132 Соратники

                И положил его тело в своей гробнице,
                и плакал: увы, брат мой!
                3-я Царств, 13, 30


     Харпер Смит получил отпуск.
     Три года он мог провести на Земле, но земные женщины не ждали разведчиков. Харпер поступил так, как поступало большинство – сел на корабль и умчался прочь.
     Направление, дальность, режимы полёта выбирал отпускник, остальное: учёба, сбор, обработка информации, составление космогонических и навигационных карт, жёсткий корабельный распорядок, постоянная связь с портом приписки не отменялось никогда.
     С некоторых пор у Харпера развилась привычка проводить свободное время на смотровой палубе. Он подолгу сидел в кресле, рассматривая россыпи молчащих звёзд в чёрных просторах; иногда бродил по палубе, увлекая за собой веер слабых теней, отбрасываемых его фигурой от чужих солнц, порой прижимался лбом к прозрачной оболочке палубы, словно пытаясь вырваться наружу, на волю.
     В бедной голове Смита билось: “Ида, Ида…”
     Четыре раза в сутки Харпер приходил в навигационный отсек. Он опрашивал бортовые системы корабля, изучал собранную информацию, работал с картами.
     Освободившись, пилот вычерчивал возможные траектории своего вольного рейса. В объёмном поле штурманского монитора змеились разноцветные линии, каждая представляла собой предполагаемую трассу к предполагаемой цели. Харпер играл, он давно знал, куда летит, но не стремился к конечному пункту самым коротким путём. Он менял масштаб изображения, звёздные системы заменял сферами и причудливые кривые прошивали сферы насквозь, либо вились между ними словно живые.
     Корабль Харпера звался “Галактион”.
     “Галактион” совершал свой второй рейс.
     Полёт проходил ровно и безмятежно, но однажды, после очередной перемены курса, приёмники “Галактиона” зафиксировали шедшие пачками упорядоченные сигналы в диапазоне частот, принятом для радиосвязи в системе Галактического Разведывательного Управления. Сопровождаемые помехами, этими несмолкающими шорохами Вселенной, сигналы различались плохо, порой исчезали вовсе, но своими настойчивым однообразием возбуждали у Харпера странное чувство беспомощности. Одинаковые по продолжительности, разделённые равными паузами, циклы позывных сообщали: “Я есть”. Но, погружённый в свои мысли, Харпер слушал рассеянно и в чередованиях пауз и импульсов не улавливал смысла. Он даже не придавал значения сигналам – мало ли в космосе частных циклических процессов, лишь какое-то чутьё заставило его заняться ими.
     Он с трудом определил точку небесной сферы, в которой находился источник сигналов. Трудности возникли из-за того, что уверенный приём длился не более двух часов, затем интенсивность сигналов снижалась и они вообще прекращались, а затем, через девять часов появлялись вновь и цикл повторялся. Очевидно, источник находился на вращающемся небесном теле небольших размеров.
     Правильная организованность сигналов не оставляла сомнений в искусственном происхождении источника, более того, это были позывные разведывательного корабля Галактического Разведывательного Управления. 
     Харпер обратился к Классификатору сигналов.
     И нашёл.
     Сигналы принадлежали земному кораблю-разведчику “Океан”.
     В Галактическом Реестре (раздел “Космические Летательные Аппараты”) значилось:
“Океан”            –  космический корабль-разведчик
позывные           –  (описывался цифровой код позывных)
тип судна          –  Е (explorer)
назначение         –  глубокая многоцелевая разведка пространства и небесных тел
экипаж             –  до 7 человек
дата постройки     –  3286 год
                (далее следовали технические подробности)
Порт приписки     –  база “Центр” Галактического Разведывательного Управления   
Выполненные рейсы  –  перечислялись экспедиции и достигнутые результаты)
Пилоты                –  (перечислялись имена)
Последний рейс     –  База “Центр” –  сектор Ха 1824
                Начат  – 12. 06. 3398 г.
                Экипаж – 1 человек: пилот экстра-класса Ричард Хайберн
                Рейс не окончен. Связь прервана 12.10.3406 г.
                Судно считается пропавшим без вести с 12.10.3431 г.”
     В справке указывалась и цель последнего рейса “Океана”: “Попытка контакта с неизвестной цивилизацией предположительно высокой степени развития”.
     Харпер обратил внимание на то, как мягко формулировалась цель полёта: “попытка контакта”. Он удивился и тому, что экипаж “Океана” в таком ответственном рейсе состоял из одного человека, но в справке никаких разъяснений не давалось.
     Харпер нашёл сведения о Ричарде Хайберне и увидел лицо человека, жившего тысячу двести лет назад.
     Пилот отправил сообщение на Базу и укорил себя за рассеянность, за то, что не сразу распознал хорошо известный ему стандартный цифровой код разведывательных кораблей. 
     В последнее время Харпер часто ошибался; болезнь медленно покидала настрадавшуюся душу.
     Источник сигналов с позывными “Океана” находился в системе заурядной жёлтой звезды, внесённой в Звёздный Каталог под невыразительным номером. Она лучилась неподалёку, чуть в стороне от пути Харпера Смита.   
     Правила космической навигации строги и однозначны.
     Траектория полёта “Галактиона”, обусловленная доселе самым странным и непонятным законом Вселенной – человеческим желанием, превращалась теперь в строгую прямую, тянущуюся к голубому огоньку, трепетавшему в перекрестье осей экрана бортового астронавигатора.
     Харперу предстояло узнать причину гибели “Океана”. 
     Район, в котором сейчас находились земные корабли, был практически не изучен, инструкции запрещали максимальные скорости в незнакомых местах, но что такое параграфы и пункты для такого молодца, как Харпер, славившегося своей осторожностью и находчивостью, что такое два – три парсека для такого корабля, как “Галактион”?
     Тем не менее, скорость следовало сбросить. Из глубин космоса нёсся метеоритный поток, и по расчётам получалось, что Харпер, “Океан” и поток встретятся в одной точке пространства одновременно.
     В объёмном поле штурманского монитора Харпер создал картину развития событий. Полыхало центральное светило – жёлтая звезда, суетились спутники. Эллиптическую линию орбиты шестого спутника Харпер выделил ярче, по ней, мигая в такт сигналам, перемещался источник позывных. Две прямые обозначали траектории полёта “Галактиона” и метеоритного потока. При принятой “Галактионом” скорости все три линии сливались в одну точку. Объёмное поле озарялось вспышкой, в которой сгорали и шестой спутник, и корабль Харпера, а метеоритный поток стремился дальше. Затем изображение исчезало.      
     Харпер раздражённо отвернулся, отдал команду на выработку оптимального режима движения и ушёл на смотровую палубу.
     Он сел в кресло, поднял глаза.
     Необыкновенно красивая спиральная галактика в созвездии Большой Медведицы* сияла в бескрайнем безвоздушном пространстве. Харпер любил её, знал каждый завиток далёкого небесного создания, восхищался нежными переливами красок и, казалось, различал малейшие детали невооружённым глазом. Он даже не задумывался о том, что эта правильная геометрическая фигура состоит из мириадов звёзд, разделённых огромными промежутками. 
     Харпер метался по палубе, не находя места.
     …Метеоритный поток прошёл мимо “Океана”, а вскоре и “Галактион” вторгся в объём, занятый системой жёлтой звезды и устремился вслед шестому спутнику.               
     Собранная информация позволила разработать точную модель звёздной системы. Когда-то шестым спутником жёлтой звезды была твёрдая планета, но она давно распалась и осколки её угрюмым хороводом влачились вокруг своего солнца.   
     Есть много причин, по которым гибнут планеты.
     Источник сигналов, собственно сам “Океан”, покоился на одном из осколков, ставшим самостоятельным небесным телом. Около девятисот километров в диаметре, он совершал один оборот вокруг собственной оси приблизительно за восемнадцать часов.
     Две линии, изображавшие в объёмном поле штурманского монитора траектории полёта “Галактиона” и орбиты источника сигналов, слились в единую; это означало, что “Галактион” лёг на заданный курс и догоняет “Океан”.
     Осколок планеты – астероид, неторопливо рос, заполняя собой рабочий экран близкого слежения.
     Но вот и рандеву, встреча кораблей, живого и мёртвого.
     Два вымпела, два космических судна, два экипажа встретились.
     Харпер уравнял скорости и “Галактион” завис над безжизненным и угловатым астероидом, последним приютом Ричарда Хайберна.
     Харпер внимательно смотрел на экран.
     Как-то неловко стоял заякоренный корабль-разведчик. На носовой части сохранилась надпись “Океан” на спейсворде, языке, ставшем латынью космоса. Метрах в трёхстах слева по борту от “Океана” располагалась небольшая ступенчатая пирамида с плоской вершиной накрытой прозрачной крышкой, под которой угадывались очертания лежащей человеческой фигуры в скафандре. Пирамида накренилась в сторону одного из разрушенных углов, отчего тело космонавта сместилось от первоначального положения.
     Харпер вздохнул.
     Астероид медленно вращался и вскоре “Океан” ушёл в ночь.
     Харпер ещё раз поднял технические данные “Океана”. Даже беглого знакомства с ними и сопоставления с реальностью оказалось достаточно, чтобы понять насколько тяжело искалечен разведывательный корабль. Харпер не углублялся в подробности; решение высадиться, чтобы на месте разгадать тайну гибели “Океана”, было совершенно естественным.
     “Г-1РЧ” (“Галактион” – первый разведывательный челнок) скользнул в облёт астероида.
     Малое поле тяготения астероида позволяло вести челнок на самой экономичной скорости и неторопливо проплывали внизу сверкающие в лучах далёкого светила острые грани скал. Харпер рассматривал последнее пристанище своего сотоварища. Щербатая и тёмная поверхность астероида, сложенная из базальтовых пород, обычного строительного материала планет, незаметно переходила в черноту открытого космоса.
     Показался разветвлённый корпус “Океана” и грустное зрелище предстало глазам Харпера.    
     Харпер посадил челнок, грудью навалился на штурвал и застыл.
     Справа кое-как стоял, почти лежал “Океан”.
     В конструкции потерпевшего крушение корабля Харпер разобрался на борту “Галактиона”. Чрезвычайно удачная компоновка межзвёздного корабля, предназначенного для глубоких космических рейдов, почти не менялась тысячелетиями; такие же технические решения были заложены и в конструкции “Галактиона”. И сейчас, разглядывая останки “Океана”, Харпер безошибочно определял степень повреждения различных частей космолёта.
      В корпусе двигательного модуля “Океана” зияли пробоины и несомненно, что маршевые и манёвренные двигатели вышли из строя. Харпер подумал об искусстве пилота, сумевшего посадить корабль на слабых швартовочных двигателях. “Плоскости солнечных батарей разбиты, параболические антенны деформированы, значит, – отмечал Харпер, – генеральная энергетическая система не функционирует…, навигационная система не функционирует…”. 
     Итак, “Океан” погиб, невосстановим.
     Радиомаяк находился в носовой части “Океана”.
     Былое чудо техники, итог неустанного умственного и физического труда десятков миллионов людей, результат бесчисленных дней и ночей, проведённых над чертежами в тихих комнатах, за машинами в шумных цехах, на испытательных полигонах, чудесное порождение мысли, созданное из бесформенных кусков неодушевлённой материи, удивительное устройство, обладавшее колоссальными возможностями, практически неуничтожаемое, когда-то послушное любому желанию пилота, теперь грудой металла лежало на безымянном астероиде в глубинах Вселенной. Такое, впрочем, случалось в истории человечества; Харпер много раз встречал разбитые земные корабли на чужих планетах, но при виде странно искалеченного “Океана” он испытал особенно щемящее чувство.
     Слева возвышалась искусственная платформа в виде небольшой ступенчатой пирамиды, на вершине которой стояла усыпальница Ричарда Хайберна.
     Светил здешний день, очень короткий. Падали резкие тени, подчёркивая неровности рельефа. Преобладал чёрный цвет, другому неоткуда взяться на мёртвой скале, цвет, поглощающий свет и тепло без остатка, и лишь яркие точки звёзд указывали черту близкого горизонта.
     В кабине челнока спокойно и уютно; ровно светятся указатели, текущая информация струится чередой цифр на панелях приборной доски контроля за наружной средой, тихо стучат счётчики корабельного и локального времени.
     О чём думал Харпер?
     Наконец, откинувшись на спинку кресла, он вздохнул – уже в который раз; привычно-настороженно скользнул глазами по индикаторным огонькам и вызвал “Галактион”. Харпер запросил сведения о состоянии пространства за последние двенадцать часов и прогнозы на двести сорок часов вперёд, выполняя тем самым обычные процедуры перед выходом в открытый космос. Особой ситуации не предвиделось, единственные опасения вызывал новый метеоритный поток, только что появившийся в зоне уверенного прогнозирования. Поток исходил из того же радианта, что и предыдущий, и предполагалось, что он своим краем заденет астероид. Харперу следовало увести корабль из опасной области.
     Харпер мог оставаться на астероиде максимум семьдесят два часа.
     Он мысленно распределил остающееся время.
     Разведчик проверил скафандр, ещё раз оценил текущую информацию, накинул шлем на голову, застегнулся; переключил на себя канал прямой связи с “Галактионом”.
     Раскрылся люк, развернулся лёгкий трап, ударился о камни, отскочил, ещё раз ударился, наконец, твёрдо оперся и нога человека, второго в истории астероида, ступила на скалу.
     Пилот нацелил гарпунную пушку, нажал гашетку. Гарпун, потянув за собой страховочный леер, вплавился в базальтовое тело пирамиды. Харпер пристегнулся к лееру.
     Пройдя немного, Харпер оглянулся. Вдоль леера над следами вились последовательно опадающие облачка межзвёздной пыли, ставшей почвой астероида.
     Поднявшись по грубым ступенькам и подойдя к усыпальнице, пилот остановился. Надгробие представляло собой прямоугольный колпак из прозрачного материала, своеобразный саркофаг, сквозь который виднелось ложе, аккуратно сложенное из кусков базальта. “Чтобы вечный сон был слаще” – подумал Смит. Тело Ричарда Хайберна со сложенными на груди руками прикреплялось к камням тремя хомутами, перехватывающими шею, пояс и ноги.
     Метеорит, упавший с неба, расколол пирамиду на две части. Трещина прошла возле ложа Хайберна, оно сильно накренилось и тело не соскользнуло в провал благодаря хомутам. Отлетевшие при ударе осколки породы изнутри разбили боковую стенку гробницы.
     Харпер обошёл саркофаг.
     Он смёл вездесущую пыль с верхней, слегка выпуклой, крышки колпака и в косом свете далёкого светила увидел неживое лицо. Глаза мумии были открыты – мертвец смотрел на свои любимые звёзды. Харпер невольно проследил за неподвижным упорным взглядом – и так совпало, что в эту минуту взгляд Хайберна был устремлён на красавицу-галактику, изящной спиралью закрутившейся во тьме космоса, на ту самую галактику в созвездии Большой Медведицы, которой неустанно любовался сам Харпер в свободные минуты. С каким смыслом выбрал умирающий пилот место погребения? Неужели и он, будучи живым, даже невооружённым глазом видел малейшие детали в еле различимом сгустке материи на другом конце Вселенной и так же восхищался переливами нежных красок? Неужели и он, давно умерший человек, одинокий странник, ненужный земным женщинам, перенёс свои чувства на туманное пятнышко в неизмеримой ничем дали?
     Кто же он такой, Ричард Хайберн? Каково настоящее имя этого человека? По высохшему чёрному лицу космолётчика невозможно догадаться, к какой земной расе принадлежал он. По удлинённому черепу можно было предположить, что происходил он из района Северного Средиземноморья или Европы, где подобный тип людей ещё изредка встречался. Харпер припомнил объёмный электронный портрет Ричарда – правильные черты лица, серые глаза, каштанового цвета волосы. Фамилия Хайберн ничего не говорила, лишь свидетельствовала об устойчивости многовековой традиции брать себе имена на спейсворде. Некоторые разведчики от рождения носили имена на спейсворде, как, например, Харпер, но что земное имеет значение на жалком клочке материи чужой звёздной системы?
     Астероид вращался быстро и когда Харпер вновь заглянул в лицо мёртвого пилота, тот смотрел уже на другие звёзды.
     Восстанавливать усыпальницу Хайберна не имело смысла. Смит решил разобрать старый могильник и сложить новый.
     У ног Хайберна матово блестела металлическая табличка с текстом. Выполненный тепловым карандашом чёткими печатными буквами (косморазведчиков учили читать и писать) текст гласил:
“11 января 3402 года.
     Я, Ричард Хайберн, потерпел крушение и посадил свой корабль на этот заброшенный астероид. Причины аварии, погубившей “Океан”, установить не могу. Полностью разрушены двигательный модуль, навигационный отсек, вычислительно-навигационная система. Опознавательный атомный радиомаяк включён в 14.32.46 12 октября 3402 года по земному летоисчислению. Сигналы будут идти в дальний космос в течение четырёх тысяч лет.
     Нашедшего “Океан” прошу оставить мою могилу под звёздами.
                Р. Хайберн”

     – 1 200, – Харпер так и подумал, цифрами: – 1 200.
     - Тысяча двести, – вслух произнёс он. – Боже мой! Тысяча двести лет.
     – Хороший срок для истории, малый для Вселенной. Слишком долгий для человека. Представить его себе день за днём, год за годом невозможно. –  Носком ботинка Харпер тронул щебёнку. – А камень в порошок не рассыпался.
     Харпер вернулся в челнок, разделся, просмотрел поступившую информацию. Новый метеоритный поток мчался на астероид.
     “Так, – размышлял Смит, – что мы сделаем? Могильник закроем защитным экраном, энергию возьмём от ядерного генератора радиомаяка. Надвигается ночь, пора за работу”.
     Харпер подвёл челнок к “Океану”, медленно облетел погибший корабль. Шлюзовый модуль был исправен и челнок точно сел на направляющие стыковочного устройства.
     Пилот изучил все помещения “Океана”. Системы, обеспечивающие движение, ориентацию, связь, слежение за пространством вышли из строя. Двигатели расплавились, превратившись в бесформенные слитки, покрытые застывавшими на вечном холоде потеками металла и муаром давно разложившихся органических масел. Системы жизнеобеспечения сохранились и Ричард Хайберн мог прожить в уцелевших секциях “Океана” достаточно долго.
     Но, возможно, потерпевший кораблекрушение пилот не стал ждать естественной смерти.
     Ничего не нашёл Харпер, что могло бы прояснить причину гибели корабля. Хайберн считался пилотом высшего класса и получить такие повреждения управляемый им “Океан” просто не мог. Невольно напрашивалась мысль об избирательном действии внешних причин, например, могло случиться нападение некоего врага, и хорошо осведомлённого, но для такого заключения серьёзных оснований не имелось. “Замечательная мысль для игры воображения”, – грустно улыбнулся Харпер.
     В долгие часы одиночества на борту “Галактиона” будет о чём подумать.
     Удивительные задачи, обычно не решаемые, ставит Пространство.
     С интервалом в тысячу двести лет два пилота бродили по погибшему судну. Один из них был обречён и знал об этом.
    Харпер словно присутствовал при том, как Хайберн в последний раз обходит “Океан”,  осматривает все помещения, включает аварийный радиоисточник, последнюю надежду, на зов которой при жизни Хайберна никто не откликнется. 
     …Бортовой информационно-вычислительный комплекс “Океана” не работал, доступа к информации “Океана” не имелось. Узлы памяти не сохранились.
     Таймер режима напомнил о распорядке дня.
     Харпер покинул “Океан”. Ночевал он на челноке, а наутро с первыми лучами чужого солнца принялся за работу.   
     Возле пирамиды, построенной Хайберном, Смит расчистил площадку, взял со старой постройки пригодные камни и уложил в новую пирамиду, полностью повторившую предыдущую, добавил недостающие блоки, щели залил расплавленным базальтом, на плоской вершине поставил саркофаг и положил тело своего товарища в гробницу. Затем Харпер протянул кабели к генератору радиоисточника “Океана”, развернул солнечные батареи и покрыл могильник защитным полем средней интенсивности.
     Окончив работу, Харпер вернулся в челнок, сел в кресло пилота, лёг грудью на штурвал и застыл. Он видел ту же картину, что и в минуту посадки: серебристо-серый “Океан”, пирамида, за ними чёрное небо.
     Тысячу двести лет лежало тело Ричарда Хайберна, ничем не тревожимое и вот случилось негаданное, но обычное происшествие, – случай, не предсказываемый никаким Провидением, никакими расчётами, никакой наукой. Упал метеорит, неживой странник, прилетевший неведомо откуда, и разворотил могилу.
     Засыпая, Харпер представил себе, как пилот Ричард Хайберн подыскивает себе местечко для могилы – ложе для вечного сна, на котором он будет ждать смерти или спасения, как день за днём подтаскивает камни, подгоняет их друг к другу, складывает себе гробницу, как, наконец, сам поднимается по ступенькам, пробирается в усыпальницу, ложится, устраивается поудобнее; как защёлкивает хомуты на щиколотках, на поясе, как складывает руки на груди и защёлкивает последний хомут. Он устремляет взгляд в небо, к звёздам, прощается с ними и включает устройство консервации, за шестьдесят часов превращающее человеческое тело в мумию, способную сохраняться тысячелетиями. Так в безвыходных ситуациях требуют инструкции.
     Ричард Хайберн был неисправимый романтик.
     Но другие в разведчики не шли.
     Ему повезло. Он не погиб при катастрофе, его космическое судно не притянула скрытая звезда, не захватило чужое солнце из-за ошибки в навигации. “Океан” не наскочил на непредсказуемую мель, что возникают порой в пространстве, “Океан” не разорвало в электрическом поле и не закрутило винтом в спиральном магнитном. “Океан” не потерял управление, не стал игрушкой гравитационных бурь. Ни “Океан”, ни сам косморазведчик не превратились в облачко атомов и молекул и не рассеялись бесследно по Вселенной.
     Конечно, Хайберн не хотел умирать, но жить уже не имело смысла.
     Харпер проснулся.
     Осталось два часа безопасного времени.
     В судовом журнале Харпер запишет: “Причина исчезновения “Океана” – кораблекрушение”.
     …Он стоял у изголовья соратника.
     Харпер склонил голову, шепча молитву, которую знал и произносил не раз каждый космонавт. Неупокоенная душа Ричарда Хайберна возвращалась человечеству.
     Сонмы немерцающих лучистых звезд светили соратникам. 
     С этой минуты мёртвое тело Ричарда Хайберна, разбитый “Океан” навсегда становились для людей такими же фактами Мироздания, такой же данностью реального мира, какими был и астероид, и звёзда, и мириады подобных ей. Они существовали так же, как существовала комета, месяц назад мелькнувшая перед Харпером, как метеориты, что пронеслись мимо, задев могилу, – всё в безмерном космосе, рассыпанные в нём сгустки материи были так же осязаемы, так же действительны, также вне человека, как египетские пирамиды, музыка Бетховена, фрески Микеланджело.
    В Галактический Реестр в разделы “Космические Летательные Аппараты” и “Пилоты” внесут изменения.
     Харпер устремил ствол ракетницы к небу.
     Ни один наблюдатель не заметил, как в чёрных просторах Вселенной вспыхнули и погасли одна за другой двадцать синих, жёлтых, красных, зелёных звёзд. Они мелькнули меж других, вечных, в память об одном представителе странного человеческого племени, в котором не было ни женщин, ни детей, но которое, тем не менее, никогда не вымирало.



* Галактика М81 по каталогу Мессье.