Неявный лабиринт, глава 10

Последний путь (глава 10, некоторые пояснения).

Джон нагнал уходящего колдуна.

— Магистр, постойте. Можете заморозить ещё одно тело, ему предстоит дальняя дорога.

— Сколько дней?

— Не знаю точно. Дней на пять желательно.

— Это куда вы его везти собрались?

— В Лекрейм.

— Там же сейчас никто не живёт, родом оттуда что ли?

— Нет, долго рассказывать. Просто я считаю, что этого человека нужно похоронить именно там.

Джон молча наблюдал, как колдун работает, потом, как тело грузят в повозку.

— Что же ты, Ригхас. Вот от кого, от кого, а от тебя никак не ожидал. — проговорил он одними губами. — Может всё-таки не стоило вас разлучать раньше времени?

Дорога до крепости заняла три дня. Здесь, как считал, Джон, произошло самое яркое событие в жизни Ригхаса. Конечно, он понимал, что блуждающий в Неявном Лабиринте где-то как-то жил и до этого, но ведь это была можно сказать другая жизнь. Сложно сказать, о чём майор Ламбер думал в эти дни. Он редко позволял себе показывать свои настоящие эмоции, а если и позволял, то только положительные, но чаще всё-таки играл. Даже те, кого он позвал помочь с погребением, подумали, что майор просто по чьей-то просьбе сопровождает чьё-то тело.

 

— Почему нельзя подождать хотя бы пока он не вернётся от Лайлтиса? — спросила Хиарра, оказавшись в баре.

— Потому что потом будет ещё сложнее, — ответил Джон Ламбер.

— А если у него не получится, если с ним что-нибудь случится? — не унималась девушка.

— Я уже объяснял, что даже, если он провалится, ничего страшного случиться не должно. Пленить его на длительное время Лайлтису тоже совершенно незачем. А вот если ты всё ещё будешь присутствовать в картине, он может попробовать манипулировать тобой через Ригхаса, или наоборот. — объяснил Крихон.

— А если он его всё-таки убьёт?

— Тогда ты тем более ничего не сделаешь, — рассудил Джон.

— Знаешь, что! Кроме предположений, о том, как будет лучше, есть ещё ответственность за данные обещания! — Хиарра начинала злиться.

— Справедливости ради, должен согласиться, данное слово порой значит невероятно много, — заметил Крихон. — А что именно ты ему обещала?

— Да, может я сдержала не все обещания в своей жизни, но в данном случае это очень важно. — Хиарра задумалась, вспоминая разговоры с Ригхасом. — Насколько помню, я говорила, что он может на меня положиться.

— Тогда ты тем более должна сделать то, что необходимо вам обоим, — настаивал Джон.

— Неужели вы не понимаете, именно в этой ситуации можно было ничего не говорить, то, что я его дождусь, подразумевалось, само собой.

— Я понимаю о чём ты, но это всё-таки немного другое, — рассудил Странник. — Подумай лучше, что ему передать.

— Записку, на словах вы обязательно что-нибудь от себя добавите. Есть бумага и ручка?

Крихон немедленно предоставил необходимые предметы. Пока Хиарра писала, Джон решил прояснить моменты, которые до сих пор казались ему непонятными.

— Ригхас, рассказывал мне, как оказался в Неявном Лабиринте, в том числе, как познакомился с тобой. В общих чертах я даже понял. Единственное, что кажется мне странным даже на фоне всего остального, это то, что ты минимум трижды оказывалась за стойкой в каком-нибудь заведении, да ещё и объяснялась так, будто в курсе всего, что происходит. Кстати, отдельное спасибо за тёплый приём, когда мы Ригхасом уничтожили человечество.

 

Началось всё с того, что я пришла в этот самый бар, как посетитель. Разумеется, я не помню, ничего, что было до. Я села за столик на улице, сделала заказ, а когда мне его принесли поступило странное предложение.

— Извините, вы сильно торопитесь? — спросил хозяин.

— Не очень, а что?

— Наверное, это прозвучит глупо, но не могли бы вы немного постоять за стойкой?

— Просто постоять или поработать?

— У нас мало посетителей, скорей всего просто постоять. Но всё-таки они возможны, поэтому совсем без присмотра я оставить бар не могу. А мне совершенно необходимо отлучиться.

— А просто закрыть двери на это время вы не можете?

— Замок сломался, за ним и надо сбегать, пока магазин не закрылся.

— Но я же не знаю, как и что у вас тут устроено.

— Там нечего знать, ассортимент не велик и всё напечатано с обратной стороны стойки. Если попросят еду, просто примите заказ и дождетесь меня. Касса не закрывается. Если вы согласитесь, ваш заказ за счёт заведения.

— Если вы готовы доверить всё это мне, с тем же успехом можно просто оставить табличку: «берите, что хотите, деньги кладите в кассу».

— Так ведь я готов довериться именно вам, а не произвольному посетителю. Всё, я придумал, как вас заинтересовать. Если кто-то всё-таки придёт, развлеките себя наговорите ему какой-нибудь несусветной фантастической ерунды.

— В смысле?

— Просто откройте рот и скажите первое, что придёт на ум, например, про этот бар. А потом развейте мысль. Говорите одну глупость за другой, а между ними расскажите о чём-то сокровенном, но так, чтобы было не отделить одно от другого.

В итоге я согласилась. Хозяин заведения провёл меня внутрь через заднюю дверь, оставив верхнюю одежду в подсобке, я встала за стойку. И, как вы уже догадались, пришёл Ригхас. Правда, тогда его ещё так не звали. Чёрт возьми, а ведь под конец я откуда-то узнала, как его зовут. Эх, вспомнить бы. Так вот, рас уж мне разрешили говорить ерунду, я, недолго думая, встретила его фразой «О, я знала, что сегодня будет посетитель!», а потом наговорила ещё другой ерунды, правда, под конец растерялась и спряталась в подсобку, перевести дух. Уже значительно позже я поняла, что в голову мне это пришло не с потолка, а было специально заброшено, по крайней мере частично. К тому времени, как Ригхас собрался уходить, вернулся мой «наниматель».

— Признаюсь, я подошел сразу за этим господином, но решил не отказывать себе в удовольствии посмотреть, как вы справитесь. — обратился он ко мне, когда дверь за Ригхасом закрылась.

— Ничего, мне даже понравилось. Я могу идти? — Не дожидаясь ответа я пошла за курткой.

— Надеюсь, вы идёте гулять по Неявному Лабиринту?

— Было бы здорово, — я решила поддержать шутку. — Но вероятность гибели девяносто семь процентов — это как-то слишком.

— Давайте договоримся, вы ещё пару раз меня подмените, а я подстрахую вас в наиболее опасных моментах?

— Договорились! — согласилась я и, соображая, как ещё развить шутку, направилась к выходу. Но шутки на этом практически кончились.

 

Это был совсем простой мир. Он состоял только из воздуха и снега. Нога находила опору, проваливаясь в сугроб чуть выше колена. Это тоже был снег, просто слежавшийся, а под ним не было ничего. Снег шёл большую часть времени, но и когда он прекращался, небо сохраняло однотонный светло серый окрас. Ветер дул всегда, поднимая клубы снега, даже когда он не падал сверху.

Было холодно. Особенно холод ощущался на шее, незакрытой ни шарфом, ни воротником, и на лодыжках, плотно облепленных постоянно засыпающимся в ботинки снегом. Когда-то я бы заволновался, что могу простыть, но теперь это не имело никакого значения, ведь я, вроде как, уже умер. Я не пробовал никуда переместиться, и так знал, что ничего не выйдет. Так же, как знал, что передо мной не темнота, а конец реальности, выглядывая за дверь в своей пещере, так же, как знал, что здесь нет ничего кроме снега. Так же, я знал, что нахожусь здесь лишь затем, чтобы обдумать свой путь сюда, а потом раствориться в бесконечной метели и исчезнуть вместе с этим миром.

Конечно, я помнил, как вернулся к жизни Игорь, но у него была цель, определявшая саму его природу. А какая могла быть цель у меня? Вернуться в какой-то абстрактный свой дом? Найти Хиарру? Да, второе всё-таки имело для меня значение, но это тоже было не то. Во-первых, даже будь я живым, не было у меня никакого представления, как к этой цели идти. Она могла оказаться из другого мира, или просто из другой страны, да мы могли бы жить на одной улице и никогда не встречаться. Время в разных мирах шло по-разному, мне было обещано, что, уложившись в отведенное, я вернусь в тот же момент, из которого ушел. Если бы соотношение хода времени было постоянным, никакого смысла укладывать не было бы, соответственно, можно было ожидать, что, когда срок выйдет, соотношение изменится, возможно, спружинит в обратную сторону, возможно, пока я катался с Джоном и пьянствовал, Хиарра состарилась и умерла. Во-вторых, спасти и найти — вещи разные, спасти — цель самодостаточная, а ищут обычно зачем-то, а ведь Хиарра уже вышла из Лабиринта, то есть вернулась к своей основной жизни, вспомнила своё настоящее имя, могло оказаться, что мне вовсе незачем в этой жизни появляться. Начав сравнивать себя с Игорем, я заинтересовался вопросом, удалось бы ли мне учуять, что Хиарра в опасности и нуждается в моей помощи. Вопрос неожиданно привёл к страшной догадке. Джон Ламбер был не плохим человеком, но, как верно заметил Саша, любил решать за других, соврать во благо было для него обычным делом. Таким образом, я не мог быть уверен, что Хиарра вышла из Лабиринта, могло оказать, что она помогала с перемещение людей Сканты и, как и я, погибла где-то.

Ветер загудел сильнее и хлестнул по щеке густым потоком снега. Небо, кажется, стало немного темнее. Я всё ещё куда-то шёл, не знаю зачем, наверное, просто по привычке. Пальцы ног в ботинках уже почти не чувствовались, но осознание, что здоровье мне больше не понадобится, позволяло не обращать на это внимания.

На поверхности оказался вопрос, какого чёрта я не вышел из Лабиринта, пока мог? Хорошо, сначала я должен был рассказать Джону и Крихону о том, как прошла встреча с Лайлтисом. Потом я был не в форме — тоже ладно. Утром мне надо было прокатиться с Джоном и телепортировать его, тоже всё понятно. Но почему я потом-то не отправился домой? Неужели я не мог в другом месте в туалет сходить? Похоже я просто боялся той неопределённости, которая ждала меня за заветной дверью. А может, я, как и Керс, не знал, как жить со всем, что успел натворить, и также неосознанно искал смерти? Так или иначе, я её нашел, и теперь мне не оставалось ничего, кроме как до самого конца вспоминать и анализировать свой короткий путь, начавшийся в баре за бокалом пива.

Слишком много было смертей на этом отрезке времени. Так много, что они затмили для меня всё остальное. А ведь в самом начале я был против. Моим первым осознанным решением был отказ от убийства Анса. Нет, вру, я не хотел участвовать в дуэли, так как мог погибнуть сам. Потом всё вышло так, что его смерть стала совершенно оправданной. Или мне так только казалось. Я же мог не использовать навыки, полученные от злого колдуна, и просто дальше наблюдать, что сделает Джон. Да нет, в том варианте событий, когда Страж Зеленого Каньона отстоять не удалось, вражеская армия уничтожала мирные города. Избежать таких событий однозначно было хорошим делом. Но стоп, убивать его на дуэли всё равно было не обязательно. Да, он дезертир, но почему мы с Джоном стали судьёй и палачом в одном лице? Можно было просто отказаться брать его с собой, когда Её Превосходительство направила меня в Лекрейм.

Следующим был Керс. Тут всё-таки я к себе особых претензий не имел. Даже если допустить, что планы суккубы можно было пресечь иным способом, ситуация вынуждала меня принимать спонтанные решения. Плюс ко всему, в итоге он остался жив. Ещё на некоторое время. Вера в то, что в этих двух случаях я поступил правильно, облегчила для меня принятие подобных решений дальнейшем.

Потом некоторое время люди убивали друг друга тут и там без моего вмешательства, вплоть до того, как я попал в Земли Страха. Первый же встреченный там человек погиб при моём непосредственном участии. Казалось бы, тоже можно списать на спонтанность, и всё-таки я мог бы взять себя в руки и действовать более взвешено. Потом не стоит забывать о сектанте, которого я пырнул Последним Путём в ногу, по факту он тогда выжил, но у меня-то на тот момент были все основания думать, что я его убиваю. С другой стороны, я ведь тогда не мог позволить себя задерживаться ни на сколько. И всё же, само то, что я заранее не обдумал использование кинжала, уже очень плохо. Ещё несколько смертей являлись защитой, может быть и можно было сохранить кому-нибудь жизнь, но это был серьёзный риск, а рисковать ради тех, кто вообще-то без достаточных оснований хочет убить меня — немного странно. Следующими на тот свет отправились Госейн и Ройа, я тогда возложил всю ответственность на них самих, но на самом-то деле я же мог за ними более внимательно следить, и должен был заранее подумать о такой опасности.

Последствия разрушения печати — это просто тихий ужас. Возможно, как выразился Игорь, эти люди сами зашли в тупик. Но бездумства моих действий это всё равно не оправдывает. И ведь я догадывался, что произойдёт что-то серьёзное, хоть и не знал, что именно.

Не успел я вернуться из Земель Страха, как на пути моём встал Соломон. Его тоже вполне можно было оставить в живых. А правда ли, что единственным мотивом было желание спасти его от порабощения Голосом Страха? Может дело ещё и в том, что я всё-таки почувствовал в нём конкурента в отношении Хиарры? Теперь было уже и не вспомнить.

Ну и в завершение списка я собирался расправиться с Лайлтисом, надо признать, даже немного гордился своим решением. Он был прав, мне стоило быть аккуратнее с некоторыми решениями. В Неявном Лабиринте не было стен, путь к выходу из него состоял именно из принятых решений. И ведь я почти пришёл к нему, почему я тогда не мог просто подумать обо всём, о чём подумал сейчас? И это тоже мне вскоре объяснили, хотя Джон общался, вроде как, с Керсом. М-да, очарованный круговоротом невероятных событий, я не понимал совсем простых вещей. Надо думать, Лайлтис тоже когда-то что-то делал не так, поэтому и застрял здесь на тысячи лет, и выход у него остался только такой. Может быть, объективно он и заслуживал смерти, меня это не оправдывало. Вот Хиарра — молодец, хоть неизвестно через, что именно она прошла, но всё, что я видел, делала правильно, и совсем не испачкала рук. Ну а я, похоже, оказался не достоин ни её, ни вообще какой-либо жизни.

Всё-таки холод доставлял существенный дискомфорт. Я остановился и положил ладони на колени, надеясь их хоть немного отогреть. Правда неизвестно, что промёрзло больше. Теоретически я понимал, что нужно наоборот двигаться активнее чтобы согреться, но заставить себя что-то делать уже не мог. Я понял, что устал и не хочу больше никуда идти. В данных обстоятельствах это был очень весомый аргумент. Не то чтобы коленям стало лучше, но захотелось сжаться ещё плотнее. Я сел на корточки, обхватил ноги руками, сомкнул кисти в замок и уперся в них носом. Потом перенёс вес назад, усаживаясь в сугроб, чтобы ноги не затекали. От прикосновения снега не становилось холодней, я с интересом разглядывал падающие на запястья прямо перед глазами снежинки, соприкасаясь с кожей они не таяли и постепенно собирались в сложные конструкции. Снегопад и не думал прекращаться, наверное, стоило подождать, пока он засыплет меня целиком. Многие звери зимуют под снегом, а мне может и не стало бы теплее, но комфортнее уж точно.

— Не часто встретишь кого-то настолько аппетитного, чтобы унюхать и заинтересоваться уже после смерти, — проговорил женский голос рядом. Я поднял глаза и увидел очень сексуальную демонессу. Конечно, я узнал её, именно она когда-то чуть не убила Керса, её руками я освободил Хиарру, пленённую его бандой.

— Ты почти опоздала, — отметил я, поднимаясь. — Моя кровь уже начала застывать.

— Ничего, я знаю, как её разогреть. — Суккуба взяла мои руки и положила их себе на талию, она казалась очень горячей. Демонесса от моего прикосновения наоборот вздрогнула, но убирать мои ладони не стала. — А-ай, ты, и правда, сильно замёрз.

— Да, погодка так себе, — согласился я, опуская руки ниже. Несколько минут назад я и подумать не мог, что мне выпадет такая радость. Сложно было представить лучшее окончание моего печального пути. Нет, на нём были и светлые моменты, но они остались где-то далеко.

— Давай-ка, сделаем поуютнее!

Она подняла руки над головой, на кончиках пальцев замерцали красные искры, вокруг нас появился полупрозрачный купол того же цвета. Ветер перестал обдувать меня. Суккуба стала медленно поворачиваться, совершая какие-то жесты кистями, и воздух быстро теплел, при этом она сделала ещё шаг в мою сторону и уже прижималась всем телом. Я почувствовал, что ещё не совсем безнадёжно промёрз. Оказавшись спиной ко мне, она откинула голову мне на плечо.

— Так лучше? — прошептала она, касаясь губами уха.

— Намного, — согласился я, зарываясь носом в её волосы.

Чуть отступив, она повернулась боком ко мне, закинула одну руку мне на шею, второй взялась за ремень и потянула к себе, при этом наклонила голову так, чтобы встретиться со мной губами.

— Постой! — Я увернулся от поцелуя и немного отстранился.

— Я здесь не для того, чтобы стоять и ждать, — проговорила суккуба и снова попыталась приблизиться.

Я убрал её руки и сделал несколько шагов назад, выходя из-под купола. Ветер тут же метнул в лицо горсть колючего снега, заставляя щуриться.

— Ты куда? Там же холодно? — удивилась девушка-демон.

— Ничего, — я отмахнулся, смущённо улыбаясь. — Когда тепло только внутри, а снаружи лютует зима, я лучше чувствую вкус жизни.

— Ты же мёртв.

— Да. — Я пожал плечами. — Но всё ещё могу думать и чувствовать.

Холодный воздух тем временем помогал приводить возбужденные мысли в порядок.

— Что-то не так? — участливо спросила демонесса. — Если ты кому-то что-то обещал, то напомню, принято считать, что смерть освобождает от таких обещаний. А о том, что случится здесь, никто не узнает. Честно-честно.

— Нет, никому я ничего такого не обещал. В какой-то момент — это, возможно, подразумевалось, но ситуация изменилась так, что это мнимое обещание уже точно не имеет смысла. В конце концов, не будет же она меня ждать всю жизнь, и я бы её, наверное, не стал. Дело в другом. Так получилось, что моя жизнь разделилась на две части, и первую я не помню, поэтому принимать в расчёт можно только вторую. Так вот в ней у меня не было ничего вторичного, только одна всеобъемлющая… — Я осёкся, собирался сказать «любовь», но в последний момент решил, что этим словом слишком много всего называют, в итоге подходящего слова так и не нашёл. — Я хотел бы, чтобы это так и осталась. Чтобы не разбавлять воспоминания, не перебивать вкус, так сказать. В общем, никому я ничего не должен, равно как никто ничего не должен мне. Этот выбор я делаю не для неё, и не для кого-то ещё там, а для себя.

— Что ж, тебе решать, — спокойно согласилась она, уже сбросив маску игривой похоти. Купол стал быстро исчезать.

— Что до моей крови, хочешь — пей. Мне не жалко.

— Нет уж, так не пойдёт, — усмехнулась суккуба. — Не настолько я голодна, чтобы пренебрегать законами чести.

— Ничего себе, — удивился я. — В чём они заключаются?

— Как ты возможно догадываешься, человеческая кровь нужна нам не потому, что имеет какой-то особо питательный химический состав. Кровь разумных существ несет в себе довольно специфическую энергию, которая так нужна магическим существам. В то же время, убийство разумного существа это мягко говоря не очень хорошо. С другой стороны, совсем без этого мы обойтись тоже не можем. Принято считать, что по-настоящему разумными можно считать лишь тех особей, которые в состоянии пренебречь биологическими потребностями ради целей более высоких порядков. Конечно, критерий весьма условный, так как, например, перестать дышать волевым усилием нельзя. Кроме того, для чистоты эксперимента нужно ведь ещё преподнести потенциальной жертве этот выбор так, чтобы он содержал осмысленное противопоставление. Так вот, предложение, от которого ты отказался — наилучший вариант, даже объяснять ничего не надо, все и так знают, что беспорядочные половые связи — это плохо.

— Не могу согласиться, есть общества, где это считается вполне нормальным.

— Это говорит только о том, что там можно жрать всех подряд.

— А ты не боишься залететь?

— Нет, конечно. Демоны вообще не имеют половой принадлежности и размножаются совсем иным способом.

— Мне страшно неудобно, но всё-таки спрошу. Как ты в таком случае относишься… хм, к «процессу».

— Бывает довольно забавно. А в целом, ничего особенного. Что ты чувствуешь, когда срываешь яблоко? Вот. А яблоня, когда долго вызревавшее яблоко наконец срывается с ветки могла бы думать совсем о другом.

— Но выглядишь ты так, будто это самое интересное в твоей жизни.

— Ну и что? Многие существа выглядят так, как удобнее для охоты или наоборот избежания опасности. Кроме того, облик демона не статичен, хотя каждые пять минут его менять я тоже не могу.

— А помнишь, ты прилетала к одному разбойнику в лесном лагере. Тогда вообще обошлось без этого. Получается так тоже можно?

— Как угодно можно. Но рас уж вспомнил тот случай, давай теперь ты удовлетворишь моё любопытство. Откуда ты там вообще взялся?

Я вкратце рассказал демону о Неявном Лабиринте.

— Занятно. Возвращаясь к твоем вопросу, действительно, это не обязательно. — Она выделяла слово «это», похоже, моё смущение её веселило. — Но, если всё-таки не полениться и всё сделать правильно, то кровь не только насытит, но и совершенно по-особому взбодрит. А тогда я была очень голодна, но это ты и сам должен был заметить.

— Почему тогда ты отправилась именно к конкретному человеку?

— Это ещё один морально этический аспект питания разумными существами. Мы научились чувствовать так называемых грешников.

— То есть я, в самом деле, очень плохой человек?

— Объективно, понятия не имею. Знаю, что ты себя таким считаешь.

— Ладно, но почему тогда ты спокойно убила в тот вечер ещё одного человека? И почему не стала пить его кровь?

— Во-первых, он сам на меня напал, во-вторых, я не вчера родилась и по некоторым людям могу без всяких испытаний понять, что это редкостные отморозки. А кровь таких людей пить смысла практически не имеет, животные и животные. И вообще, что я лошадь что ли, чтобы столько жрать?!

— Ясно, спасибо за развёрнутые объяснения. Извини, что оставил без ужина.

— Не за что, в обоих случаях. Поговорить с адекватным существом всегда приятно.

— Что ж удачи тебе, демон.

— Погоди, рас уж ты вспомнил тот вечер в лагере. То, наверное, помнишь и то, что говорилось о возможности начать новую жизнь. Так вот, в буквально смысле это миф, исправлять чужие судьбы я не умею. Другое дело, что иногда, когда жизнь пошла под откос, приняв одно правильное решение, можно начать выправлять её в целом. В твоём же положении вряд ли что-то может измениться, но я могу попробовать кого-нибудь разыскать и что-нибудь передать, если хочешь. Правда, если кто-то также шныряет по разным мирам и прячется внутри разных людей, такого человека я вряд ли найду.

— Даже не знаю, кому до меня есть дело. В том же мире, есть некое государство, на территории которого и находился тот разбойничий лагерь, со столицей в городе Гаркаскит.

— Знаю такой.

— Там есть спецслужба, называемая Королевской разведкой. Возглавляет разведку Её Превосходительство Сканта. Так вот, либо ей, либо её подчинённому Джону Ламберу, если сможешь, передай, что я уважаю их цели и решения, и своей смерти не виню. Ну и просто пожелания всего хорошего. Если будет трудно найти, то особо не парься, всё-таки эти люди видели много самых разных смертей и вряд ли будут сильно убиваться из-за меня.

— Передам. А зовут-то тебя как, кстати?

— Ригхас.

— Что ж, счастливо, Ригхас. Не мёрзни!

Суккуба взмахнула крыльями, которых я почему-то не обнаружил, когда она об меня тёрлась, и быстро скрылась в стене снега. Сразу после этого стало ощутимо холоднее, видимо, она и без визуальных эффектов продолжала поддерживать зону тепла пока оставалась здесь.

От первого предложения демонессы я отказался определенно не зря. И дело вовсе не в том, что я узнал много нового, всё равно мне от этих знаний толку уже мало. Важно то, что я теперь совсем по-другому смотрел на своё нынешнее положение и путь, которым сюда пришёл. С чего я вообще решил, что должен думать о своих ошибках всё оставшееся моему сознанию время? Ну и что, что светлых моментов по времени было меньше? Разве от этого их становится принципиально мало? Напротив, мне невероятно повезло, в моей жизни была девушка-мечта. Мечта, не размытая бытом, не разбитая безнадёжным отказом и не омрачённая конфликтным расставанием. Мечта, которая вроде и не сбылась, но до которой удалось дотронуться.

Жаль, я не мог вспомнить её лица. Зато я помнил все наши встречи. Кажется, когда я впервые пришёл в бар Неявный Лабиринт, я был в паршивом настроении, но стоило заговорить с ней, и оно мгновенно испарилось. Она немного издевалась надо мной, но и это было так приятно. Она согласилась принять имя, которое я для неё придумал, это было так здорово, это был редкий случай, когда я не смеялся над чем-то, а именно улыбался, не использовал мимику чтобы что-то выразить, а просто не мог её контролировать, испытывая интенсивное счастье.  А вот ещё странно, когда мы первый раз пытались выйти из Лабиринта, я даже не думал, сколь страшно будет её утратить. Может тогда она ещё не была для меня так важна? Нет, была, просто рядом с ней мне было настолько хорошо, что я вообще соображал плохо и вообще не думал ни о каких перспективах. Я даже не думал о том, чтобы стать с ней ближе, как мужчина с женщиной. Позже, когда в Землях Ужаса у меня было много времени подумать обо всём подряд, такие мысли мелькали и то не часто. Для меня она просто была радостью, воплощённой в живом человеке. И это не сейчас я что-то переоценивал, это именно то, что я помнил, каждый раз, встречаясь с ней я был совершенно счастлив. Разве что встреча в Лекрейме оказалась не очень радостной, сложно сказать, что было тяжелее для меня в тот момент, мысль о том, что наши дружеские отношения могут закончиться, или сам факт того, что я сделал больно ей. Определённо, Джон был прав, после тех событий я бы уже не смог добровольно с ней расстаться. Ну а теперь я мог снова и снова вспоминать каждый момент, проведённый в её обществе. А если моего сознания хватило бы ещё надолго, то, быть может, рассказал бы себе сказку о Хиарре. Жаль, конечно, не так уж хорошо удалось её узнать.

Тупая боль ненадолго отвлекла меня от радужных мыслей. Это пальцы в ботинке постепенно отогревались, и их кости начало ломить. Я и не заметил, когда двинулся с места, но в данный момент я куда-то шёл довольно быстрым шагом, причём похоже уже довольно долго, так как успел немного запыхаться. Краем глаза я заметил какое-то движение. Прежде, чем я обернулся, воображение непроизвольно нарисовало лицо. Её лицо. Я точно видел его, а не просто подумал об этом. Удержать видение, увы, не удалось, и её здесь, разумеется, не было, и быть не могло. На самом же деле на небе появилось солнце, которого ещё недавно, как я знал, в этом мире вообще не было, а бескрайнее снежное поле заиграло в его лучах бессчётным множеством искр. Я подумал, что всё-таки должен не полагаться на интуицию или ещё какое-нибудь ниспосланное осознание, а пробовать что-то делать. Переместиться куда-либо разумеется не получилось.

Я пошёл дальше, не представляя куда, но точно зная зачем.

 

Ещё несколько часов я шёл по сверкающей белой пустыне, больше не замерзая и не уставая. Вдруг небо и земля поменялись местами, а потом и вовсе смешали воедино. Когда верхи и низ наконец разобрались между собой, я обнаружил себя лежащим на полу в тёмной комнате. Единственным источником света были расставленные вокруг меня свечи. И ещё я сразу понял, что оказался не собой. Я был злым колдуном, который неудачно пытался ограбить лорда Леффи, когда я только-только оказался в Лабиринте.

— Всё, он должен быть здесь, — сообщил мой рот.

Надо мной склонился Джон Ламбер.

— Ригхас? Ты меня слышишь? — осторожно спросил он.

— Да, слышу, — подтвердил я. — Мне можно встать?

— Можно, — разрешил мой рот.

— Где мы? И что происходит?

— Сейчас всё объясню, — обнадёжил Джон. — Сперва скажи, ты нормально себя осознаёшь? Или как-то ущербно? Мысли не путаются?

— Да, вроде, нет. Всё, как должно быть.

— Вот то-то же, а то не верили. Все некроманты, с которыми я разговаривал, как один заявляли, что ничего хорошего из этого не выйдет, что ты будешь невменяемым истеричным призраком, и в лучшем случае от тебя удастся получить ответы на отдельные простые вопросы, а скорей всего и вовсе ничего внятного не услышим. А я им сразу говорил: «Ригхас — воробей стреляный, вы главное призовите, а дальше сам разберётся».

— Не забудь о нашем договоре, — вновь заговорил хозяин тела.

— Не забуду, — отмахнулся Джон. — Давай всё-таки я всё расскажу по порядку. Началось всё с того, что меня нашла очень симпатичная демоница и передала привет от тебя. Не то чтобы я никогда не думал, что после смерти есть ещё что-то, но предполагать — это одно, а получить весточку — совсем другое. После этого я начал искать специалиста по работе с теми, кто уже умер. Большинство колдунов начали ныть, дескать это запрещено. Только этот согласился, — Джон указал на меня, — ну и что, что он был в тюрьме заключён. Нет, в крайнем случае я бы и тех убедил, но этот похоже и разбирается лучше остальных. Тут, в Лекрейме, как раз начался новый всплеск магических энергий, остаток того, что преждевременно спровоцировала Хиарра, а мы этим воспользовались. Мы договорились, что в награду за свои труды он получит свободу, но только при условии, что всё пройдёт успешно и ты согласишься перенести его в какой-нибудь другой мир.

— Да мне не жалко, — тут же согласился я. — Только как мне вообще отделиться?

— Если тебя просто изгнать, то скорей всего ты окажешься там же, откуда мы тебя призвали, — пояснил рот. — Можно попробовать пересадить тебя ещё к кому-нибудь, но может возникнуть конфликт. В смысле психическая несовместимость, а не то, что вы не поладите.

— А если предварительно изгнать хозяина тела? — предложил Джон. — Взять любого приговорённого к смертной казни.

— Если изгнать дух из взрослого тела, в мозгу немедленно начнутся необратимые разрушения, — отверг колдун.

— Погодите, давайте сперва попробуем тело создать! — вмешался я.

— Это нереально, — ответил рот.

— Мы можем уйти отсюда?

— Да.

— Только меня с собой возьми, а то вдруг наш друг захочет соскочить раньше времени, — предупредил Джон.

Я взял его за локоть и попробовал отправиться в свою пещеру. Были сомнения в том, удастся ли совершить перемещения, находясь в чужом теле, но никаких проблем не возникло. Оказавшись в целиком подвластном мне мире, я незамедлительно попробовал сделать то, что собирался. Просто представил, будто вышагиваю из колдуна и так и остаюсь стоять рядом, уже в виде себя. И опять всё получилось.

— Ну надо же, как всё просто, — удивился колдун. — А сам ожить-то ты не мог?

— Нет, как-то не получилось. Так куда ты хочешь отправиться?

— Куда-нибудь подальше от людей. Желательно вообще в какой-нибудь невероятный мир.

— Ого, какие смелые пожелания, — восхитился Джон. — Не боишься пожалеть?

— Я точно пожалею, если упущу такую возможность.

Я взял обоих гостей за руки, и мы оказались в странном мире, где я когда-то встречался с Лайлтисом.

— Ну как? — тут же спросил я.

— Тут нет людей? — уточнил колдун.

— Какие-то существа здесь есть, не знаю, насколько разумные. Но людей точно нет.

— Да, здесь я останусь. Спасибо вам. Пусть ваши пути тоже приведут вас туда, куда вы сами захотите.

Я тоже поблагодарил злого мага, мы распрощались и вместе с Джоном вернулись в Лекрейм. Некоторые свечи ещё горели, но, судя по восковым лужам, не было нас довольно долго. Пришло время задать вопрос, ответа на который я очень боялся.

— Джон. Мне доводилось быть свидетелем, когда ты говорил неправду, преследую самые лучшие цели. Сейчас ответь, пожалуйста, честно, а что с этим делать я уже сам решу. Хиарра вышла из Лабиринта через дверь? С ней ничего не случилось, пока она выполняла поручения Сканты по перемещению твоих коллег?

— Именно так, Ригхас. Мы с Крихоном пришли в бар вместе с ней и проследили за тем, как она вышла. Клясться с твоего позволения не буду, всё равно в моих устах слово «клянусь» значит не больше, чем у Василия.

— Ты вступил в Орден правды? — Отклоняться от темы не хотелось, но пропустить такую новость я тоже не мог.

— Я об этом всерьёз думал, но всё-таки решил, что не моё. А клясться тебе я не буду по причине прямо противоположной. Так вот, никаких поручений Сканты Хиарра не выполняла, я понимаю, что с ходу можно и не сообразить, но неужели тебе всё ещё не кажется, что вмешивать её в наши внутренние дела было бы довольно странно.

— Кажется, — согласился я. — Но, по-моему, не менее странно было рассказывать нам о приказах короля и о том, что вы собираетесь пойти против его воли.

— Именно об этом приказе знали, быть может, и не многие. Но о том, что у Его Величества конкретно едет крыша, знали практически все, кто хоть что-то решал. Заговор не готовил только ленивый. Через несколько дней после того, как тебя зарезали, король геройски погиб в бою. Но, если бы не это, он мог бы прожить ещё от силы неделю

— Нихрена себе! И что теперь?

— Ты, наверное, хотел спросить, что было потом. Первый год жить было по-настоящему страшно, но потом порядок навести удалось.

— Так, а вообще сколько меня не было?

— Четыре года. Я даже жениться успел.

— Серьёзно? Поздравляю! Это чудесно.

— Спасибо, мне тоже понравилось. Правда, развестись я тоже успел. Ну не моё это.

— Весело, весело. Что ещё нового?

— А что тебя интересует? Война кончилась, границы по большей части на прежних местах, кое-где расширились. Тихий народец, проживавший в наших лесах, отправился жить в другой мир, ты, вроде, знаешь даже куда именно. Сканту удочерели.

— Чиво? — я опешил. — Это как вообще, и главное, кто?

— А ты не догадываешься? Наш друг Крихон, кто же ещё. Конечно, они, наверное, подразумевают под этим словом что-то не совсем обычное, но факт остаётся фактом.

— Чем дальше, тем интереснее, — прокомментировал я. — Эх, рад бы я с тобой всё это дело отметить. Но надо мне таки выходить из Лабиринта, пока ещё чего не случилось. Огромное тебе спасибо.

— Знаешь, пока тебя не было, я тоже подумал, что должен быть тебе весьма благодарен. Хотя бы за то, что ты помог исправить последствия моего решение не убивать лейтенанта Клайри.

— Не за что тут благодарить. Во-первых, это я тебя на эту мысли и навёл, а во-вторых, исправлял я всё-таки в первую очередь последствие собственных действий.

— Во-первых, не убивать его я думал ещё с вечера, а к утру передумал окончательно, а ты появился, вроде как, прямо перед дуэлью. Во-вторых, конец света мы с тобой устроили вместе. И после этого у тебя вообще-то был выбор использовать разворот времени вспять, чтобы исправить эту ситуацию, или оставить эту возможность на потом.

— Не знаю, кем надо быть, чтобы поступить в той ситуации иначе.

— Вот и я не мог не попытаться вернуть тебя к жизни.

— Слушай, рас уж мы заговорили, о безусловно правильных решениях. Может подскажешь, что делать с неправильными?

— Например?

— Взять хотя бы моё решение убить Лайлтиса.

— А ты думаешь, ему не стоило умирать? То, что он смог изложить тебе другую внятную точку зрения, не значит, что он полностью адекватен, и не значит, что он ни в чём не виноват. Его способ выхода из Лабиринта сам по себе говорит о многом. А ещё он послал Хиарру практически на верную смерь, это ты как оцениваешь?

— Этого я не совсем понимаю.

— Во-первых, сам ритуал. Немного погодя Сканта и Крихон изучили его более детально и выяснили, что апокалипсис таким образом действительно не устроить. Зато исполнитель погибнуть может вполне. Во-вторых, для него не должно было быть секретом, что за Лекреймом присматривают весьма серьёзные и опасные люди, которые наверняка попытаются пресечь такое безобразие. Я ведь изначально отправлялся туда, не рассчитывая тебя встретить, да и с тобой шёл не просто за компанию. Думаю, моя расстановка приоритетов и оценка рисков, не требует пояснений.

— И всё-таки ты позволил мне пойти туда чтобы решить дело миром. А ведь я мог всё испортить и тебя выдать.

— Чисто теоретически да, а так — маловероятно. Пойми, это крайняя мера. Это не что-то из ряда вон, но, если легко принимать такие решения, то также легко забыть, зачем вообще всё это делаешь.

— Вот об этом я и говорю. Я как-то поздно сообразил, что этим злоупотреблять не стоит.

— Ладно тебе. Нельзя всё предусмотреть, и то, что ты не успел взвесить все «за и против» за ограниченное время тоже обычное дело. И вообще, ты считаешь себя судьёй? Считаешь, что это твоё призвание?

— Нет, — я замотал головой. — Однозначно, нет.

— Ну так и себя судить не надо. Призовут к ответу — будешь отвечать. А пока живи, как живётся. Ошибся — анализируй, думай, как избегать подобного в дальнейшем.

— Всё-таки спасибо тебе, Джон. И удачи тебе.

— Рад был познакомиться, и тебе удачи.

 

Не знаю почему, но я был совершенно уверен, что в этот раз смогу выйти из Неявного Лабиринта. Заранее представил, как с тоской огляжу пустой бар, где первый раз встретил Хиарру. Я не стал материализовываться посреди помещения, а вошел через правую (если смотреть изнутри) дверь, почему-то мне казалось, что так «правильно». Сказать, что чудес не бывает, у меня язык уже не повернется, но моё шестое чувство оказалось так себе. Бар оказался отнюдь не безлюдным, за столом в центре в пол оборота ко мне сидел человек. «Боже мой, что ещё?» — устало подумал я, но, узнав его, испугался.

— Ну что, Ригхас, наконец-то домой? — без приветствия заговорил Игорь.

Можно было попробовать выскочить во вторую дверь, но он знал, зачем я сюда пришел, соответственно, и это мог предвидеть. Может он и был сумасшедшим, но точно не дураком. Я не торопился отвечать, медленными шагами шел к нему, украдкой заглядывая в глаза, пытаясь найти следы безумия, которые видел в сне, и о которых говорила Аня. Что ему могло от меня понадобиться? Откуда вообще меня знал? А ведь Аня тоже знала моё имя. И тут меня осенило.

— А где Анна и Сканта, как у них дела?

Игорь усмехнулся и кивнул, видимо, поздравляя меня с догадкой.

— У них свои девичьи дела. После войны и прекращения монархии работы у Сканты выше крыши. Аня ей помогает, чем может, ей даже нравится, а я по политике не соскучился нисколько.

— То есть вы не всегда вместе?

— Большую часть времени, но не всегда, — подтвердил Игорь.

— Должен сказать, очень рад за вас. Аня кое-что рассказала из вашей истории, но была вынуждена прерваться, и я как-то не понял, что у вас всё хорошо закончилось.

— Но-но, ничего у нас не закончилось, просто всё хорошо. Последние лет пятьдесят мы вообще не ругались, не говоря уж о каких-то серьёзных ссорах. А в былые времена мы дров наломали о-го-го. Однажды не виделись и не связывались больше трёх лет, потом правда выяснили, что оба с самого начала знали, что спустя время воссоединимся.

— И никаких Оксан за это время не было? —уточнил я.

— Нет, конечно, говорю же, тогда уже…, — Игорь осёкся, сообразив, что вопрос был двойным. — Кстати, никто её не вынуждал прерывать рассказ, просто она считает, что если история твоей жизни интереснее многих выдуманных, то рассказывая её, незачем отказывать себе в удовольствии оставить слушателя в догадках до лучших времен.

— И всё-таки, я не понимаю, что это за удочерение? Она же не ребёнок. Зачем вам это?

— У нас уже были дети. Проблема в том, что наши возможности и образ жизни — это не то, что можно передать по наследству. Нет, они прожили совсем неплохие жизни, мы всё ещё поддерживаем связь с потомками, правда, уже не говорим, кем им приходимся. И всё-таки это трудно. Сканта тоже находится в достаточно необычном состоянии. Что мы ожидаем от этого получить, я сформулировать не возьмусь, но всем нам это нужно. Тем более я не возьмусь предсказать, что из этого выйдет в итоге. Но надеюсь, когда наши пути разойдутся, ни она, ни мы не пожалеем об этом шаге.

— Выходит вы так и не нашли «дом»?

— Чтобы называть место домом, мы должны быть там вместе, никаких других критериев нет, даже строения не нужны. Правда, тот разговор я тоже помню дословно.

— А как давно вообще это было? Сколько вам лет?

— Около трехсот.

— Так погоди, а Сканте вроде под тысячу?

— Нельзя быть таким мелочным, Ригхас! И вообще, вероятно, они её в каком-то не совсем обычно смысле удочерили. — Из-за стойки вышел Александр, в одной руке он держал темную бутылку, в другой три коньячных бокала. — Посмотри, какие вещи вам дарованы, а вы даже не попробовали.

Я понял, что оправдываться бесполезно.

— Вы просто попрощаться зашли?

— И да, и нет, — ответил Саша, кивая на Игоря.

— Мне давно было интересно разобраться в устройстве Неявного Лабиринта. Но до недавнего времени, я только изредка встречал его гостей, а в основном слышал о нём от третьих лиц. И тут вдруг узнаю, что он хранит мою историю лучше, чем собственная память. Возникает подозрение, что снаружи я никогда и не был. Разумеется, я не собираюсь ставить экспериментов, которые могли бы тебя задержать. Сейчас я хочу проследить твой путь выхода. Кроме академического интереса, я с удовольствием встретился бы с тобой когда-нибудь ещё.

— А исход Хиарры ты случаем не отследил?

— Пытался, но безуспешно, хотя несколько интересных наблюдений всё-таки сделал. Большую часть их правда даже объяснить тебе скорей всего не смогу, но кое-что скажу. Но сразу предупреждаю: это только предположение, никаких существенных оснований для утверждения у меня нет.

— Говори уже!

— Связи выглядят так, как будто вообще не ведут в одну точку.

— Мне это тоже ничего не говорит.

— Возможно, что соответствия между вами двумя и людьми, которые последовательно родились, выросли и пришли в заколдованный бар, неоднозначно.

— То есть, я, моё сознание состоит из нескольких реальных? — попробовал переформулировать я. — Как такое возможно?

— Непросто, но возможно. Если я правильно помню, ты или Хиарра рассказывали, что, когда вас подселяют в чью-то голову, иногда связывают настолько плотно, что сложно понять, кому принадлежат мысли и решения. Было такое? — Я кивнул, Игорь продолжил. — Смотри дальше, никаких конкретных воспоминаний у тебя нет, поэтому конфликтов с ними тоже быть не может.

— Не совсем так, кой-какие воспоминания таки проскакивали.

— А вслух ты об этом пробовал говорить?

— Нет.

— А сейчас тебя что-нибудь останавливает?

— Узнав, имя Джона Ламбера, я немедленно вспомнил персонажа из любимого с детства мультфильма Джона Сильвера нарисованного по не менее привлекательной одноименной книжке.

— И как назывались мультик и книжка?

— Не помню, — неожиданно был вынужден признаться я.

— Хорошо, сюжет пересказать сможешь? Хотя бы сказать, кем был господин Сильвер, сможешь?

— Пиратом, но больше ничего не помню.

— Тогда, учитывая здешнее качество перевода мыслей, это тоже ничего не доказывает. Другие примеры привести можешь?

— Могу, но они не лучше. Всё-таки, мне кажется, смешение отдельных мыслей и полное постоянное абсолютно незаметно соединение, это немного разные вещи. И много во мне нас?

— Не более, чем счётное множество. Точней сказать не могу.

— И как тут вообще могут приниматься хоть какие-то решения?

— Должно быть, что-то вроде голосования. Возможно, с искусственной поправкой в пользу деятельных решений, чтобы ты не получился слишком потерянным.

— Разумеется, для этого вы все должны быть очень похожи, — подал голос Саша. — Кстати, со всеми, к кому тебя «подселяли», у тебя тоже много общего, значительно больше, чем кажется на первый взгляд. Иначе это не работает.

— Есть ещё один косвенный аргумент в пользу этой версии, — продолжил Игорь. — Как тебе кажется, в своей основной жизни ты был каким-то выдающимся человеком?

— Нет, — уверенно ответил я. — Максимум по-детски верил, что особенный, но никаких подтверждений этому не получил, точнее ничего такого не совершил.

— А теперь посмотри, в центре каких событий ты оказался? Не хочу тебя обижать, но не жирно ли?

— Согласен.

— Ещё раз это только предположение. Во вселенной есть бесконечное количество миров и столько же взрослых детей. Так что с точки зрения математики проблем нет. С другой стороны, нельзя исключать, что ты всё-таки особенный, а одна из целей, которые преследует Неявный Лабиринт, раскрытие таких особенных.

— Это уже сказка какая-то?

— Ты когда-нибудь одевался в Деда Мороза? — снова вмешался Александр.

— Возможно, не помню, но Дед Мороз-то приходит ко всем детям, за исключением отдельных особо несчастливых судеб. А тут, как верно заметил Игорь, мне подарили то, чего на всех никак не хватит.

— Как верно заметил Игорь, во вселенной бесконечное количество миров, и с точки зрения математички проблемы в распределении нет.

— Эх, ладно. Зачем ты мне вообще это рассказал?!

— Ты хочешь найти Хиарру, это не вызывает никаких сомнений, — снова заговорил Игорь. — Так вот, если вы действительно состоите из множества сознаний, они все неизбежно схожи по личностным качествам и логике мышления. А вот внешнее сходство может и отсутствовать. То есть может оказаться, что ты даже не знаешь, как она выглядит.

— Я и так не помню.

— В смысле не можешь восстановить её лицо в воображении? Слышал о таком. Но при встрече ведь ты её узнаёшь?

— Узнаю, — согласился я. — Час от часу не легче.

— Повторяю, это только предположение.

— Неопределенность порой только хуже.

— Открыть тебе ещё одну маленькую тайну? — хитро улыбаясь, спросил Игорь.

— Давай.

— Ещё до того, как меня убили… Моя история ведь не нуждается в пояснении? Хорошо. Когда я был просто человек, были у меня простые человеческие мечты и фантазии. В том числе я представлял, как зайду однажды в кафе, сяду за последний свободный столик, отопью несколько глотков кофе, и тут из-за спины услышу «Мужчина, извините, всё занято. Можно мне сесть за ваш столик?». Дальше можешь сам додумать. Этого не случилось, и первый раз за долгое время я увидел Аню, уже будучи ангелом-хранителем. Так вот, сядь бы мы до этого за один столик, я бы её тупо не узнал.

— Неужели настолько изменилась? Или операцию какую-нибудь сделала?

— Нет, в общем черты лица остались на месте, но и изменения тоже имели место. Дело в том, что одно время она мне мерещилась на улицах по три раза за квартал, пришлось себя как-то отучать. Вот в купе с этими уроками даже незначительные изменения могли сыграть злую шутку.

— Ясно, — покивал я. — И всё-таки, без дальнейшего изучения аргументов, как вы считаете, насколько вероятны эти неоднозначные связи?

— Интуитивно, процентов десять, — Игорь пожал плечами.

— Воздержусь, — отрезал Саша и поднял бокал. — За любовь!

Это был уже третий розлив.

— На самом деле, даже отринув это предположение, ничего гарантировать нельзя, — продолжала меня радовать сильная половина Крихона. — Прежде всего вы можете быть из разных миров. Можете жить в одном и тупо никогда не пересекаться, никаких инструментов системного поиска у тебя нет. Но и наличие знакомства тоже ничего не гарантирует. Может оказаться, что вы уже знакомы, и между вами есть некий неразрешимый конфликт. Может быть, вы незнакомы, но встретитесь этим же вечером в трамвае, мило побеседуете и разойдетесь к своим уже укомплектованным семьям. Или в укомплектованную семью пойдет только она, а ты пойдешь выть на луну и плакать в подушку. Или наоборот. Ещё может быть, вы опять же окажетесь знакомы или познакомитесь в ближайшем времени, при этом ты окажешься в такой жизненной ситуации, что будешь молиться, чтобы никто и никогда не узнал имя дорогого тебе человека.

— Пессимистичный ты какой-то, — заметил Саша.

— Мне можно, у меня было тяжелое детство.

— Пожалуй, хватит тебе наливать. А для равновесия в картину Игоря нужно добавить ещё один вариант. Не исключено, что у тебя и правда есть семья, и у неё есть. Одна на двоих. Как по мне, это было бы очень элегантное решение.

— Спасибо, Сань, — ответил я. — Хорошо с вами, но пора мне идти, пока совсем не нарезался.

Я встал из-за стола и пошел к дверям. Аккуратно, чтобы не спугнуть, положил ладонь на ручку двери и обнаружил, что она всё ещё не поворачивается. Я спиной чувствовал два заинтересованных взгляда, оборачивать было откровенно стыдно. Я ещё раз попробовал покрутить кучку с большей силой и шатая из стороны в сторону, вдруг она просто заела, всё безрезультатно, осмотрел личинку, она могла быть бутафорской, но оказалась настоящей. Я начинал сердиться, меня останавливал обычный офисный замок. Вставив кинжал между дверью и косяком, я нащупал язычок и попытался его задвинуть. Тщетно.

— Интересный у тебя кинжал, — отметил Игорь. Оказалось, он уже стоял у меня за спиной. — Можно посмотреть?

Я молча протянул оружие рукоятью вперед.

— Да, карманный горизонт событий. У меня такой же есть, только без этих букв, он правда у Ани сейчас.

— Сканта сказала, это значит «Последний путь» или вроде того. Он предназначен для уничтожения разумных существ, которые умеют возвращаться в мир живых, поэтому физическое убийство для них не является фатальным. И почему горизонт событий? Просто материал с высоким светопоглощением.

— А ты попробуй, загляни за него! — усмехнулся Александр.

— То есть?

— Как ты представляешь себе уничтожение разума, достаточно стабильного чтобы переносить биологическую смерь без значительного ущерба?

— Да особо не задумывался. Как вообще атеисты представляют себе смерть, закончились физические процессы, закончились мысли. Что происходит с запущенными программами на компьютере, когда его выключают из розетки.

— Мыслишь логично, но к счастью так не бывает.

— Хорошо, а как на самом деле?

— Хочешь, чтобы я раскрыл тебе тайну жизни и смерти, тайну мироздания? — Саша улыбался всё шире и шире.

— Если можно, я не против.

— Конечно, можно. Все равно я тебе никаких доказательств не предоставлю. Присаживайся тогда обратно, вижу тебе не хватает ещё двухсот грамм, чтобы справиться с этой дверью. Главный вопрос религиозной веры — есть ли сознание вне материи, у тебя сомнений вызывать уже не должен. А вот в представлении посмертного бытия у большинства начинается какой-то максимализм: либо вечность, либо раз и нету. На самом деле, нет ничего вечного кроме самого времени. Сознание, говоря очень грубо, состоит из памяти и динамической мысли. В отличии от компьютера, хорошо, если ты знаешь и понимаешь, что это, эти составляющие едины. То, что динамическая мысль не может быть вне времени должно быть очевидно, но вне материи без мысли нет и памяти. Так память не может быть вне времени, а со временем она меняется. С одной стороны, любая мысль порождает новые пусть даже бессмысленные воспоминания. С другой восстановление мысли из памяти не похоже на открытие файла на компьютере, нет и не может быть режима «только чтение», книжная полка будет более близкой аналогией, страницу можно перелистнуть лишь конечно число раз, потом она рассыплется, да ещё и саму книгу потом нужно положить обратно на полку, иначе, когда она понадобится вновь, ты её не найдешь, зато она попадется под руку в любой другой момент. Всякий экземпляр сознания существует на вполне конкретном промежутке времени. Всякие переселения душ вполне возможны, но это исключительные случаи, и являются они не более чем этапами существования одного сознания.

Появляется сознание, не падай в обморок, именно из материи. Не придирайся к словам и формулировкам, я упрощаю, как могу. Простейшие живые организмы появляются в хаосе материи совершенно случайно. Ну ты знаешь, сколь угодно маловероятные события закономерно происходят при большом количестве попыток. Живые организмы отличаются от неживых стремлением жить и воспроизводиться. Ни о какой осознанности говорить ещё не приходится, это больше похоже на микропрограммы вычислительных устройств, калькулятор не «хочет» получить результат, просто он так устроен, в этом контексте разница между целенаправленным изготовлением и случайным составлением несущественна. Так вот, это стремление есть основа эволюции, которая постепенно создает организм, имеющий врожденные программы, способные создавать новые программы в процессе жизни одного организма, разумеется результат гарантируется, только при бесконечном количестве попыток. Не придирайся к словам, я себе больше наливал! Само же стремление жить и воспроизводиться становится похоже на знакомые тебе потребности. Оптимизация их выполнения и есть запуск сознания.

Как я уже сказал, сознание не может быть статично, и в течении жизни всё больше усложняется и всё дальше уходит от врожденных потребностей. Это усложнение опять же имеет довольно хаотичных характер, хоть и не похоже на биологическую эволюцию. Опять же хаотичное усложнение далеко не всегда является развитием. У реальных жизнеспособных форм усложнение сознания в детстве почти всегда является именно развитием, ну а с возрастом всё больше и больше сворачивают не туда. Тут собственно никакой веры не требуется, достаточно понаблюдать за другими людьми и за тем, что происходит в твоей голове.

Биологическая смерть является сильным стрессом для сознания, но никаких принципиальных изменений в этих процессах не происходит. Пропадают биологические потребности и сильно урезается возможность взаимодействовать с остальным миром, это уже в разных мирах по-разному. Обычно в этом состоянии разум думает обо всем, о чем думается, соответственно постепенно разрушает себя. В то же время нет никаких явных запретов содержать своё сознание в порядке сколь угодно долго и искать пути возвращения к жизни. Но чтобы достичь в этом успеха нужно иметь мотивацию, не завязанную на биологические потребности, и успеть сделать свой разум достаточно совершенным, пока его поддерживает материальный мозг. Да, материальный мозг, кроме всего прочего обычно содержит множество механизмов стабилизации сознания, и, если хотя бы часть из них отказывает, например, из-за механического или температурного воздействия, сознание довольно быстро идет вразнос. Если же что-то в мозгу начинает работать неправильно или даже просто с непропорционально увеличившейся мощностью, например, под действием химических препаратов, сознание разрушается ещё быстрее. В то же время, достаточно развив своё сознание, можно сделать его практически неуязвимым к разрушению материального мозга, то есть ты все равно можешь потерять возможность воспринимать сигналы с органов чувств, можешь начать страдать от постоянной боли, можешь получить сонливость и быструю утомляемость, наконец тебя может парализовать полностью или частично, и при всё этом можно иметь ясное сознание. Разумеется, добиться этого крайне сложно. Кстати, если хочешь испытать себя, можешь попробовать видеть осознанные сновидения, но полностью полагаться на такую проверку не стоит.

— А всякие монашеские практики имеют смысл?

— О, это просто песня. Особенно те практики, которые про очищение сознания от всего лишнего. Монахи, практикующие их, часто становятся рекордсменами. От покоя до небытия один шаг. Бывает ещё тело не остыло, а сознание уже исчезло, погибшие при рождении и те остаются дольше. Они называют это достижением единения со вселенной, так себе достижение, по-моему. Говоря в общем, довольно странно рассчитывать на что-то большее, будучи не способным жить даже нормальной жизнью, может быть, не стоит погружаться в неё с головой, но, убегая от неё, точно получишь меньше, а не больше.

— Следом за монахами и новорожденными, надо думать, идут всякие алкоголики и наркоманы, планомерно разрушавшие свою личность при жизни?

— Раз на раз не приходится, чаще оказывается, что без постоянного вредоносного воздействия их разум ещё кое-что может. Как и самоубийцы, они оказываются наедине с мыслями, которые всеми силами заглушали, только уже не могут даже ненадолго отвлечься на биологически потребности. Очень поганое состояние.

— Как-то в эту картину не очень вписываются ангелы-хранители, — заметил я.

— Нормально вписываются, просто ты не знаешь, куда. Дело в том, что это не вид посмертного бытия вне материального мира, как ты вероятно подумал. Это такой бонусный этап материальной жизни. А мир, где они существуют, это опять же такой дополнительный слой материального мира, у него есть свои особенности, но в его основе всегда лежит та же геометрия, что и у первичного.

— Надо признать, попасть туда — большое везение, — подключился Игорь. — По крайней мере в моём случае, это было практически неуязвимое и не требующее ухода тело. А все механизмы стабилизации сознания, как их называет Саша, были на месте.

— Ты вообще — редкостный везунчик. Вот скажи, давно ты последний раз задумывался о смысле жизни?

— Бывает, а что? — удивился Игорь.

— Переформулирую, давно ты ощущал его отсутствие? Не в смысле дыру в личной философии, а такое не формулируемое ощущение, типа тоски.

— Наверное ещё перед тем, как обнаружил Аню в ордене феминисток.

— Вот. А я видел не мало случаев, когда с порядком в голове всё нормально, при этом человек утрачивает смысл. И сознание вполне осознанно тает.

Для полноты картины придется рассказать Ригхасу и о материи. Материальные миры точно также существуют на ограниченном временном интервале. Заканчиваются они, когда материя в них перестает складываться в сложные формы и наоборот всё упрощается и упрощается. Соответственно, организмы теряют возможность себя воспроизводить. А вот, как рождается материальный мир, я объяснить не смогу. Есть поверье, что любой сон разумного существа — новый мир, но это не правда. Создание мира — процесс чрезвычайно сложный, может выполняться только очень совершенным разумом и точно не случайно.

Вот такой Уроборос. Только никаких явных ограничений по времени жизни мира или разума, насколько мне известно нет. Также нет у меня оснований предполагать, что есть предел совершенства разума, социального или технического развития цивилизации.

— Конечно, мне всё это надо обдумать, но сходу не придраться, — прокомментировал я. — А скажи ещё срезать углы в этой системе возможно? Например, может ли разум создать мир сразу с простейшими формами жизни?

— Может. Может также прийти к существующей цивилизации и начать учить там всех уму разуму. Только это не всегда приводит к желаемым результатам, нередко цивилизация, обзаведясь так называемым хранителем резко прогрессирует, но при этом вырождается, сужая свой потенциал, чтобы войти в плоскость его понимания. Думаю, что-то подобное происходило с твоим другом Лайлтисом. Можно «срезать» и другой угол, популяция разумных существ начиная с определенного уровня развития вполне может уничтожить себя, не дожидаясь, пока состарится материальный мир.

— Ага, мне один знакомый вручил книгу с подборкой наиболее идиотских концов света, — вставил Игорь.

— Хм, а мне случаем не навредят твои откровения? — уточнил я у Саши.

— Да не. Вещи это настолько элементарные, что человеку с хорошей фантазией вполне под силу придумать. Ничего они в твоей жизни особо не изменят. Доказательств ты этому в ближайшее время не найдешь, а значит и убедить никого в этом не сможешь. Ещё подозреваю, что скоро тебе начнут снится такие сны, что ты будешь путать их с реальностью, соответственно, что-то другое наоборот начнешь считать сном, например, свой поход в Неявный Лабиринт.

— Тогда ещё вопрос. Вот ты говоришь, память разумного существа не может быть статична, как файл на компьютере. Но насколько мне известно, компьютеры уже постепенно учатся эмулировать работу человеческого мозга. В смысле в моём мире технический прогресс начал достигать такого уровня. Только не спрашивайте, откуда я это знаю.

— Значит, скоро ваши изобретатели обнаружат, что нельзя сделать снимок состояния такой машины, а потом это состояние восстановить.

— Но само создание искусственного разума возможно? Такого, чтобы он также не прекращал своё существование после отключения или разрушения носителя в материальном мире.

— Вполне, возможна даже ситуация, когда общество таких машин полностью заместит форму жизни, её создавшую, и продолжит полноценное развитие.

— Или поместит её в виртуальную реальность, как в заповедник.

— Может и так, хотя особого смысла в этом нет. Реальную культуру так не сохранить, виртуальная реальность всегда будет не более, чем вырожденным отражением первичной.

— Почему это? А если поместить туда людей в количестве сравнимом с реальной цивилизацией, сделать качественную имитацию физики и всего остального? Есть фильм какой-то известный фантастический, только целиком сейчас его, конечно, не вспомню, так там вообще вся цивилизация переехала в виртуальную реальность, а обслуживали её довольно развитые, но не обладающие всеми качествами сознания машины. И никаких непреодолимых противоречий там не было.

— А с магией что? Куда магию мертвых девать?

— Там не было никакой магии.

— Охренеть, какая реалистичная фантазия.

— А что не так-то?

— Ты вообще знаешь, что такое магия?

— Нетривиальные способы воздействия на окружаю среду?

— Отличное определение, ничего не понятно. Наверное, вот так тривиально. — Александр подвинул бокал пальцем. — А вот так нетривиально. — Теперь он толкнул один бокал другим. — Не расстраивайся, его можно дополнить, получится всё равно не вполне корректно, но понятнее. Скажем так, тривиально это всё, что идет по цепочке решение в мозгу — нервный импульс — движение тела — задействование машины сколь угодно сложной, но полностью подчиняющейся законам физики. А управление энергией непосредственно усилием воли — собственно магия.

— А как же всякие заклинания?

— Строго говоря, заклинание — это вполне тривиальное сотрясение воздуха, звуковое сообщение духу, который должен совершить собственно магию, какому-нибудь гению стихии. Можно сказать, заклинания — это вторичная магия, в среднем она, конечно, на порядок эффективней, так как работает специализированный исполнитель. Но сейчас не об этом. Знаешь почему, когда в мире начинается разбег технического прогресса, магия обычно сходит на нет? Происходит это потому, что воля вообще всех людей имеет значение. Сиюминутные желания отдельных людей довольно хаотичны и нивелируют друг друга, но в одном большинство людей единогласны, все хотят, чтобы мир вокруг соответствовал ожиданиям или хотя бы подлежал изучению. Совмещаясь с уровнем образования, эта общественная воля очень качественно магию глушит. Кстати, противостоять этому не так сложно, и для этого не обязательно загонять человечество обратно в тёмные века, нужно лишь освободить людей от интуитивного заблуждения, что, повзрослев, они «всё в целом в жизни поняли», кроме всяких узкопрофессиональных тонкостей, да и те гипотетически могли бы понять.

Так вот, если всех людей поместить в виртуальную реальность, то с одной стороны, их воля будет воздействовать на неё, как следствие попытки внесения «нереальных» изменений будут проваливаться и вызывать всевозможные вычислительные ошибки. С другой стороны, исследователи и изобретатели внутри виртуальной реальности буду очень быстро увеличивать требования к проработке мелких деталей, но это всё цветочки. Самая жесть начнется, когда появятся какие-нибудь неуспокоенные души, а они в большинстве своём поехавшие, ты уже должен понимать, почему. В обычном мире от них не так уж много хлопот, потому что они могут действовать только с помощью магии. Зато в нашем случае они неизбежно выпадут из «живой» виртуальной реальности в первичную, обезлюдевшую и крайне уязвимую для магии, неожиданно для себя, найдут они там сложнейшую машину гипервизора, и независимо от намерений быстро и качественно её угробят. Тоже самое случится, если первичный мир населен разумными существами в количестве значительно меньшем, чем виртуальный.

— А если мы все уже там, вместе со всей описанной тобой системой?

— Действительно, это ничему не противоречит. Поэтому с этим невозможно спорить, поэтому же в это нет смысла верить. Вали уже домой, Ригхас!

Немного удивившись такому повороту, я забрал со стола кинжал и снова пошел к двери. На ногах я ещё стоял ровно, но коньяк всё же давал о себе знать. Конечно, дверь не оказалась чудесным образом открыта, но я уже не собирался останавливаться. Я упер острие кинжала в личинку и начал забивать его ладонью. Понемногу клинок заходил вглубь замка, когда он погрузился сантиметров на пять, я попробовал провертеть его туда-сюда. Потребовалось приложить усилие, но с третьей попытки личинка провернулась. Я попробовал крутнуть ручку, дверь легко отворилась. Я вышел на заснеженное крыльцо.

 

Улицу я так и не узнал, но это ни о чём не говорило. О таких маленьких улочках можно не знать, даже проживая в десяти минутах ходьбы. Куда более значимым маркером должно было бы стать возвращение памяти, но вот его как-то не произошло.

— Я так увлекся изложением теории, что о твоем кинжале рассказать забыл. — Александр вышел из бара следом за мной. — Это вполне себе горизонт событий в том плане, что сознание убитого этим оружием оказывается за горизонтом. После этого его ход времени относительно нашего меняется настолько, что вернуться и застать хоть что-то имевшее для тебя значение практически невозможно, при этом рвутся практически любы связи.

Чтобы бы он не рассказывал, меня волновал более насущный вопрос.

— А я что, всё ещё не вышел? — я готов был заплакать.

— Да нет, вышел.

— Но я всё ещё не помню своей прошлой жизни.

— Вспомнишь ещё, наверно. Или в дурку заедешь с амнезией.

— Ладно, получается, вам всё-таки удалось, проследить мой путь выхода.

— Мне да, Игорю нет.

— И ты ему не помог?

— Это одна из тех вещей в которых интересней разобраться самому. За Крихоном смерть уже давно не гонится, торопиться незачем. Кстати, чтобы ты не делал выводов на основе недостоверных наблюдений, должен сказать, я вполне могу находиться во множестве мест одновременно.

— То есть мои сомнения ты не развеешь. Кто ты вообще? Бог?

— Нет, мне никто не поклоняется. Какого ответа ты ждёшь? Могу произнести какой-нибудь набор звуков и сказать, что на твоём языке такие как я называются именно так, хочешь? С другой стороны, если переводить с языка любой разумной расы слово, которым она называет любого своего представителя, то получится «человек», поэтому и я вполне себе человек. Что касается рода моих занятий, кое-что из него неплохо описал твой друг Джон Ламбер.

— Зачем тебе всё это? Я, Крихон?

— Как это зачем? Ты меня считаешь законченным высшим существом? Мне не может быть интересно, я не могу хотеть сделать, как лучше? А Крихона, представь себе, я считаю свои другом. Это правда не исключает почти академического интереса к нему. Других подобных людей я не знаю. Он состоит из двух равноправных вполне самостоятельных личностей, с собственной памятью и так далее. Я и сам собрался из множества сознаний, например, поглощал узкоспециализированных людей, которые на некотором этапе жизни настолько увлеклись своим предметом, что в остальном выпали из жизни, но всякий раз, когда барьеры снимались и начиналась, так сказать, диффузия, объединение не только становилось технически необратимым, но даже логически отдельные сущности выделить становилось невозможно. А у них это как-то получилось, но в то же время, Крихон вполне един. Например, если бы ты не оценил представление Игоря и убил бы его своим кинжалом, то, зуб даю, за горизонтом они оказались бы вместе без какой-либо рассинхронизаии.

— Не такой уж и последний путь, — попытался пошутить я.

— А он так и не называется, Сканта неправильно прочитала написанные на нем слова. Правильно называть его Нож последнего в пути. Эти кинжалы создаются именно для Неявного Лабиринта и являются наградой тому, кто задержался в Лабиринте до тех пор, пока остальные его не покинули, и сделал всё, что нужно чтобы им помочь, при этом не утратил себя и нашел выход. По идее это узнается из какого-нибудь письма, но поскольку я всё равно собирался зайти попрощаться, передать попросили меня. Молодец, что напомнил.

— Разве я так много сделал, что мне ещё награда положена?

— Это же игра, а не полноценная жизнь, здесь достаточно сделать несколько поворотов на развилках — принять некоторые решения.

— Мне кажется, в ключевых моментах я оставался ведомым. Чтобы далеко не ходить, недавно я по глупости умер, а потом меня оживили, но могли бы и не оживлять.

— Разве решение того, кто вернул тебя к жизни, никак не зависело от того, что ты сделал прежде?

— Согласен, зависело. И всё-таки о моих решениях, некоторые из них кажутся мне не просто неправильными, а откровенно преступными. Неужели, они считаются правильными? И как вообще с этим жить?

— Я не знаю, о каких ты решениях говоришь. Надо понимать о тех, в результате которых кто-то умер?

— Да, сперва после твоих объяснений, я думал, что начну смотреть на смерть по-другому, но для большинства людей не так уж много и меняется. Если смотреть со стороны живых, то практически ничего.

— Видимо, по меркам тех, кто создал и поддерживает Лабиринт, они удовлетворительны. А как с этим жить, я вижу два принципиально различных варианта: «как хочешь» и «так, как считаешь нужным». И вообще, то что ты видел и делал может оказаться сном, а всё, что я рассказал не более, чем фантазией. Правда тогда жить ещё страшнее, для начала, если тебе снятся такие сны, то это почти столь же существенный повод задуматься, а главное, следом может оказаться, что человечество совершенно одиноко во вселенной. Тогда его гибель станет по-настоящему фатальной. Вот представь, после некоторого момента, никто и никогда не увидит ничего, что ты считал прекрасным, не испытает чувств, о которых поют песни. Я ни к чему не призываю, но задуматься об этом полезно.

— Совсем не то, что ожидал услышать, но думаю именно это мне поможет. Жаль обсудить это всерьёз ни с кем не получится. Никто ж не поверит.

— А ты сам сразу говори, что всё выдумал, и обсуждай сколько влезет.

— Спасибо тебе большое, Саша. За всё.

— Будь достоин выбранного пути и интересен своей удаче, Ригхас. Быть может, я и сам за тобой успею приглядеть, но ничего не обещаю и, разумеется, если, взвесив все «за и против», ты решишь спиться, мешать не буду.

— Если есть более совершенные существа, чем ты, то и тебе удачи.

Я отвернулся и уже подошел к краю крыльца.

— Осторожней! Вторая сверху ступенька обледенела.

Не перенося вес на ногу, я ощупал указанную ступеньку, она действительно была скользкой. Я перешагнул сразу на следующую, сделал ещё шаг, подскользнулся и пересчитал оставшиеся ступени задницей.

— Четвертая тоже, — констатировал Саша и скрылся за дверью.

 

Мест я по-прежнему не узнавал, прохожих на улице не было. Шел снег, одет я оказался совершенно не по погоде, ноги в ботинках постепенно промокали. Улица перешла в аллею, а потом и вовсе в какое-то поле. Слой снега не стал толще, чем на тротуаре, а впереди виднелись огни города, поэтому я не стал никуда сворачивать или возвращаться.

Снегопад усиливался, задул ветер. Местами наметало довольно глубокие сугробы, и приходилось смотреть под ноги, а не вперед. В какой-то момент, подняв глаза, я обнаружил, что больше не вижу света. И вообще по ровному полю я шел уже достаточно долго. Разумеется, я продолжал идти, но появилась неприятная мысль. Вдруг это и правда был сон, только начиная не с первого входа в бар, а с того, как злой маг по настоянию Джона вернул меня к жизни. Вдруг я просто задремал в теплых объятиях суккуба. И память ко мне не возвращалась.

Ощутив вибрацию в кармане, я привычным движением достал телефон. На дисплее высвечивался рабочий номер.

— Да.

— Привет. Чё делаешь? — Насмешливая интонация и нарочитое чоканье показались мне подозрительными.

— Да так, гуляю.

— Классно тебе. А поработать прийти не хочешь?

— А должен?

— Я, конечно, сейчас проверю ещё раз, но вообще отпуск у тебя закончился вчера.

— Понял. Буду, как смогу.

— Это когда? Ты вообще где?

— Честно говоря, я малость заблудился, так что не знаю.

— А джипиэсом на телефоне тебя бог не наделил?

— Сейчас, погоди.

Я свернул звонок и открыл карту. Вскоре я увидел не только свою позицию, но и направление движения и поздравил себя с достижением небывалых высот идиотизма. Оказалось, я шел вдоль по вытянутому пруду на городской реке.

— Буду минут через двадцать, — уточнил я в трубку.

— Давай быстрее, тут какие-то траблы со светом в половине города, и у н ас немного аврал. — Договорив, коллега сразу отключился.

Я выдохнул и засмеялся. Всё кончилось. Я всего-то провёл отпуск, не как планировал, и опаздывал на смену минут на сорок. Меня ждало множество дел, на работе и не только, я повернул к берегу и прибавил шаг.