Ч. I. Глава 3. Кто эти люди и кто я такой?

      — Корень из девяти тысяч двухсот шестнадцати?

      — Что? — Парень, назвавший себя Карлом. — Я не знаю.

      — Хорошо, — протяжно вздохнул Майкл и, пропуская просьбы Хьюберта, продолжил нудный расспрос: — Какие ассоциации вызывает у тебя слово «пешка»?

      — Послушай, чувак, я пришёл сюда не в «угадай-ку» с тобой играть, а пробоваться в группу, — Карл явно был недоволен, а также не мог ответить ни на один вопрос Майкла, хотя для Янга это казалось элементарным. — Вы берёте меня?

      — Мы перезвоним тебе, если никого больше не найдём, — Хьюберт успел скорее встрять в разговор, пока его друг не сказал ничего лишнего.

      Карл, ничего не сказав, упаковал гитару и, не удосужившись даже попрощаться, покинул стены дома Дэвидсонов. Он был первым и наверняка последним желающим вступить в группу Майкла и Хью за последние три дня.

      — Зачем? — ледяной взгляд Дэвидсона пронзил Майкла. — Чего ты хочешь от них? Они музыканты, Майк, не математики. Мы ищем тех, кто будет играть с нами, а не решать твои глупые математические задачки.

      — А что мне делать в перерывах? Ты вечно занят на своей работе, мне скучно целый день дёргать струны. Я что, зря два года на финансиста учился, загнивая в этом университете? Мне нужно как-то расширять свой кругозор помимо музыки.

      Прислушавшись к звуку дождя, что лил за окнами уютного дома, Майкл совершенно прослушал слова Хью и ему пришлось переспрашивать.

      — После выступления в Cavern, я подумал, что нам пора что-то делать, двигаться дальше, понимаешь? Мы не можем находиться в рамках уличных развлекал, мы можем добиться лучшего, выйти за них. Помнишь, что сказал Стюард: мы были личинкой, теперь мы куколка и скоро мы станем бабочкой, которая взлетит и накроет своими крыльями планету. Нужно просто подтолкнуть нас к этому шагу — создать группу.

      — Ты про того чокнутого, который к нам заявился, как гром среди ясного неба в ту ночь, и сунул свои вшивые двадцать фунтов? — Майкл чувствовал, как с произнесёнными им словами, органы связались в прочный узел, а кожа покрылась мурашками. Однако это не остановило музыканта, тогда он хотел раскрыться. — Я не хотел вообще выступать там, чёрту оно нужно? Мы живём и на те деньги, что я зарабатывал тогда и, как видишь, мы ещё не сдохли. Зачем нам? Просто ответь.

      Хьюберт уже хотел было опустить руки, которые он держал только ради своего друга. Жажда славы стояла наперевес с желаниями Майкла — это и приводило друзей к вражде.

      — Хорошо, — подытожил Майкл. — Я не стану стоять у тебя на пути к твоей мечте, именно поэтому я уйду.

      Произнеся эти холодные, безжизненные слова, Майкл поставил огромный крест на дружбе. По крайней мере он так и думал. Музыкант взял куртку и, по-быстрому надев ботинки, затолкал шнурки в саму обувь. Руки тряслись, и он не смог заставить их слушаться. Веки жгло от поступающих слёз, которые так и желали выйти наружу с эмоциями.

      — Куда ты собрался? Ты видел, какая на улице погода? Скоро стемнеет. Майкл!

      Но, как бы он не старался, Янг уже скрылся за кустарником, росшим близ дома Хью. Ему некуда было идти, ведь единственной крышей над головой был дом друга, куда он переехал всего четыре месяца назад, так как его выгнали из собственного дома.

      Его отец — бизнесмен — перебрался обратно в Америку, где провёл значительную часть своей жизни, посчитав, что сын ему больше не нужен, и бизнес куда важнее родственных связей. Он выставил дом на продажу, будто у него и не было никогда сына. От него Майкл и перенял свой эгоизм, а также математические способности, но гены матери-рокерши всё же взяли верх. Она с юности, как и свой сын, была влюблена в Битлз и благодаря им открыла себе двери в музыку, где и встретила отца Майкла. Но из обычного туристического агента и, по совместительству, музыканта, его отец превратился во владельца множества турфирм по Америке и Англии. После этого их с матерью вкусы разделились и они подали на развод. Мама Майкла улетела в Китай, а отец оставил сына себе, но, когда тому исполнилось двадцать, улетел также на другой край света, оставив сына самому разбираться с собственными проблемами.

      Майклу ничего не осталось, как отправиться в бар и проспиртовать душу на последние два фунта, завалявшиеся в кармане куртки.

      Холод пробирался в кости и заставлял юношу дрожать. Кольцо, что висело на его шее, как раскалённый металл прикасалось к его груди. У этого предмета была своя, но крайне странная история: его бросил в чехол вместо монет неизвестный человек, когда музыкант исполнял песни любимой группы на улице Ливерпуля. Он не посчитал это брезгливым, ведь Майклу казалось, что оно было новым, не потёртым, но слишком велико для него, и по той причине он стал носить его на шнурке.

      Дождевые капли уже впитались в ткань куртки и брюк; ткань неприятно липла к промёрзшей коже. Майкл ускорил шаг, чтобы скорее добраться до бара, где он мог согреться не только снаружи, но изнутри.

      Вывеска горела ярким светом, издалека привлекая к себе посетителей, но большая часть местных и туристов попусту проходила мимо, и только Майкл шёл прямиком в заведение, где его ждали всегда.

      Войдя в здание, парень услышал тихое мелодичное пение, что доносилось из колонок. Расслабляющий тон мелодии клонил Майкла в сон, но переливающийся свет ламп заставлял глаза и мозг напрягаться. Он передвигался мимо столиков, за каждым из которых сидели люди: один человек, пара или же целая компания, но, на удивление, свободные места были только у барной стойки, на что и надеялся постоянный посетитель.

      Стоило ему сесть на один из высоких стульев, на четверть заполненный алкогольным напитком бокал оказался у его покрасневших от холода рук. Майкл взял его пальцами обеих ладоней, ибо сомневался, что сможет удержать одной, и несколькими небольшими глотками осушил бокал. Приятное жжение расходилось по всему пищеводу, пока последняя капля не оказалась в желудке. Янг облизнул губы в надежде, что на них окажется хоть капля виски.

      — Привет, — наконец поприветствовал он бармена, который понял его, лишь увидев у входа в бар.

      — Тебе двадцать? — спросил мужчина, придерживая бутылку над бокалом. откуда только пил Макйл.

      — Двадцать один, — ухмыльнулся Майкл. Этот вопрос встречал его каждый раз, когда он уже выпивал первую стопку. А нужно было это, чтобы укрыть ложь в его ответе.

      Майкл поднял бокал чуть выше головы и так, чтобы свет от переливающихся разными цветами ламп играл в алкоголе. Он потряс бокал, создав волны в нём, а кубики льда гремели, ударяясь друг о друга. Он изучал их, как нечто неизведанное, то, что ему доводилось видеть впервые. Их было всего три. Майкл закрыл глаза, сильно зажмурив их, что веки заболели от перенапряжения, а когда открыл их — увидел в каждом отражения дорогих ему людей. Мать улыбалась ему, а в её голубых, как океан, глазах стояли слёзы. Отец, хоть и казался суровым, но его тёплый взгляд выдавал всё карты. Хью смеялся и выглядел таким, каким Майкл привык его видеть в лучшие дни прошедшего года. Они все были очень дороги музыканту, и даже когда он пытался выражать свою ненависть к ним, где-то внутри него покоилась любовь к каждому.

      — Я ещё не настолько пьян, — буркнув себе под нос, Майкл вновь выпил напиток, и почудившиеся ему образы тут же исчезли.

      Весь следующий час он провёл за разговорами с барменом, который был готов выслушать старого друга в любой момент и был готов простить ему пару неоплаченных бокалов виски.

      Дождь закончился, небо полностью очистилось, открыв звёзды, что светили на землю, как фонари. Благодаря невысоким домам в районе, где Майкл находился, пред ним предстал Млечный Путь во всей своей красе. Мать Майкла всегда любила забираться на крышу дома и сидеть там всю ночь независимо от погоды; любоваться ночным небом, усеянным алмазными крошками.

      Это воспоминание вызвало у юноши грусть и ностальгию, а вместе с ними и горячие слёзы. Он вытер их рукавом ещё сырой куртки и, сделав несколько шагов, чуть не угодил под несущуюся на большой скорости по автомобильной дороге машину. Из-за слёз и внезапно выплывших воспоминаний он совсем забыл следить за дорогой и тем, куда он шёл.

      — Придурок, смотри куда едешь! — крикнул он вслед удаляющемуся автомобилю, в придачу показав средний палец.

      Майкл вновь погрузился в воспоминания о матери, тоска по которой разъедала его сердце. Как бы он ненавидел её за то, что она оставила сына с отцом, его любовь к ней не угасала и тогда вырвалась, накрыв собой ненависть.

      — Майкл, — раздался до боли знакомый голос позади юноши.

      Он обернулся на зов и его ноги подкосились от ужаса и восторга, что нахлынули на него одновременно.

      — Мама, — голос дрожал.

      Она выглядела совсем иначе, чем когда уезжала. Коротко стриженные тёмные волосы теперь были собраны в растрёпанную косу, достающую уже до талии. Она была похожа на хиппи, какой её видел Майкл в последние дни встречи. Кожа бледна, утеряла весь былой загар, который мать приобрела на дорогих курортах. Жизнь в загрязнённом, напичканном людьми и отходами, Китае, не шла ей на пользу.

      — Почему ты не предупредила, что приедешь? — он шёл к ней медленно, словно с опаской, как к хищнику.

      — Майкл, прости меня, — глаза женщины, что были так похожи на глаза её сына, заполнились искренними слезами.

      Её пальцы коснулись лица юноши, и он вздрогнул от резкого холода; они были холодны, как лёд в арктической пустыне, и чуть ли не заморозили щеки Майкла.

      — Я скучал по тебе, мама. Почему ты вернулась только сейчас? — не выдержав этой боли, он прижал холодное тело матери к себе, одновременно пытаясь её согреть. Как давно он не чувствовал родную душу рядом с собой.

      — Прости меня, дорогой. Я не должна была бросать вас с отцом. Я получила своё наказание за это, а теперь я могу тебя увидеть в последний раз и хотя бы попытаться получить твоё прощение.

      Она говорила, будто вновь хотела проститься с сыном, вновь его оставить одного. Каждое слово, произнесённое матерью в те секунды, ранило его, оставляя глубокие порезы на сердце. Майкл зажмурил глаза и боялся, что, открыв их, он снова увидит лишь пустоту рядом и почувствует её в душе.

      — Я не понимаю, зачем ты извиняешься, ведь я простил тебя уже давно и не держу зла. Только не покидай меня снова, прошу тебя.

      Юноша не узнавал себя, но знал, что возвращение матери может всё исправить. Он мог больше не мучить Хьюберта своим присутствием и вообще исчезнуть из его жизни, если тот сам это пожелает. Жизнь могла бы вновь пойти в гору, когда рядом была настоящая опора.

      — Что бы не шло так, как ты не желаешь, не смей оборачиваться. Там, за тобой, тебя ждут твои страхи, твои неудачи и твои враги. Иди дальше, а если потребуется — беги. Но ни в коем случае не останавливайся и тем более не иди назад. Ты не сможешь вернуться на прежний путь, тебя проглотит прошлое, ты останешься один и в конце концов последуешь за мной. Держись, в какую бы цену это тебе не встало. Не бери в долг, зная, что не сможешь расплатиться.

      — Мама, — тихо прошептал Майкл, наблюдая за тем, как жизнь в глазах матери угасала. Они становились стеклянными, мутными и после вовсе закатились. — После всего этого? Не уходи, ты же только вернулась.

      Руки не могли удерживать тело матери, из которой уходила жизнь; Майкл упал на сырую мостовую, но всё ещё продолжал держать её, в надежде что какое-то несуществующее чудо вдруг спасёт мать. Но на то оно и было несуществующее, что никак не могло вернуть отобранную жизнь.

      Это самое ужасное в жизни сына — видеть то, как умирает мать на его руках и ясно понимать, что у него нет никаких сил, чтобы помешать этому.

      Образы стали угасать, постепенно теряли свою яркость, становясь такими же стеклянными и мёртвыми, как глаза Марго. Майкл будто бы стал проваливаться в бездонную пропасть, но тогда в ней для него не было места.

      — Он очнулся! — это был голос Хью, который доносился откуда-то сверху и казался более серьёзным и хриплым, каким не был ранее.

      Янг изо всех сил шёл к нему, тянул руки, словно беспомощное животное, хватался за жизнь, чтобы в конце концов всё равно умереть.

      — Ну же, друг, давай. Не покидай меня снова, — теперь шёпотом, так, чтобы слышал его только Майкл, умолял Дэвидсон.

      Музыкант повиновался и сделал наконец тот последний шаг к свету, где его ждала жизнь.

      Поначалу он не мог привыкнуть к ослепляющему свету ламп, но глаза постепенно привыкали к нему и смогли сфокусироваться на единственном беспокоившем Майкла объекте — его друге, с которым он поступил как последний кретин — Хьюберте Дэвидсоне.

      — Где мы? Где моя мама? Мы помирились? — Майкл не узнал свой голос. Этот тихий, высокий голос не был похож на тот, который он слышал раньше. Эхо от него отдалось по полупустому помещению.

      — Ты ничего не помнишь? — обеспокоенно спросил Хьюберт, опустив взгляд на загипсованные конечности друга. Он боялся этого — ему придётся нести ношу ответственности за то, как друг отреагирует на полученную информацию. — Тебя сбила машина, в этом виноват я. Я не должен был отпускать тебя в тот вечер и не должен был позволить напиться. У тебя сломаны обе ноги и… левая рука. Мне очень жаль. Врачи опасаются, что ты не сможешь восстановиться и стоять на сцене, что уж говорить о гитаре. Я постараюсь что-нибудь придумать, я обещаю.

      «Выходит… тот мудак всё же сбил меня?» — первая мысль в голове Майкла после ужасного рассказа друга. Он даже не понимал, как это воспринимать, но явно — не радоваться.

      — Что с моей матерью? — Янг осознавал того, что вряд ли он услышит что-то положительное, но он уже смирился с этой мыслью и ждал, когда Хью добьёт его морально.

      — Я не думаю, что ты захочешь это слышать…

      — Скажи сейчас же! — крик надорвал горло, и юноша почувствовал жажду.

      — Она умерла от передозировки, Майк. Мне правда очень жаль, я понимаю, как тебе сейчас больно. Похороны были вчера, твой отец пришёл на них. Они решили сделать это здесь, в Англии, как и хотела Марго. Я тоже был там и сказал несколько слов от тебя, думаю, ты бы хотел этого.

      Боль. Она стала основой составляющей тела музыканта. Она была на месте органов и снабжалась ею же. Янг только смог увидеть мать за последние десять лет, но вот её снова забрали, но теперь уже навсегда. Сам Майкл теперь мог стать инвалидом и лишиться ещё и единственного, что поддерживало в нём жизнь — музыки. Благодаря перелому он не мог даже просто держать гитару в руках, что же говорить об игре на ней? Казалось бы, это и был конец. Парень хотел закрыть глаза и, как говорила мама, обернуться назад, позволить прошлому заголить его, а после последовать за самой Марго.

      Но разве он мог допустить себе эту непозволительную роскошь? Это слишком легко, слишком просто и только для слабаков, но Майкл не мог позволить себе быть слабаком, только не тогда. У него всё ещё были друг, отец и правая рука.