Голубка. Сентябрьская история

Рассказ о зарождении и смерти первой любви, с философским выводом героини.
* * * * *

Восемь часов в машине вдвоём. Поля, перелески и вновь – поля, перелески, круговерть городков и посёлков… Едем к родителям – знакомиться! Свадьба через три месяца. Всё хорошо и красиво, но в голове неотвязно звенит: «Может быть поторопилась?..».
Первая остановка. Удивительный городок! Видимо здесь живут колокольных дел мастера, раз у кемпинга «вызов» – то ли рында, то ли церковный колокол…
Как все женихи, он внимателен и ласков:
– Оформляй документы, Голубка, а я – на заправку!
Машу рукой вслед удаляющимся красным огонькам. Так приятно размять затёкшие ноги!.. Синие сумерки, прохладная сырость вечера, наползающий туман глушит пьянящий запах цветущей липы. Вновь призывный звон «церковного» колокола… Дежавю!..

*  *  *  *  *

В те годы где-то в «высоких» кабинетах решили, что «верующие» уже исчезли сами собой, а их дети прекрасно растут в безверии…
Пустующее здание бывшей церковно-приходской школы прочили городской библиотеке, но библиотекари взбунтовались, дескать – тесно! Дубовые парты с откидными крышками и аспидные (чёрные) доски тоже оказались против выселения. Наверное, они родились прямо в крошечных «кельях» классов и пролезть в узкие двери или решётчатые окна физически не могли. «Наверху» приняли оригинальное решение – отдать здание начальной школе!..

Крытое крылечко одноэтажного здания выходило на краешек просторного церковного двора и заброшенное кладбище духовенства. К стволам вековых лип, спилив несколько из них, приколотили высокий дощатый забор, а смесью песка и гравия, поверх пней и мраморных плит, выровняли небольшую площадку, образом обустроив «светский» школьный двор.
В интерьере здания почти ничего не изменили. На подоконники вернулись позеленелые горшки с нежным бальзамином,  на старых крюках повисли портреты благообразных старцев, в кабинетах директора и завуча не тронулись с места глубокие кожаные диваны и резные стулья у широких столов, а в классах – дубовые кафедры и привинченные к полу добротные парты, расставленные с учётом роста учеников.

Мне здание показалось сказочным, и я полюбила с первого взгляда всё: небывало толстые стены, низкие сводчатые потолки и арочные окна с чугунным кружевом четырёхлистников решёток. Вот только пыльный бугристый двор огорчал так же, как бабушку, больше нравился тот, что за забором – с травкой и ухоженными клумбами. Бабуля ворчала, что негоже «так» начинать новую жизнь, лучше бы в новом светлом здании, пусть и за три улицы. Но мне повезло – наш дом был в одном квартале со «сказочной» школой; и мой рост соответствовал требованиям старинных парт для первоклашек. Бабуле пришлось согласиться, что откидные крышки наклонных столешниц и подставочки под ноги способствуют, как ни странно, успеваемости, и подобной мебели нет ни в одной из школ городка, что и решило мою судьбу!

Но вот наступило долгожданное Первое сентября, и школьный двор превратился в огромную пёструю клумбу! Букеты рыжих лилий и лиловых астр, розовых гладиолусов и пёстрых георгинов! Пышные банты, белоснежные крылышки парадных фартуков! Радостные, смущённые и подбадривающие улыбки детей и родителей! Яркость солнца, щебет встревоженных птиц и весёлый гул толпы!.. Но вот зазвенел колокол, самый маленький с молчащей колокольни, теперь висящий под резным навесом школьного крыльца, и все сердца забились чаще... Я вцепилась в руку мальчика, поставленного со мной в пару, и вступила в двери школы, как в новую жизнь!..

…Жизнь и впрямь оказалась совершенно новой, незнакомой! Удивительнее всего было требование – молчать! Молчать весь урок, если тебя не спрашивают, даже если ты знаешь ответ, а я его знала – всегда! Таким всезнайкой, кроме меня, был ещё только один ученик – Серёжа! Тот самый мальчик, что с первой минуты в школе, был поставлен рядом, а в классе посажен за одну парту со мной. Серёжа читал так же бойко, как и я! Видимо, стихи, ещё до школы, мы заучили по одним и тем же книгам; а потому, весело переглядываясь, хвастали на уроках своим знанием хором и попеременно, вызывая восторг учителя и зависть одноклассников.

Сначала мы писали карандашами, и я делилась своими остро отточенными с Серёжей. Когда стали писать чернилами, делилась промокашкой для чистки железных пёрышек. На уроках каллиграфии иногда писала в его тетради; и Серёжа, в благодарность за хорошую оценку, срывал цветы «золотого шара», что росли на церковной территории, и тайком клал их в мою парту. Чей подарок я догадывалась по Серёжиным ободранным пальцам! Чтобы сорвать цветок, надо было просунуть ладонь в щель между неструганых досок забора. Марья Ивановна, наша учительница, водила Серёжу в кабинет завуча мазать царапины зелёнкой, и он опять не мог писать завитки…

Первые дни на перемене бегать во дворе было запрещено, и ещё робкие дети ходили чинными парами, я – с Серёжой. Но вскоре все освоились – «потеряли стыд и страх!» как говорил сторож Тихон Петрович. Стали бегать по двору в догонялки, скакать по оголившимся пням и плитам; рвать с церковной стороны всё, до чего могли дотянуться; в щели забора дразнить нищих на паперти, высовывая языки и оттопыривая уши!..
Я не участвовала в дразнилках «гномов», что сидели целыми днями на холодных ступенях в надежде получить от сердобольных бабуль кусок булки или мелкую монетку; не совала пальцев сквозь «заколдованную изгородь», обходила стороной узорные мраморные плиты, ровными рядами выступающие из-под осевшего гравия. Всё оттого, что бабушкины сказки и наставления имели для меня большое значение…

Перемены коротала со скакалкою в руках! Прыгала я замечательно: скакалкой вперёд и назад, руки крестом и ноги вместе, не сходя с места и передвигаясь в любом направлении!.. Но больше всего нравилось прыгать через скакалку, которую крутят двое, особенно если один из них – Серёжа, смотрящий на меня восторженными глазами!..
А ещё мне нравилось, когда Серёжа тянул мой бант… Два капроновых банта стягивали локоны «хвостов» чуть выше моих ушей. Серёжа потихоньку тянул тот, что был с его стороны. Я делала вид, что не замечаю, а сама замирала от мурашек, волной растекавшихся по голове и шее. Марье Ивановне приходилось бант вновь завязывать, но когда так развлекаться стал почти весь класс, она рассердилась и зачинщика на всю перемену поставила в классе в угол. И я тоже не пошла во двор, а встала рядом, с яблоком в руках. И мы съели его, откусывая по очереди до самого огрызка, даже огрызок поделили пополам, и показался он мне самым вкусным из всего, что я когда-либо ела… Ах, как мне нравился Серёжа!

*  *  *  *  *

Для завтрака дети приносили из дома яблоки и бутерброды. Друзья делились между собой, что позволяло легко определить взаимные симпатии. В дождь завтракали в классе, в хорошую погоду – во дворе. Скоро о лакомствах пронюхали кошки, что во множестве шныряли вокруг церкви, – стали пролезать в щели забора, клянчить кусочки сыра и колбасы. За хлебными крошками стали прилетать птицы: юркие воробьи и сизые голуби. Голодные кошки старались поймать пичуг, и некоторым это удавалось! В такой день вся школа была не в состоянии учиться – взрослые и дети обсуждали, какая кошка и как поймала птицу, что с ней сделала, и как этого можно было избежать…
Особенно зверствовал огромный одноглазый, постоянно до крови ободранный в кошачьих и собачьих драках, бурый кот. Его охота была так регулярна и удачна, что дворник Тихон Петрович стал гонять зверюгу метлой, а сердобольные дети бросали в кота камни! Но злодей, сидя где-нибудь на дереве, словно дразня возмущённых обитателей школьного двора, спокойно дожидался урока и на свободе утаскивал очередную жертву под кусты «золотого шара»; а сытый неспеша расхаживал с задранным хвостом, уже позволяя себя гладить и даже брать на руки.

Сладить с котом был лишь один способ – пристроить куда-нибудь в семью. И нам несколько раз это удавалось, но спустя несколько дней разбойник возвращался к месту своей результативной охоты! Особенно вся школа волновалась за белую «домашнюю» голубку, что откуда-то появилась в стае диких сизарей. Она была так чиста, изящна и грациозна, что казалась существом другого, более возвышенного мира! Даже кот лишь издали жадными глазами следил за нею, не пытаясь напасть, а восхищаясь, по словам Тихона Петровича, её «неземной красотой»!.. Именно этой голубке было суждено перевернуть всю мою жизнь…

Сначала в нашем классе никто не дружил, потом дружили все и со всеми, а потом стали появляться группки: девочки перешёптывались парами или хихикали маленькими стайками, мальчики понарошку боролись друг с другом или задевали девчонок. И однажды прозвучала дразнилка «Тили-тили-тесто, жених и невеста!». Я была удивлена, но не обиделась, напротив – было приятно, ведь не у каждой девочки бывает мальчик-друг. А Серёжа…

На переменах он стал сторониться меня. Я делала вид, что не замечаю этого, и не очень-то расстраивалась – ведь на уроках он был мой, и был прежний! Всё также брал мои всегда заточенные карандаши, списывал из моей тетради ответы задач, внимательно слушал мои подсказки и ел принесённые мной бабушкины пирожки... Но огорчало, что Серёжа, бегая по двору, как бы нечаянно больно задевал меня плечом, или в компании мальчишек бросал в мою сторону камешки, что веселило его товарищей. И вот однажды…

Любимица всей школы, белая голубка, слетела с ветки пожелтевшей липы и, затрепетав крыльями, опустилась на узор мраморной плиты, усыпанной золотыми сердечками листьев, и стала клевать рассыпанные мною крошки... Казалось, ещё немного и она вспорхнёт мне на руку!.. И я замерла в надежде на удовольствие от её доверия...  И тут краем глаза заметила, скорее почувствовала плечом, что Серёжа крадётся к нам с чем-то большим и мохнатым в руках... Предчувствие, страшное и холодное, сжало моё сердце! И случилось то, чего представить никто не мог – Сергей бросил! на голубку страшного кота!!!

Голубка взметнулась!!! в противоположную от опасности сторону! И ударилась о мою грудь! Словно маленький ангел, захлопала белоснежными крыльями мне по лицу! От неожиданности, я отступила назад, зацепилась за что-то туфлей и упала навзничь!!! Ударившись затылком о камень!.. Никого не было рядом со мною, никто не успел, да и не смог бы, подхватить меня... На несколько минут я потеряла сознание, а когда очнулась, увидела над собой озабоченное лицо Марьи Ивановны и любопытные глаза девочек. А за могильной плитой стоял Сергей и глупо улыбался…

Мне помогли подняться и повели в школу. Я смотрела вокруг, не узнавая места: ряды могильных плит засыпаны гнилой листвой, чумазые дети скачут по ним, как по пригоркам, жёлтые шары «вестников разлуки» свисают сквозь щели забора из нешкуреного горбыля, за которым ободранные нищие матерятся из-за подачек… И над всем эти ужасом, в прохладной сырости осеннего воздуха, – призывный звон церковного колокола…

*  *  *  *  *

Больше голубка в школьный двор не прилетала, а бабушка сказала, что это был Ангел и он «оттолкнул» меня от какого-то зла. Я долго думала-думала… И вдруг поняла, что этим «злом» становилась моя ещё не осознанная, но уже огорчавшая любовь к Серёже. На всё, и на мир вокруг и на дружбу, я стала смотреть внимательно, наверное взрослыми, глазами – осторожно взвешивая равноценность отношений.
Сергея, в наказание за жестокий поступок, Марья Ивановна пересадила на последнюю парту. Как он отнёсся к нашей разлуке? Не знаю, мне это было не интересно, он как-то вдруг выпал из моей жизни. Через несколько лет захотел понести мой портфель, но я дёрнула сумку из его рук, чуть не оторвав ручку, с брезгливостью вспомнив ту мерзкую улыбку!..
И ещё – на всю жизнь запомнила слова бабушки: «Не торопись дружить, не торопись любить. Мир не такой, как нам в дурмане – кажется!».