женщина,- вообще любая самка,- это, если угодно, персонифицированный социально-психологический заказ. Ну, или, извини, любимец великого китайского народа, за техницизм,- некая конструкция, построенная мужской фантазией: она, женщина, ведёт себя так, как требует популяция ныне процветающих самцов.  Которые, увы, на день летящий – почти сплошь  сволочи и подонки... Не надо меня опровергать и приводить исключения:  они есть всегда, но правил не отменяют. И вообще не будем лезть, мой милый Фу, слишком глубоко в эту тему: я презираю тех, кто её публично «обсуждает». Обычно  это мразь и сексопаты. Никаких «половых проблем»  у великой Природы не существует: там всё расписано по секундам и тысячелетиям!  Давай лучше детально разработаем схему предстоящей операции...
      Решили так.
    В течение примерно декады Генчик носит на бурьянный  пустырь кости: Сильвестру надо восстановить форму и набрать свои пятьдесят килограммов, положенные нормальному ротвейлеру.
   Затем Генчик, скрепя сердце, каким-то образом («Думай, Фу, думай!») заводит владельца шнурованных ботинок на пустырь.
     - А дальше,- сказал Сильвестр,- дело техники!
    Воспитанный Валюшей в традициях сентиментализма, Генчик, хотя в принципе с диспозицией  был согласен, однако вздохнул:
     - Может, не надо его –  совсем уж кастрировать?
     - Эх-ма! - засмеялся, скаля огромные белые зубы  Сильвестр.-  Вот она, гуманизма наша сопливая: казнить нельзя кастрировать! Хорошо: я этого кнура просто малость подпорчу. Так, чтобы буйная Валюшина  бабушка сама его выгнала. Годится?
      На том и сошлись.
  О чём спорить единомышленникам? Когда фундаментальные принципы совпадают, договориться о деталях не так уж сложно.


      
                VII.

    Не думаю, что кому-то интересно, как именно прошла  большая охота на хозяина вонючих ботинок.  Зачем  нужны эти ужастики ?
    Улучив момент между пьянками в буйной квартире №66, Генчик напросился пойти на прогулку -  именно с пресловутым тёзкой.
       Вёл себя тот, как и положено  примитивному хаму.
   Называл Фу,- чей славный род насчитывает две тысячи лет и считаеся у китайцев даже не собаками, а духами, охраняющими людей от злых сил,- «вонючей псиной», провоцировать его «трахнуть» то какого-то уродливого мопса, то даже бродячую кошку.
       В общем, был в своём обычном репертуаре.
  Начавший было сомневаться в целесообразности не совсем гуманной операции, - Генчик психнул   и  решительно завёл его  на заросший дремучим донником пустырь.
       Что было дальше?
       Картина маслом:  хам получил всё, что положено хаму!
       И бысть сеча зла и ужасна.
       И кровь лилася аки вода.
       И наши, естественно, победили.
  Учуяв запах ненавистного алкоголя, ротвейлер, набравший полцентнера веса на щедрых костях от Генчика-брюнета, - выскочил с громовым рыком, похожий в этот миг на собаку Баскервилей ( читали они с Валюшей - прекрасная вещь: кажется, Конан-Дойля).
    Дебёлый, но неуклюжий и трусоватый  тёзка, - с большими мужиками такое, кстати, бывает довольно часто: не надо переоценивать их достоинств, - так заломил роги, что Сильвестр еле его догнал. И, догнав, – честно отработал мясопродукты, Генчиком из великой породы Фу на пустырь  приносимые...
   Ясно, что общественность опять стреляла в Сильвестра, объявив его бешеным. Это в обществе людей дело обычное: они считают, что лишь им доступно быть «умом, честью и совестью эпохи». А у всех прочих детей Природы –  сплошные примитивные инстинкты.
     Творец им судья! 
     Так думал Генчик, брюнет с белыми усами.
   Что до дальнейшей судьбы ротвейлера Сильвества, то стрелки опять , к счастью, промазали. Какая убогая квалификация,  однако!
     С досадой махнув на блага цивилизации мощной лапой, пёс ушёл в глухие терновые балки и постепенно стал волком. Вернее даже – вожаком небольшой стаи он стал, Сильвестр  благородный.
   Кстати,  его полюбила волчица, у которой люди убили мужа. Надо было поднимать детей. Что Сильвестр вместе с ней и делал...
     А какова судьба ХБ  (хозяина ботинок) ?
   Всё по сценарию Сильвестра: бабушка Нюша честно его подлечила, отдала рубаху в полосочку с вылинявшими подмышками – и выгнала.
    Во-первых, потому что он сильно скулил, будучи покусанным, а это самца не красит. Во-вторых, процесс восстановления потенции обещал затянуться. Содержать же здорового мужика-паразита  шустрой бабушке не было никаких финансовых возможностей.
    Да и желания тоже...
 Несколько месяцев, будучи в квартире №66 единственным представителем сильного пола, Генчик (брюнет, повторим уже на посошок, с белыми усами) фактически был вожаком здешнего прайда.
     Но потом у двери всё-таки появились туфли какого-то незнакомца.
     Вот именно: почти летние туфли, хотя шёл уже ноябрь!
    Никак мужики СНГ не разберутся с календарём: обувь выбрать по сезону и то не умеют. Вот и удвой ВВП с таким контингентом...
     Генчик брезгливо принюхался.
    Туфли не воняли !
    Это было что-то новенькое.
    Уж не следствие ли нашего духовного Возрождения?
    Ну-ну!
    И, аккуратно вытерев  о коврик  лапы,  маленький Фу с достоинством прошёл в свою комнату. Где Валюша читала ему вечерами прекрасную повесть «Белый Бим, чёрное ухо».
     Кажется, Троепольского...
     Как пишут люди, однако!
     Не то, что мы, странные.
     У которых собаки  - сочиняют стихи.
      
                ***                Виксавел-2.