Воспоминания 55 или Сон на солнцепёке
Вот, гляжу я из нашего дивного сегодня и удивляюсь – как же наши родители могли нас, совершенно безбоязненно, отпускать одних в наши, совсем не безопасные, авантюры? В огромный, непростой, промышленный город? А в жуткую балку? Ну, про балку, про честное единоборство с огромными, хитрыми и жестокими крысами, наши семьи могли и не знать. Откуда?.. Но сборы в речные дали были совершенно наглядны и открыты, с заботливо завёрнутыми, матушками, завтраками, с мелочью на проезд, с наказами - быть дома не позже!.. А не то!..
А наши с Юриком велосипедные поездки по всему городу, по оживлённым трассам? Да, хорошо, что никто не видел, как я лихо, перед самым бешеным ходом огромной «Татры», вдруг, вынырнул прямо откуда-то из-под крыла и преспокойно пересёк осевую на глазах у стонущего водителя: «Ах, ты, б…дь очкастая!». Помню! Отлично помню, как еще хихикал над этим метким выражением мой верный Юрик, которому хватило-таки ума не ринуться за мной - под колёса и в вечность…
И не было у нас тогда вездесущих мобилок, которые, подчас еще больше напрягают – звонишь, звонишь – «абонент не может…». Ничего-то он не может, этот, такой нужный, абонент…
А здесь – отпустили деток, как некую донку в тёмные воды и преспокойненько готовят ужин, ждут. Хорошие были времена!
Итак – утро. Мы – я, Юрик и Рустамчик – собраны и оживлены, каждый со своим плотиком, спущенным, свёрнутым и помещенным в вездесущие, незаменимые авоськи. Есть и завтраки и мелочь на проезд. Едем мы куда-то в сторону, противоположную парку Шевченко, где расположен наш обычный, привычный городской пляж - на вытянутом, соединённом дамбой с берегом, искусственном полуострове, с киосками и аттракционами, с виднеющимся вдали островом Шевским.
Это всё – обыденно и привычно. Наши плоты рвутся в неизведанные дали и туда же влекут своих хозяев, начинающих морских, нет, речных волчат.
Едем, как мне помнится, довольно долго и упорно. Потом бодро шествуем к речному дебаркадеру, где уже скопилась деловая кучка речных путешественников. Билетики куплены в фанерной будке и зажаты в кулачках. Мы с восторгом наблюдаем водную ширь. Скоро, очень скоро она ощутит наши мощные, непотопляемые дредноуты на своей мозолистой, горбатой от волн спине. Спине-работяге, по которой уверенно и неторопливо движутся вереницы барж и пролетают стремительные, неудержимые «Ракеты» и… Какие же еще крылатые монстры тогда мчали беспечных пассажиров к месту, где их ждут? Забыл! А, ведь, кроме «Ракеты», было и еще что-то, и мы, мальчишки, великолепно во всём этом разбирались и понимали все мельчайшие тонкости.
Главной же, самой главной опцией этой, летящей по волнам феерии, были огромные волны, в которых мы, с визгами восторга, очень любили барахтаться и нырять. Какое это непередаваемое ощущение, когда тебя колыхнет эта мощная и мягкая, уверенная в своём праве, громадина и деранёт животишкой по, ставшему вдруг, таким близким, песчаному дну! А за первой волной – вторая! Знай, успевай отчаянно и бесстрашно бросаться ей наперерез, наперекор! До – умопомрачения! До сорванных бесстыдной волной плавок, еле пойманных на пальцах барахтающихся ног!
Мы уже начинаем пританцовывать от нетерпения. Но, вот и наш Летучий Голландец - какая-то полулодка, полубаржа, с высокими бортами, с одной-единственной будочкой моториста, без намёка на навесы или каюты – будет дождь? – мокните себе, на здоровье!
Похоже, высаживаемся мы только втроём, на острове Зелёном. Остальным путешественникам не до баловства – будний, рабочий день. А мы скатываемся с маленького причала, галдя и захлёбываясь радостью от предвкушения приключения, вожделенного погружения в ласковые воды.
Хорошо запомнился этот берег, с близко подступившими, вездесущими, покорными вербами, с тенистым, уютным прибоем, ласкающим песок и наши босые ножки. Начинаем накачивать, по очереди, наши корабли. У меня – самая большая, краденая камера. Толчками воздух пшикает и ухает, добавляет упругий звон, натягивает стропы плетения. Готово! Нет, нужно помочь остальным – одному пускаться в плавание не пристало, не по-товарищески!
Вопль Юрика – Ракета!! Всё мгновенно заброшено и мы предаемся безумству единоборства с ярящейся стихией, всей гурьбой противопоставляя свой азарт напору ревущего, победно улетающего вдаль повелителя рек.
Вербы, заботливо укрывая нас в своей материнской, благодатной тени, внимательно наблюдают, кивают плетями заботливо опущенных ветвей. Им хорошо видны эти забавные букашки, сидящие, как жучки-плавунцы, в странных, черных и блестящих бубликах и куда-то загребающих лопатками вёсел.
Куда же вы?.. Куда?.. Вернитесь! Не покидайте нас!..
А мы плывём! Упорно и неудержимо плывём к виднеющемуся вдали, еще одному из многочисленных островков, специально созданных для нас, чтобы нам было куда отправиться и откуда вернуться.
Грести, с непривычки, нелегко – плотик вёртко крутится, норовит уплыть куда-то, по своим, резиновым делам и приходится всё время лавировать, подгребать и выравнивать свой неспешный ход по волнующейся реке, которая ни минуты не остаётся спокойной. Ого, как же мы уже далеко забрались! Здесь, на фарватере, волны совсем уж нешуточные, деловые и грозные – некогда тут, с вами, бездельниками!
Мы заблаговременно соединили свою флотилию фалами и концами. У нас даже есть якорь! У пристани подобрали половинку дырчатого кирпича и соорудили из него и запасного леера эту, совершенно необходимую в нашем деле вещь. Вот, только пока что я не придумал, куда бы нам его забросить и, главное, зачем… А! Вот же мы уже подплыли к островку, который нас встречает колеблющимися бородами водорослей.
Водоросли – значит, дно близко! Можно бросать якорь и высылать разведку на неведомый материк. Жарко спорим, кто останется стеречь трехпалубный фрегат от вездесущих, коварных индейцев, а кто отправиться в еще более опасные дебри терра инкогнита. Оставлять Рустамчика – просто бесчеловечно! Вон, каким воинственным восторгом первооткрывателя горят его орлиные глаза! Юрик тоже готов, как на крыльях, перелететь полоску волнующейся воды. А без меня на острове может не оказаться ни беспощадных врагов, ни дивных птиц и тигров, ни требующих помощи Робинзонов с их непонятными пятницами. Значит, просто оплывем, по кругу, это опасное место и нанесём его на карты, для последующих, более подготовленных экспедиций. Да и плыть на базу нам далековато, и ветер усиливается – вон, волны-то, что вытворяют на фарватере!
Гребём назад. Тяжело. Ветер уже срывает клочья пены с гребней волнующихся водяных холмиков, холмов, гор! Впереди – долгожданная и уже ставшая родной, полоска тенистого пляжа с призывно машущими ивами: Плывите! Плывите сюда, к нам! Мы ждём, мы поможем, мы укроем!
Здесь, в нашей бухточке, действительно спокойно, никаких тебе гор, ласковая рябь зеркальных осколков, дробящих солнечные блики, еще более необычная и приветливая в тени деревьев. Вытягиваем фрегат, бухаемся на тёплый, чистейший песочек, на залитой солнцем полянке. Угощаемся бутербродами и компотом, который, в бутылке, был заблаговременно закопан в мокрый песок и оставлен под присмотром всё тех же, заботливых ив.
А меня, вдруг, сморил сон. Сначала я просто притворялся этаким загадочным, старым морским зубром, которому всё нипочем и он просто взял, да и заснул, прямо посреди неведомой земли, на жаре, положив тяжелую, забубённую свою головушку на палубу родной посудины. А потом и правда, ушел в какое-то странное небытиё, тем не менее ощущая часть происходящего вокруг. Уловил, как сорвался в беге Рустамчик – Ракета! Видел, как Юрик приложил палец к губам – Тш-ш! Пусть поспит Серёжа, не буди!
А я уже был в неведомой, прекрасной стране, готовящейся к смертельной схватке с жестоким, коварным и подлым врагом. У народа есть защитник – рыцарь без страха и упрёка, внушающий ужас и уважение – невольное уважение, даже своим врагам. Он бескомпромиссен, честен и могуч. Он не желает слушать тревожные вести о готовящейся измене. Он прямо и открыто идёт в бой. И гибнет.
Измена, подлая, еще подлее страшных, беспощадных врагов, рушит его мощное, праведное тело под ноги торжествующей нечисти. Но, даже эти нелюди, по-своему, как достойного противника, уважают воина. Они немедленно казнят предателей и разрешают забрать труп защитника его молчаливым, закутанным до глаз во всё черное, верным друзьям, чьи предупреждения герой не желал слушать, не мог слушать, не мог жить, с осознанием возможной измены среди самого близкого его окружения. Может, оттого так быстро и погиб?..
Бездыханное, непривычно неподвижное тело грузят на мощные, простые дроги, в которые запряжены понурые, черные мерины. Я вижу откуда-то сверху, как лежит поверженный защитник, рухнувшая последняя надежда народа, страшная весть о конце всего. Повозка дребезжит и подскакивает на каменистой, выжженной солнцем дороге. Черные всадники молча и обреченно скачут по бокам.
Тело потряхивает, запрокинутая голова безучастно колышется, руки, безжизненно вытянутые, вздрагивают в такт тряске и это вызывает какое-то необычное, странное ощущение – смесь безнадёжности, полного и окончательного крушения всех надежд и, в то же время, что-то возвышенное, вызывающее отстранённое, смешанное чувство восхищения и даже зависти к такой величественной, по ужасающим её последствиям, кончине…
Юрик прикрывает мою пересохшую головушку рубашкой. Поверженного воина провозят сквозь ворота обречённого града и тень, на мгновение, прикрывает его мёртвое лицо с открытыми, всё видящими и ничего не видящими глазами. Люди молча стекаются со всех сторон, еще не веря в произошедшее…
Остров Зелёный окружают бесконечные, равнодушные воды. Они всё прибывают и прибывают. Я – всё выше и выше. Остров исчезает – везде всё та же вода, без конца и края. Без конца и края…
Мне, наконец, легко и спокойно.
Свидетельство о публикации №216122800479