Унесенные светом

Нормальный мир закончился – так думаю я, вспоминая двадцатилетнее прошлое.

Перед моими глазами часто встает эта картина: яркое солнце, запутавшееся в иве над скамеечкой, на которой сидят они – вышедшие из бревенчатой избы нас проводить бабушка с дедушкой. Вроде как и старые, беззубые, но с бесподобными бесхитростными улыбками. И столько в них искренности, самобытности, жизни, что они и до сих пор кажутся мне самыми настоящими людьми, которых я знаю.

Они, и все, что с ними связано  - закончилось.  Их простой мир, лишенный интернета и кабельного ТВ, в котором были куры и огород, совместная с соседями баня, общинная жизнь,  - все это осталось в осколках памяти. Я мучаюсь по ночам, пытаясь слепить эти осколки в подобие реальности, но тщетно. Их эпоха ушла.
Теперь уже, анализируя впечатления детства, я понимаю, что моя бабушка, выросшая в деревне Черная слобода Шацкого района, была носителем той самобытной духовной традиции, которая описана в книге «Сестры». Эта книга рассказывает о сестрах Петриных и их духовных братьях и сестрах Шацкого уезда.

Читая эту книгу сегодня, я вижу описанных в ней людей, как в реальности: блаженный старец и его послушницы с остриженными головами («стриженки») бегут с молитвой вокруг села: «скорее, скорее, мы можем не успеть!»
С рассветом старец падает на траву в изнеможении: «Не успели!»

Те села, которые они обежали, миновал отряд НКВД, который ночью забирал верующих во время гонений на веру, а в одно село молитвенники так и не успели….

Люди, оторвитесь от гаджетов! Сейчас нет отряда НКВД…но нет больше и тех сел, в которых, как жемчуг в иле жили носители веры и духа. Их просто нет!

Не надо думать, что в городе мы продолжаем традиции веры. Нет. У нас просто другая жизнь. А то, что было, ушло навсегда.

Мы можем только писать об этом прошлом и помнить.

Ведь та духовная традиция держалась на крепких корнях простой деревенской жизни, которую строил сам народ в своей многочисленности, в своих разбросанных там и тут огоньках деревень и сел.

Только репьи в оврагах остались прежними по сравнению с той эпохой… деревня изменилась, изменились люди, уходят в прошлое традиции, а мы, их потомки, пытающиеся выжить в перенаселенных городах, уже и забыли бы о той, прежней жизни… Но мне опять снится деревянный дом. Во сне я хожу по нему, залитому светом, и ищу свою бабушку и деда…

Они жили в мире без бумажек, разрешений, контролирующих органов…их контролировала природа и совесть.

Бабушка Маша.

Мы шли домой целый час. Жара стояла невыносимая. Бабушка несла продукты, купленные «в городе». И тут, не доходя до дома несколько сот метров, она остановилась.

- Юльк, идем обратно!

Я ныла, просила пить, говорила, что умру по дороге. Но нет! Бабушка наконец-то осознала, что в последнем магазине продавщица дала ей лишний десяток яиц за меньшую плату.

И мы шли еще час назад. Продавщица была счастлива: она тоже потом все пересчитала.

И это было нормальным. Бабушка только корила себя за рассеянность.

Она создала руками деда просторный и сложный лабиринт дома. Вокруг основной избы были возведены терраска, кухня, «котельная» с печкой, несколько «хат», как их называла бабушка, дворовые пристройки, беседки, курятник, мастерская и еще много чего.

Когда я приезжала в Слободу на каникулы, дом постоянно менялся: одни входы и выходы в нем закрывались, зато открывались другие. Кухня зимой и летом меняла свое расположение. По огороду тоже надо было ходить каждый раз иным способом.
 
Сколько интересного! Но меня уже ждали друзья, которые не давали мне полностью сразу погрузится в изучение дома – для нас на улице и в оврагах, на прудах и полях уже были заготовлены игры и приключения.

Бабушка выходила на улицу кликать нас «исть». Но мы прятались, потому, что заигрывались так, что есть совершенно не хотелось. Тем более, что самостоятельное добывание еды тоже было частью нашей игры. Но иногда мне не хотелось играть со сверстниками. Мне хотелось изучить удивительный мир взрослых – еще не очень старых стариков, которые жили на нашей улице.

Ко всем к ним можно было заходить без предупреждения – ни одна дверь нигде не запиралась. Мы заходили с бабушкой в чужой двор – она там «кликала» Манюху или Танюху. Если во дворе никого не было – значит шли кликать в дом. Если дом был пустынным, это свидетельствовало лишь о том, что хозяйка на дальнем огороде – надо идти кликать туда.

Если хозяева уходили со двора, то чтобы никто не мучался, выкликивая их по усадьбе, во входную дверь вставлялась щепа – знак, что мол, не ищите, приходите позже, когда щепы не будет.

Мы все, деревенские дети знали этот порядок и не покушались со своими шалостями на чужие пространства. Но если нам хотелось есть, то заходили в любую дверь, где не было щепы, и уходили всегда с угощением – конфетами, ягодами, морковкой, яблоками – с тем, что нам давали или предлагали собрать самим. Мы даже никогда ничего не просили. Нас кормили  без просьб, ведь все на свете люди знали, что дети всегда голодны.

Санюха.

И только одного человека мы боялись, не понимая его особенной жизни. Это была моя прабабушка Санюха. И ее «конфеточки», которые всегда были в ее кармане для детей, нас не расслабляли.

Мы стояли в струнку, навытяжку, когда она подходила.

Всегда в черном с ног до головы. Платок, потом еще покров, потом длинный до пола черный сарафан и телогрея. Узкое строгое лицо. И глаза! Санюха была местным духовным «лидером». Каждый день она ходила в церковь, к ранней обедне по выходным. Жила не близко от храма. Ходила с клюкой, но очень быстро и как-то особенно торжественно, неся в себе совершенно иной способ бытия, от которого нам доставались просфоры, святая вода, и понимание чего-то высшего и строгого. Никто при ней не шалил, не баловался.

Просфору она никогда не давала просто так, а шла к нам в дом, осведомлялась, точно ли мы ничего не ели, ставила нас перед образами, читала молитву, следила, чтобы ни одна крошечка не была нами обронена.

Иногда она вела нас, своих правнуков в храм. И там стояла сзади нас, не давая даже подумать о том, что можно переминаться с ноги на ногу. Ничего почти не говорила, но с ней мы знали, как себя вести.

Однажды Санюха сказала своей невестке, тоже уже немолодой женщине, с которой жила, что ей пришел срок, и сегодня она умрет. Попрощалась, поцеловала.
Тетя Маша ушла на работу, сказав, что мол ты, Санюха, так здорова, что нас всех переживешь.

Но придя домой вечером обнаружила свою свекровь «убранной», на кровати, со сложенными ручками.

Это была смерть человека, который ни одной минуты той жизни, которую мы видели, не провел беспечно. И это была традиция.

Теперь место Санюхи заняла ее невестка, о которой пока не скажу ни слова.