Люди не врут

Комбайнера Кольку бабка Маня увидала издалека, но сразу приметила, что тот сегодня не в духе. «Хмурной какой-то, чего это с ним?» - озаботилась старушка и стала ждать, когда он поравняется с ней на прозябшей осенней тропинке, которая соединяла кривую улицу горной деревни со стоящим в низине магазинчиком.

- Ты чего как мышь проглотил, Коль? – с оттенком старушечьего флирта спросила скукоженная Манька, едва покоцанный ветрами и Афганом мужик оказался от нее на расстоянии шага.

- Баб Маш, не до тебя, а, – нервно ответил Колька и стал удаляться.

- Во дает, - только и успела сказать бабка, зато успела о многом подумать и вскоре заключила, что, видать, от Кольки загуляла его жена Люська. Иначе чего мужику, который в завязке уже лет пять, быть таким хмурым, да еще ранним воскресным утром? В понедельник понятно чего, а по воскресеньям так трезвые мужики не выглядят.

- Как пить дать Люська загуляла , - поделилась своим соображением старуха с деревенскими воронами, разгоняющими воздух над ее головой.

- Каррр, - подтвердили они и вспорхнули в горы.

Всю дорогу до магазина баба Маня сочувствовала Кольке. Она и вздыхала, и размахивала своей тряпичной в синюю клетку сумкой, и то и дело перевязывала свой белый платок, закрывающий уже совсем лысую голову. Обеспокоенность личной жизнью соседа, Колька жил от нее через два дома, довела бедную женщину даже до слез: «Ну чего бабам не хватат, такого мужика бросать, куда это годится» - вырвалось искреннее негодование, когда она уже переступила порог магазина «Радуга». В каждой дереве есть свои «Радуги».

- Ты чего это, старая, плетешь там? Про кого опять сплетни собирашь? – накинулась с порога на обеспокоенную покупательницу продавщица Наташа, худощавая, но со звонким голосом бабенка лет сорока.

- Так от Кольки-то, вон, жена гулят, - поделилась сенсацией Маня.

- Как гуляет? – Наташа тут же поверила сплетне, потому что верить в деревне больше не во что.

- Иду я по тропке – то, никого не трогаю. А он как выскочить на меня, как медведь весь грозный, ага, ну-кась, говорит, старуха, уйди с дороги. И такой злой весь. Да и пошел себе дальше…

- А изменяет-то Люська отчего? - не нашла логики деревенская продавщица.

- Так а как еще-то?! Мужик с утра в воскресенье как Чорноболь ходит, тут к бабке не ходи – измена!

- Ой, и я заметила, что нет на нем лица, вот он только что до тебя был,- поддакнула Наташка.

- А чо он купил-то? Запил поди? - И бабка уставилась на продавщицу.

- Да какой там. Дай мне, говорит, конфет мятных. Поброжу пойду по лесу, погрызу...- и тут у бабы прорезалась мысль, которую сама не ожидала, и потому, чтоб не спугнуть, прошептала, - А я думаю, че он конфеты-то…Это ж надо до чего мужика довели…

- Ой, не говори.

И Маня, предчувствуя долгий разговор, уселась на детский стульчик под деревянной витриной со свежим хлебом. Стульчик был для нее своим – она в этом же магазине за этими же прилавками сама сорок лет отстояла. А как на пенсию вышла – каждый день и в дождь и снег, и больная и здоровая, шла к своей преемнице потрепаться за жизнь.

- А гулят то Люська с кем, баб Маш? – Наташка уже протирала глаза от проступившей слезы.

- Врать не буду, не знаю. Так, а чо, у нас гулять не с кем что ли?! Мужиков-то ноне хватат, – выпалила старуха и замолчала, теперь молодой очередь говорить – у деревенских бесед свои строгие правила.

- Ой, давай я сейчас позвоню Кристинке с Озерной. Она же ему родня, поди чего и знает, – предложила Наташа и, задрав фартук, достала из переднего кармана джинс мобильник.

Пока она набирала номер, баба Маня успела поинтересоваться, не ради любопытства даже, а чтобы не промолчать свой ход в разговоре.

- А это чья Кристинка, кой звонить то собралась? Лихосватовых внучка поди? Негр-то к которой все ездил одно время?

- Она, ага. Негр-то тот ее бросил. Она тут вот, где ты сидишь, ревела мне тока недавно.

- Ой, ой, ой, – очередная деревенская трагедия вызвала у старожилки порцию негодования, - и на кой черт этот уголь ей понадобился. Дура дурой…

В это время сквозь болтающуюся на сквозняке дверь магазина забежала жирная курица. С ворчливым кудахтаньем она прошла вдоль прилавка, но так ничего и не выбрав, взмахнула недовольно крыльями и мигом снова оказалась за дверью.

- Вот дает! – подивилась Манька, - Ты бы хоть Кольку того же попросила тебе двери починить…

- Алёсь, Кристин, ты? – перебила бабку продавщица, вскрикивая в мобильный телефон. – Ага, привет. Я это. Ой, слушай, тут такое дело. Ты ничего не слыхала, с кем там Люська якшаться? Ага, да, Колькина.

На том конце провода удивились. Но в следующие несколько минут и Кристина, которую после связи с негром стали звать Африкой, поверила в блудовство односельчанки.

- Так, говоришь, ничего не слыхала , - допытывала Наташа, - Ой, а мы тут все испереживались. Ко мне уж пятый человек сегодня заходит, говорит об этом. Ага. Я тебе потому и звоню. – Про пять человек Наташка соврала для поддержания разговора. Это для нее было делом обычным. В деревне знали - сказанное продавщицей надо делить на два. И сама продавщица знала о своей репутации, отчего ей бедной приходилась постоянно увеличивать свою же ложь в разы.

- Кого делать-то теперь? – испугалась бабка, когда Наташка наболталась со знакомой. Испугалась она известно чего – не разгадать Люськину тайну.

- Ой не знаю, старая, – приуныла та, но не надолго, - Так ты бы шла к бабке Зое, к ней Люська ворожить ходит, – осенило прилавочного следователя.

- И то правда! – обрадовалась старуха. – Я у Зойки-то с Преображения не была…

Когда Маня выходила из магазина, ей под ногу бросилась все та же кем-то обиженная курица.

- Вот проклятая, привязалась же, - и бабка, не жалеючи, со всей силы пнула в куриный бок. Белопузая покатилась по тропке к бегущему в метрах двадцати ручью, матеря на всю Ивановскую злобную старуху.

Зоя, местная ведьма и ворожея, конкретного имени не назвала. Повязав себя с ног до головы черным шерстяным платком, достав сухими пальцами из старинного комода карты она раскинула их по клинке кухонного стола и вынесла вердикт:

- Гуляет. С королем каким-то из казенного дома.

- Ой – ё! – опешила Маня.

- Больше ничего карты не говорят. Но Колька сохнет по Люське-то.

- Знамо дело, они уж 15 годков вместе. Так поди полюбились уж.

- Да поболе, они сошлись-то еще, когда храм наш не восстановили. – Заспорила Зоя. Она любила спорить, искренне полагая, что тем самым кажется умней.

Посидели, попили чаек с шаньгами, пожевали протезы, составили план действий.

- Ко мне сейчас Ивановна придет на внука гадать, он у нее же в Суворовское поступил , ты знаешь? Так я у нее осторожно чего поспрашаю. Ее дочь-то, Валька, с Люьской на ферме работает.

- Ой, правда что, – у бабы Мани снова загорелись глаза, как перед приходом почтальонки с пенсией. – А я к Елене Степановне схожу. У нее и Колька, и Люська учились. Они ей по дому со школы помогають.

- Давай я тебе на дорожку раскину, чтоб зазря не ходить, - предложила Зоя и напустила на себя вид экстрасенса, которых так полюбила смотреть по телевизору. Карты снова заскользили по клеенке. – Иди, дома Степановна.

- Так куда ей деваться-то, она уж лет пять не ходит!

На улице бабу Маню снова ждала старая знакомая. В этот раз курица не бросалась под ноги, а, переступая косолапо с ноги на ногу, кряхтела на Маню издалека. Но делала это так, что казалось, хотела одним этим кряхтеньем изжить старуху со свету.

- Вот зараза! Кыш отсюда, - рявкнула старуха. Но курица даже не двинулась с места.

- Ну и черт с тобой, одержимая, - смирилась Маня и побрела по устланной лужами деревенской дороге вверх. Одержимая закосолапила вслед.

Учительница жила в двухэтажном доме, который на дом-то уже давно не походил. Выстроенный мальчишками напротив шалаш и то казался куда более годным для жилья. Однако в комнатах у Елены Степановны, как и полагалось сельскому интеллигенту, все было вычищено и выбелено, будто хозяйка только и занималась наведением чистоты. Все этому удивлялись, ведь точно знали, что учительница уже давно инвалид и что из родных у нее только ученики, да и те к парализованной старушке заходили только на Первое сентября. По привычке.

- Ой, знаю, зачем пожаловала. Мне уж Авдотья Павловна звонила. – Огорошила вошедшую Елена Степановна.

- Так вот какие дела-то нынче, совсем что ли все к апокалиптису этому самому идеть, – запричитала было гостья, нарочно заговорив про апокалипсис – то была любимая тема интеллигенши.

- До апокалипсиса рано еще, помучаемся, думаю, а Кольку жалко. Добрый парень.

- Не говори, Степановна. Я сама вся извелась. А ему-то каково, страшно подумать!

- Да врут все люди! – Обушмарила Маньку хозяйка и показала в окно. – Вон недавно мне говорили, якобы у Фрола Петровича, физкультуру -то который вел, жена померла. А спустя какое-то время она ко мне в гости заходит…

У Мани на этих словах платок соскользнул на шею.

- Ты чего мелишь? - Проговорила она сквозь судорогу, - Жену-то его как год схоронили, я сама обмывала.

- А кто тогда ко мне приходил, если не она?

Бывшая продавщица медленно прожевывая воздух, с минуту пристально разглядывала учительницу. Та также внимательно смотрела на нее.

- Ладно, пойду я, - полушепотом вымолвила гостя. – А ты давай не хворай тут.

- Иди с Богом, – попрощалась Степановна.

«Чудны дела твои, Господи, никак с ума сошла учительница, или приврала для слову?» - думала Маня, переставляя свои калоши по склизкой тропке. Если бы не новость про Кольку, то она бы тут же бросилась по сусекам проверять свои догадки о помешавшейся. Но если все за раз выпроверить, то о чем потому судачить?

В тот день Маня обошла еще несколько изб, в которых могли хоть чем-то ей помочь. Все строили версии, перебирая потенциальных любовников, вспоминали, с кем Люська на 9 мая танцевала в клубе, жалели Кольку, в которого, как выяснялось по ходу дела, все более менее молодые бабы с измальства были влюблены… Словом, у каждого для Мани были свои догадки и улики, но на главный вопрос – кто жене комбайнера голову вскружил - никто так толком и не ответил.

Под вечер уж возвращалась она в магазин, поделиться с коллегой Наташей всем тем, что насобирала за день. Путь ее шел через местную церковь. Разглядывая побеленные недавно стены и новый позолоченный купол, баба Маня услышала за спиной голос Кольки, тот шел не один, с какой-то женщиной. Старуха замерла, ее внутренности обдал жар возбуждения перед новой горячей сплетней. «С кем это Колька разгуливает?» Но повернувшись на голоса, бабка увидела катастрофу – Колька шел с Люськой, они по-школьному держались за руки. И никаким предательством в их милостях не пахало.

Здесь у бабы Мани проснулась было совесть. «Так, может, и зря я на молодых наговариваю. Может, никто ни от кого и не гулят? Ох, прости Господи» - старуха перекрестилась на икону Николая Угодника над воротами церкви.

Из храма в это время выходила соседка Мани – баба Тоня. Она подвязалась убираться перед службами и сейчас как раз выносила в придорожную канаву выметенный сор.

- Ты уж знаешь новость про Люську-то? - спросила уборщица у соседки шепотом, чтобы удаляющаяся пара оговоренных, не дай Бог, не услышала.

- И до тебя уж донесли? - Искренне подивилась баба Маня.

- Так я первая ж узнала. – Похвасталась Тоня.

«Как есть загуляла Люська, - решила про себя Маня, - люди просто так брехать не будут», – и перешагнув через церковный сор, пустилась курицей до родного прилавка.