Маяк. Том первый. Глава 16

Целую ночь подряд вдалеке слышались взрывы. Оглушающие выхлопы странных орудий, дарующих смерть, разрезали безмолвие нашего донельзя крохотного городка, и каждый из этих чудовищных звуков, означавший чью-то бесславную смерть, отдавался гулким эхом в чёрном закоптелом небе, где кричали стальные птицы, пикирующие в стремительном падении навстречу наполненной кровью земле. В теле, да и во всём остальном мире чувствовалась дрожь всей планеты, и от этого бросало в холод, и сердце замирало каждый раз в надежде, что следующий залп попадёт не в сам город.
Люди обстреливали Нойтиф уже несколько часов к ряду или сами берлинские псы решили загрызть небольшой гарнизон, выпалив по ним посреди тихой, ничего не предвещающей ночи. Не раз освещали вспышки залпов ракет небосвод, и виднелось за облаками кровавое зарево.
Наш дом замер. В этот страшный миг ожидания смерти мы неожиданно слились воедино вновь, стали целой ячейкой потерянного общества. И если ещё вчера вечером мы глядели друг на друга с неприязнью, то теперь в глазах читался лишь животный страх. В отблесках свечей наши лица напоминали старых мудрых людей, коими мы никогда не являлись. А так хотелось ими быть.
Костёр из свечей всех цветов и мастей давал хоть немного света в этом тёмном подвале, потому что мы знали, что ждать смерть в темноте так же трудно, как удержаться от слёз на похоронах собственной семьи. Вернее, они знали.
Я смотрел на Отто и Гарри всю ночь – Мэри спала – надеясь увидеть в глубине их глаз отражение настоящей личности. Они скрывались теперь пуще прежнего, и чтобы оставить всех на своих местах, требовалась новая стратегия. Мне не хотелось причинять им вред, как физический, так и моральный. Но отчаянные времена требовали отчаянных мер, а отчаявшиеся люди требовали от меня смирения. А я не мог этого сделать.
Я первый разрушил угнетающую тишину:
– Наверное, бессмысленно начинать наш старый разговор, верно?
Отто бросил на меня злобный взгляд.
– Неужели ты не упустишь возможности и здесь завести свою шарманку?! – возмутился бывший фармацевт. – Знаешь, когда наверху всё закончится, и мы выберемся отсюда, то я перестану с тобой пересекаться. Мне надоело одно и то же.
– Разве ты не видишь, что всё ещё можно исправить? – говорил я. – Нужно лишь постараться!
Гарри и Отто переглянулись.
– Пойми, Александр, – бархатным голос начал мистер Грид. Он потёр переносицу и закрыл глаза, под которыми сияли почти чёрные синяки. – Не в этом дело. Нам давно уже плевать на этот городок. Почему ты так заботишься о нём?
– Потому что мне важна судьба нашей родины, – так же спокойно ответил я. Не хотелось мне снова давать им повод кричать на бедного старика.
– Единственное, что мы можем сделать для спасения родины, – продолжал Гарри, – бросить её. В такие времена обычные люди не спасают целый мир, а ты хочешь всего и сразу. Так не бывает, раскрой глаза.
Наверху послышалась вибрация, и взрыв оглушил эти стены. Мы посмотрели наверх, откуда с каждым ударом всё больше сыпалась побелка.
– Да и не в родине дело, – встрял Отто. – Мы не хотим быть с тобой. Ты был причиной всех наших проблем, а теперь настаиваешь на лучшей жизни все вместе где-то там, у чёрта на рогах? Или, наоборот, остаться здесь пятном крови на этих стенах? Ты этого хочешь?!
От хриплых криков проснулась до этого мирно спящая Мэри. Она широко раскрыла глаза, скинула с себя тёплое одеяло и встала, отряхнув своё милое, но помятое платье. Девушка посмотрела на меня, и на секунду мне показалось, что там я увидел нестерпимую жалость ко мне. Но это было лишь мгновение, затем она уже вальяжно шла к маленькому окошку прямо под потолком, из которого лился алый от зарева свет – лес, что был неподалёку, горел. Хруст сухих веток ещё не был слышен, но я отчётливо представлял себе утреннюю картину: белый снег и чёрная кровь на нём; огромные тучи из дыма и пепла и закоптелые стены ещё не разрушенных домов; мертвенно бледный диск солнца, безучастно освещавший этот город, и море, заваленное свежими трупами людей, которые не успели сбежать.
– Не кричите вы так! – шикнула Мэри и посмотрела в прорезь окна. – Услышат ведь!
Мы вдруг поняли, что она права. Нельзя было попадаться патрулям, что расхаживали по девственному снегу всю ночь напролёт.
– Спасибо, что напомнила, Мэри, – сказал Гарри. – Александр, не пытайся вернуть то, что давно потерял. Это не поможет. Мы не будем вместе. Никогда.
– Но... вы даже толком не объяснили, в чём я был так виноват перед вами, – прошептал я и опустил голову.
– Скажи мне, сколько мы пробыли в том подвале? – ужасно коробящий сердце саркастический голос Отто звучал в этой тишине очень страшно.
– Две недели.
– Верно. И что происходило все эти недели? – таким же тоном продолжал мужчина. – Неужели ты сломя голову искал нас? Пытался вернуть в дом, чтобы всё было "как раньше"? Вот и я не припомню.
Я понимал, что вся эта ситуация с подвалом была до ужаса глупа, и наши позиции оказались совершенно разными и запутанными. Они думали, что я просто бросил их, не потрудившись даже поискать, а мне пришлось думать, что они меня просто бросили, убежав из дома, не сказав никому не слова. И в чём же причина таких разногласий? Я долго думал в тишине, пока не осознал, что вся разгадка тайны их исчезновения крылась в письме, что беспризорно лежало под столом две недели. Выходит, виноват был ветер, что задул его туда? Тогда почему мы винили друг друга, а не его? Мне хотелось задать эти вопросы и им, но понимал, что они бы не стали слушать мой бред.
– Вы не понимаете, – начал вдруг я. – Я думал, что вы сбежали. Думал, что стал вам не нужен, и вы таким вот способом избавились от надоедливого старика. То письмо... оно залетело под стол и... я... просто не увидел его по своей невнимательности. Так почему же вы обвиняете меня в том, что я наплевательски отнёсся к вам?
Гарри и Отто опустили глаза. Я видел, как из сердца наполнялись желчью чувства стыда за свои слова, особенно Отто. Этот мужчина наговорил мне такого, чего бы хватило на две-три таких же жизни. Мне было приятно, что мне удалось разъяснить ситуацию, но неприятный осадок на душе в виде грустных воспоминаний ещё оставался.
Стереть бы память. Насовсем. Стать другим человеком – новой личностью в старом теле. Новой конфетой в старой обёртке. Поменять свою жизнь кардинально.
Я вдруг вспомнил слова одной старой песни:

                Как жизнь твоя проходит не спеша,
                Не пожалей ни об едином дне,
                Ведь остальные сжитые года,
                Окажутся в морском бескрайнем сне.

Автор этих слов давно сгинул в бесконечной пустоте, забрав своё имя с собой. Сожалеть о прожитых днях было явно не в его планах, и всё, что он понял за всё это время, он передал нам и теперь мы, люди нового поколения, пытались найти скрытый смысл в его словах. А ведь иногда яблоко – это просто яблоко.
– Так... – начал вдруг Отто. – Почему ты раньше не сказал ничего? Зачем твердил о спасении нашего города и прочей ерунде? Неужели ты не мог рассказать всё, как есть?
– Никто не хотел меня слушать. Вы все отвергали меня, и в один момент я понял, что никому здесь больше не нужен.
– Ты всегда был нам нужен. Но... – Отто отвернулся и посмотрел в окно, затем снова сфокусировался на мне. – Мы, наверное, тоже виноваты в том, что не хотели выслушать тебя. Давно заснувший юношеский максимализм проснулся, и мы стали такими оболтусами.
Мы тихо рассмеялись, и именно в этот момент с моего сердца спал каменный панцирь, так туго сжимавший моё горло вот уже несколько дней. Прошло то оцепенение, на душе стало легко, и даже краски этой вселенной стали казаться чуть ярче. А затем прогремел ещё один взрыв, возвращающий меня в суровые реалии нашей гибнущей вселенной.
Потушив свечи, наши тела наконец коснулись твёрдых матрацев, раскиданных по подвалу нашего огромного дома. Холод стелился над ледяным полом, отчего мои сухие руки мёрзли всю ночь. Лёжа под двумя одеялами я дрожал от морозов, резко ударивших по городу ночью. Снег задувало резкими порывами ветра, меланхолично завывающими в чуть разбитое стекло единственного окна, дававшего нам свет, и я смотрел на него, как на единственную возможность побыть ещё в этом мире. Вскоре я забылся долгим и крепким сном.

Утром мы вышли наружу, оставив матрацы, одеяла и свечи наедине. Тихо поднялись по скрипучим ступеням в гробовом молчании, надеясь, что нас не услышат и не начнут новый обстрел. В парадной да и во всех остальных комнатах плыли облака строительной пыли. Я сразу понял, что один из снарядов попал в дом, но ни запаха гари, ни осколков не было видно. Эта завеса была больше похожа на микромир, созданный за одну ночь, чтобы позабавить нас. А ведь эти медленно плывущие облака действительно завораживали, заставляли встать на месте и просто любоваться без счёта времени.
Мы открыли окна почти во всех комнатах и пыльное марево вылетело на улицу, где в вышине серых облаков я видел чёрные столпы дыма и слышал хруст догорающих ветвей.
– Здесь холодно, – заметил Гарри и устремился к своей излюбленной гостиной. – Надо развести камин. Дверь я закрою.
– Главное, чтобы не получилось, как в прошлый раз, – заметил я, и во взгляде мистера Грида я увидел злость, сменившуюся отчаянием. Я тут осознал, что сказал что-то не то.
Какой же я дурак! Как я мог позволить себе напоминать ему о смерти собственной семьи, так ещё и смеяться над этим. Я отчётливо слышал в своём голосе нотки сарказма, и от этого на душе скреблись кошки. Сердце стучало чуть сильнее и чуть быстрее, было трудно думать, ибо шум этот заглушал весь остальной мир.
– Мэри, – сказал Отто, – нам всем нужно поесть. Пойдём на кухню.
Девушка кивнула и, снова на секунду бросив на меня странный вожделенный взгляд, скрылась сначала в полумраке широкого коридора, а затем и на кухне. Они о чём-то тихо шептались, но я не мог разобрать ни слова, а так хотелось узнать.
Я поднялся к себе в комнату и подошёл к зеркалу. Посмотрел на своё грубое, немного испачканное в пыли лицо, на наполненные грустью глаза и кривой рот, который уже и забыл, как надо улыбаться. Мне было противно смотреть на себя, ведь я создавал впечатление жалкого, никчёмного человека, который не был способен ни на что, кроме как самобичевания и причинения боли другим. Мой разум всё ещё карил себя за ту странную шутку, и я всё никак не мог успокоиться, потому что понимал, что Гарри – личность нестабильная, что от любой неверно поставленной фразы весь мир его может рухнуть в небытие, а его грузное тело – на холодный пол.
Дрожащими руками я налил себе остатки коньяка. Выпил залпом и поморщился. В горле сначала жгло, но затем наступило расслабляющее тепло, и по всему телу разлилось это ощущение.
На разбитом зеркале всё так же висел медальон, который был для меня чем-то необычным, значимым. И пусть я не носил его с собой постоянно, каждую ночь я смотрел на зеркало, освещённое лунным светом и осознавал, что мог спокойно заснуть, если медальон был на своём законном месте.
Я выглянул в слегка запылённое окно и ужаснулся: половина домов была разрушена, а из-под завалов бывших магазинов и жилых домов поднимался жар и чёрные столпы дыма, кое-где ещё догорало пламя. Остатки людей, что ещё могли позволить себе выживать в это без пяти минут пустоши, разбегались во все стороны, словно муравьи. Они бежали преимущественно в порт, и их можно было понять: через сгоревшие леса и огромные сугробы было бы трудно пробраться дальше нескольких километров – большинство бы просто умерли от обморожения.
Это город пуст, и каждая из пустот хранила в себе тайну, которую никто и никогда не узнает. Люди будут вечно молчать о том, что случилось в этих стенах, и весь мир будет жить в недомолвках. Все мы скоро умрём. А вместо города будет могильник.
– И всё же нельзя так было с Гарри, – сказал я шёпотом и встал с кровати. Нужно было спуститься и извиниться перед ним, иначе бы давящее чувство вины не отпустило бы меня до конца жизни.
Ступени оказались бесконечно длинными, на их преодоление у меня ушло по меньшей мере несколько минут, прежде чем я коснулся лакированного паркетного пола и на нетвёрдых от волнения ногах прошёл в наглухо закрытую гостиную, где Гарри обычно проводил свои бессонные ночи, смотря в окно.
Я стоял у двери и хотел уже было постучаться, но неизвестность дальнейших событий заставляла меня стоять на месте и не делать ничего. Хотелось поскорее с этим покончить и жить со спокойной душой, но моя плохая сторона твердила, что и так всё образуется. Но я не верил.
Наконец, я постучал. Никто не ответил, и я решил войти сам. Из отворившейся двери тут же повалило облако чёрного дыма, закрывавшее обзор. На ощупь я добрался до закрытого окна, стараясь не дышать вовсе, чтобы не задохнуться, и рывком отворить его. Свежий воздух замещал собой облако смерти, и с каждым вдохом мои лёгкие очищались ещё больше.
Когда дым почти рассеялся, я увидел Гарри. Он лежал на полу и не двигался, не издавал никаких звуков. В душе я молился, чтобы он просто потерял сознание, но судя по тому, что его грудь не двигалась...
Мне было трудно в это поверить. Я упал перед ним на колени. Пощупал пульс.
Ничего.