Алтай. Постниковы Часть 19 Красные в Бийске

(Ранее: Алтай.Постниковы Часть 18 Война и мир)

Декабрь 1919 года идет к концу. Ясно, что белые покидают Бийск и отступают. Носятся панические слухи, что к городу подходят партизаны - роговцы. И в то же время другие слухи, что по железной дороге идут регулярные красные войска. И вот наступил день, когда стало известно, что белые отступили совсем, и город остался без власти. Ой, как все мы, обыватели, перепугались! Ворота закрыли наглухо, у кого были ставни - прикрыли их. В каменном доме, в котором мы жили, на втором этаже ставней не было, и мы смотрели на улицу из-за занавесок. Теперь, конечно, я представляю все тягостные переживания и тревогу тети Фины, Лели и Елены. Они-то представляли, что может быть с ними, семьей бежавшего белого офицера. Ну, а меня разбирало любопытство. Я все время норовила выскочить за ворота и посмотреть, что делается на главной улице. Тетя Фина не пускала меня: «Куда ты, дурная, бежишь? Ведь убьют тебя, как пить дать убьют».
Три дня Бийск был без власти. Говорили, что какой-то полковник Киселев вывесил воззвание, призывающее к спокойствию, что все устроится. Но кто теперь кому верил? Все-таки за эти дни мне удалось дважды выскочить за ворота и сбегать первый раз на площадь к Троицкому собору. Безлюдные улицы, запертые дворы, прикрытые ставни. И вдруг я услышала пение со стороны Второвского магазина. Я помчалась к Барнаульской улице и остановилась. Странное видение предстало предо мной. По безлюдной улице шла кучка людей и пела. Впереди шли два человека и на палках несли красное полотнище, на котором большими белыми буквами было что-то написано. Что написано, я не разобрала. Но меня поразила песня, которую я никогда не слышала. Я уже знала много революционных песен, а эту не знала. Потом-то я узнала, что эти люди пели Интернационал. Я помчалась домой и доложила, что какие-то люди ходят по улицам с красным стягом (я еще не знала слова «транспарант») и поют новую необыкновенную песню.
Наша гимназия на эти тревожные дни закрылась. Досуга у меня было много. Все с нетерпением ждали подхода регулярной Красной армии. Скорей идите, скорей! Чтоб не успели раньше вас подойти партизаны. Ой, если придут роговцы - хана городу! Разграбят, убьют, сожгут! Так думали про себя большинство бийчан. Но партизаны все-таки опередили регулярные войска. На несколько дней раньше они пришли в Бийск.
В один из этих тревожных дней вдруг на улице раздался крик: «Партизаны!! По Барнаульскому взвозу спускаются партизаны!». Ну. тут уж меня никакая сила не могла удержать дома. Я, прячась от тети Фины, юркнула в ворота и побежала на Барнаульскую улицу, с которой был виден высокий подъем на гору, называвшийся Барнаульским взвозом. Действительно, весь он был заполнен конниками, нестройной лавиной спускающимися вниз. Некоторые в седлах, некоторые без седел, они сидели на лошадях. На их шапках были широкие красные полосы, у некоторых красные банты на куртках и полушубках. Были кони, у которых как попоны под седлом, а то без седла были наброшены церковные ризы. Это было особым партизанским шиком. Пели или не пели партизаны, я уже не помню, но вступали они в город с большим шумом.
Посмотрев на это зрелище, я помчалась домой, чтоб скорей закрыться да и рассказать о виденном своим. Все были удручены, были в страшной тревоге за свою жизнь. Тетя Фина непрестанно молилась. Все сидели дома и с ужасом думали: «Боже, что теперь будет? Наверно, пришел наш последний час!».
Еще один день мы просидели в такой тревоге. В середине следующего дня раздался резкий стук в дверь внизу. «Беги, Нинушка, спроси, кто стучится», -  сказала мне тетя Фина. Я побежала вниз без особой робости (было интересно) и спросила: «Кто там?». «Открывайте!» - послышался в ответ властный приказ. Я открыла дверь... Партизаны!! Двое в шапках с красными полосами, не взглянув на меня, быстро стали подниматься по лестнице. Заперев дверь, я бросилась за ними следом. Войдя в прихожую, «гости», не сняв шапок, проследовали в большую комнату, где были тетя Фина, Леля и Елена.
-Это квартира офицера Кутимова? - спросил один из партизан.
-Да, - испуганно ответила Леля.
-А где хозяин? Куда уехал?
-Не знаем.
Я слушаю этот диалог и в страхе думаю: ну, сейчас начнут расправу, убьют всех и ограбят. Но партизаны спокойно и без крика спросили: «Есть у вас оружие или военные вещи, обмундирование?». Леля, ободренная почти миролюбивым тоном мужчин, с готовностью достала из гардероба китель Григория и висевший там забытый Григорием полевой бинокль.
- Вот, товарищи, все что осталось, остальное муж забрал с собой.
Партизаны обошли комнаты, бегло осмотрели, рыться нигде не стали. Пока они ходили в маленькой комнате, тетя Фина достала из буфета бутылку мадеры и два стаканчика.
-Может быть, товарищи, выпьете по стаканчику? Вино хорошее, - искательно сказала тетя Фина и трясущейся рукой начала наливать вино.
-Нет, гражданка, не трудитесь, мы не пьем, - сказал ей один из партизан. - Ну, покедова.
И они направились к выходу, забрав китель и бинокль. Когда, они ушли, раздался всеобщий вздох облегчения.
-Слава Богу, - сказала тетя Фина, - пронесло тучу мороком.
-Не такие уж они и страшные, как про них говорили - люди как люди, - констатировала Леля.
И все-таки всех тревожила прощальная фраза партизан. В ней звучало обещание еще побывать у нас. Но партизаны больше у нас не были. Почти вслед за вступлением в город партизан, в Бийск из Новониколаевска пришла 5-ая армия. Это были те регулярные красные войска, которые с таким нетерпением, страшась партизан, ждали бийские обыватели.
В городе оживление. Теперь, уже не боясь, люди выходят на улицу. Калитки и ставни открыты. Пятая армия пока располагается в городе. В дома заходят квартирьеры. На нашей Казачьей улице расквартировывается 1-ая Ленинская батарея. Дом, в котором жил Кутимов, принадлежал частному владельцу, у которого в этой же ограде стоял 2-ой деревянный двухэтажный дом. В каменном доме наверху жили мы, а внизу еще другие квартиранты. Вот в эти два дома расквартировали начальство и штаб 1-ой Ленинской батареи. Нам очень повезло. Наверно, этот дом был лучший на Казачьей улице. К нам встал на квартиру командир батареи Серебряков Василий Петрович (бывший прапорщик царской армии). К нижним жильцам поставлен был начхоз батареи. А в деревянном двухэтажном доме, потеснив хозяина, расположились штаб и канцелярия батареи и комиссар.
Командир Василий Петрович вместе с комиссаром (очень молодым человеком) заходят к нам посмотреть квартиру. Василий Петрович мужчина лет сорока, широкоплечий, среднего роста. Волосы светло-русые, лицо бритое. Спокойный приветливый человек.
-Ну, что, - сказал он Леле и комиссару, - эта комната меня вполне устраивает.
-Хорошо, товарищ командир, - сказала Леля, - мы сегодня же освободим ее.
-Ничего не надо делать. Пусть остается все на месте. Мне достаточно постели да столика для телефона, - ответил В.П.
А потом приветливо сказал, тактично промолчав об уехавшем Григории (конечно, он уже был обо всем осведомлен):
- Ну, а теперь будем знакомиться.
Леля пригласила его в большую комнату, где собрались мы все: тетя Фина, Елена, я и Витюшка. Все мы поздоровались с ним за руку.
-А это наш комиссар Леонид Ефремович (фамилию его я забыла). Он будет часто бывать здесь.
Комиссар тоже вежливо пожал всем руку.
Так состоялось наше первое, такое счастливое, знакомство с красными, коммунистами. Командиры ушли, а мы сели, и душа у всех нас отходила от страха и тревог последних дней. Наконец Леля спохватилась: «Ну, что это мы сидим, надо скорее убраться, все вычистить, все вымыть, выскрести, чтоб был везде порядок и чистота».
За эти тревожные дни у нас опустились руки, квартиру не убирали, ни за что не могли взяться, только слонялись да поглядывали в окно за занавески. Елена стала убирать в маленькой комнате (командирской). Леля, протерев все в большой комнате, пошла убирать в кухне, а мне велела мыть пол. Я принялась за дело, мыла и скребла во всех углах. Полезла под Григорьеву варшавскую кровать мыть пол. Вижу, там у стены стоит не очень большой ящик, и в нем какие-то штуки, вроде большой картошки. Коричневые и все из ромбовидных долек. Я выдвинула ящик и позвала негромко Лелю:
-Леля, посмотри-ка, что это за штуки в ящике? Леля взглянула и побледнела.
-Гранаты!!! Григорий забыл гранаты. Что теперь делать? – с ужасом спросила она.
На наши тревожные голоса поспешили в большую комнату тетя Фина и Елена. Они тоже изменились в лице, увидев зловещий ящик.
- Ну, все! Теперь нас арестуют и неизвестно, что еще будет,- с отчаянием сказала Леля. Но тетя Фина, хотя и испугалась очень, но постаралась успокоить всех.
-Не будем отчаиваться. Господь Бог видит, что мы не виноваты, не обманываем никого. Он уже проявил нам Свою милость, послав нам на квартиру доброго человека. Вот и не будем убирать ящик, а сразу, как придет Василий Петрович, все скажем ему и отдадим гранаты. Будем надеяться, Бог милосерден.
Закончив уборку, подготовив хорошую постель на тетиной кровати, поставив у кровати столик, как было сказано командиром, мы в основном перебазировались в большую комнату. В комнате командира остался полупустой гардероб и старый комод. Теперь Леля будет спать с Витюшкой, тетя Фина на Григорьевой кровати, а мы с Еленой на полу на зеленом ковре между креслами.
В конце дня пришел Василий Петрович со своим вестовым (красноармейцем). Леля выждала минуту, когда командир отослал своего вестового куда-то с поручением, и попросила разрешения войти.
-Пожалуйста, проходите, Ольга Владимировна, - отозвался командир.
-Василий Петрович! - сказала Леля, - пойдемте в нашу комнату, я хочу Вам что-то показать.
-Вот, - сказала Леля, войдя с ним в комнату, - это гранаты, которые мой муж, очевидно, забыл при отъезде. Мы их сегодня нашли при уборке. Поверьте, пожалуйста, что мы не знали об этом оружии, что оно находится в нашей квартире. Видимо, Григорий доставил его сюда, когда меня и мамы не было дома, а потом забыл сказать, а может, и не хотел пугать нас. Поверьте, что мы не виноваты, что мы не скрывали такого страшного дела, -  уже умоляла Леля, а мы все испуганно молчали и смотрели на командира. А Василий Петрович, наверно, уже увидел, что тут остались всего-то несчастные запуганные женщины. Он великодушно сказал:
-Успокойтесь, Ольга Владимировна. Никто вас в плохом не подозревает. Очень хорошо, что Вы сами первая указали находку. Сейчас вернется вестовой, и я пошлю за комиссаром и красноармейцами. Ящик с гранатами унесут как сданное оружие, и все будет в порядке. Я верю вам.
Пришел Леонид Ефремович, и Василий Петрович ему все рассказал. Потом пришли красноармейцы и унесли злополучный ящик с гранатами. По крайней мере, на наших глазах никакого акта не составляли. Так закончился и радостью, и тревогами этот первый день нашего знакомства с красными командирами.
Жизнь в городе начала налаживаться. Начались занятия в гимназии. В гимназии я встретилась со своими епархиальскими девочками. В 5-ом классе училась Нина Белова и Нюра Жалыбина. Я сидела за партой с девочкой Тоней Ивановой и никак уж не думала, что в будущем она будет моей родственницей, что несколько лет нам придется вместе работать, и в старости мы будем связаны крепкой родственной дружбой.
Нина Белова сидела впереди нас с девочкой Зиной Васильковой. Они уже дружили. А тут появилась я, и по старой епархиальской общности стала больше бывать с Ниной, да и жили мы с ней почти рядом. Запомнилась мне там еще одна девочка Лиза Фетисова. Это была бойкая деятельная девочка, немного шепелявая. Позднее и много позднее жизнь свела нас снова и при особых обстоятельствах.
Учителей в гимназии я, кроме француженки Жозефины Иосифовны и литераторши Валентины Григорьевны, не помню. Я исправно учила уроки, ходила в гимназию, а душой была дома, где все было так интересно, потому что все события яркие, драматичные и люди интересные были в этой, домашней жизни.
Василий Петрович, комбат, с утра уходит и приходит только вечером. Тетя Фина, благодарная командиру за доброе к нам отношение, с первых же дней стала заботиться о нем. К его приходу уже обязательно был готов горячий чай и приготовлено что-нибудь к ужину (благо в кладовой продуктов было навалом). Сначала Василий Петрович отказывался от ужина, но, увидев, что он этим сильно огорчает тетю Фину, стал присаживаться к столу. А потом уже сам предложил: «Ну, что это я один как барин буду ужинать, давайте все вместе за один стол садиться». Так повелись у нас эти вечерние чаепития и интересные беседы. Хотя не все говорил нам Василий Петрович, и многое не договаривали мы ему. Почти каждый вечер приходил к командиру комиссар по делам, а потом оставался на чаепитие.
Леонид Ефремович молодой, лет 25 человек. Еврей. Высокий, стройный, с кудрявой темно-русой шевелюрой. Лицо некрасивое, но веселый лукавый взгляд темных глаз, слегка ироническая улыбка делают его очень привлекательным.
В Василии Петровиче не чувствуется большая образованность, похоже, он из поздних прапорщиков. Но он умный, спокойный, уверенный в себе, но в то же время скромный человек. Комиссар же из интеллигенции. Возможно, из студентов. Очень эрудированный, прекрасный и интересный рассказчик и собеседник. И в то же время прост. Видно, что с Василием Петровичем у них полный контакт.
Так нам хорошо с этими людьми, и кажется, что нет за стенами этого дома, за пределами этой улицы, на которой расквартировалась 1-ая Ленинская батарея 5-ой армии, ни борьбы, ни жестокости, ни страшных событий. А события эти есть, и они прямо касаются близких нам людей. Из Тогула негласно пришло Елене и Лёле известие, что там происходит страшная трагедия. Карательный отряд белых, забирая в плен партизан, привозил их в Тогул, где и происходила казнь. По нескольку дней трупы повешенных партизан болтались на виселицах, очевидно, для устрашения. Роговский отряд окружил Тогул. Тогда белые, а вместе с ними и те тогульские жители, кто боялся партизан, перешли в каменную церковь и закрылись там наглухо. На колокольне были во все четыре стороны выставлены пулеметы. А поскольку у Кутимова Владимира Ефимовича (отца Елены и Григория) были два сына белые офицеры, он, боясь расправы партизан, со всей семьей тоже укрылся в церкви. Вот эту-то страшную весть сообщили Елене. Боже! В каком она была отчаянии, как она рыдала от горя. Ведь там в этом каменном мешке ее отец, мать, старшая сестра с двумя сыновьями, младшая сестра Валентина, 12 - 14летние братья Петя и Виска. Не знаю, что чувствовали Леля и тетя Фина. У них была обида на эту родню за недружелюбное отношение к Леле. Но думаю, что тетя Фина как христианка жалела их. Я, правда, их никого еще не знала и только у Лели познакомилась с Еленой.
Вечерами, когда приходили командиры, Елена брала себя в руки, и никто из нас не упоминал о Тогуле и о том, что там происходит. Да Василий Петрович и комиссар тоже не касались военных тем. Они просто отдыхали от дневных забот, всех тревог военного времени. И эти наши вечерние чаепития, разговоры и рассказы на разные бытовые темы были для них разрядкой.
Леонид Ефремович иногда брал гитару, которая была у Лели, играл на ней и пел романсы. Елена и Леля не пели. Но я, если был знакомый романс, присоединялась к певцу, и у нас получался неплохой дуэт. Так шла наша жизнь.
Василию Петровичу в комнату провели полевой телефон (они называли его «зуммер»). Когда я убирала в командирской комнате, мне всегда так хотелось снять трубку и послушать, что там говорят, тем более что телефон я в своей жизни видела первый раз. Но я не соблазнялась, потому что мои жизненные правила не позволяли подслушивать: это я считала подлостью.

(Продолжение следует)