Гренадеры. Подвиг царской Гвардии. Ч. 3, Гл. 5

               

                14
 
        После окончания боевых действий с колчаковской армией в народе стали говорить:
 — Настала та пора, что не надо топора.
       Бойцы мечтали, что всех распустят по домам, но ещё продолжались бои в Забайкалье с отступающими каппелевцами, войсками атамана Семёнова, барона Унгерна и генерала Молчанова. Партизанские отряды влились в ряды регулярной Красной Армии и продолжили бои с отступающими на восток белогвардейцами. Молодые бойцы пополнили ряды пехотных и кавалерийских частей армии Тухачевского. Отдельные коммунистические дружины были сохранены и переименованы в Отряды Особого Назначения, дислоцировавшиеся в городах по всему Приангарью.
        Фёдор записался добровольцем в кавалерийский гарнизон, находящийся на станции Половина. Он получил жеребца, новое седло и остальную амуницию. Кроме красноармейской формы и сапог со шпорами, ему выдали новую длиннополую шинель, будёновку, кавалерийский карабин и шашку, чем он очень гордился. В том же году он женился на юной девице, дочке командира, с которой познакомился в партизанском отряде.
       Федота и племянника Гаврилу зачислили в железнодорожный отряд во Вторую Дальневосточную дивизию 5-й Красной Армии. С дивизией они дошли до Владивостока. Вернувшись домой, вместе пошли учиться на помощников машиниста. Затем стали работать на паровозе на ветке Тайшет-Слюдянка. 
        Ранней весной 1922 года Федот встретил девушку, с которой связал свою судьбу. Это было на станции в областном центре. Грузовой эшелон был загнан на запасные пути. Отцепив локомотив, машинисты погнали паровоз к водонапорной башне к гидроколонке, чтобы набрать воды. Загрузив в тендер уголь, проверив буксы, рессорный балансир и другие механизмы, вернулись в депо. По лестнице с поручнями Федот слез с паровоза, чтобы поставить металлические башмаки под сцепные и движущие колёса. Напротив был перрон, где пассажиры с тюками и мешками ждали прибытия поезда.
        Послышался колокольный звон, раздававшийся с Николо-Иннокентьевского храма. Остановившись, чтобы перекреститься, почувствовал пристальный взгляд. Напротив через пути, среди толпы, стоял крепкий парень с тюком, рядом с которым была хрупкая девушка. Незнакомец внимательно разглядывал его и, улыбнувшись, неожиданно прокричал:
 — А мы, кажись, встречались. Ты часом не служил в Московии в Таврическом полку?
        Перейдя путь, чтобы ближе рассмотреть пассажира, машинист паровоза ответил:
 — Было дело. В гренадёрах у полковника Сурина.
 — То-то я смотрю и думаю: где-то виделись.
       Затем с перрона он сделал шаг навстречу, оставив небольшой мешок у ног девушки:
 — Федьша, родной!
 — Вася?
 — Узнал! — тоже заулыбался парень.
        Они обнялись, как лучшие друзья, разлучённые войной восемь лет назад.
 — Думал, что больше никогда не увижу никого из боевых друзей по полку!
 — Верно. Мало кто выжил из нас.
 — Анисима потерял, а потом тебя. Дюже тоскливо стало на душе.
 — Я тоже часто тебя вспоминал.
        Так совершенно случайно встретились два боевых товарища, прошедших через страшные бои и штыковые атаки в первые месяцы жестокой войны с австро-германцами.
       Это был Упругин Василий, сослуживец по Гвардейскому Таврическому Лейб-гренадёрскому полку. Радостные от неожиданной встречи друзья отошли в сторону и не могли наговориться.
       Василий немного рассказал о себе, о бойцах и командирах Первого гренадёрского батальона, о том, как был тяжело ранен в атаке. После излечения был комиссован из армии, потому и выжил. Затем стал расспрашивать своего друга о его злоключениях.
       Федот кратко рассказал о том, что чудом выжил во время газовой атаки. А также о том, что был в плену.
 — А помнишь, как ты один отбивался против пулемётного расчёта австрияк под Люблином? — засмеялся Василий.
 — А ты свалил тех двоих, с кем я сцепился? — улыбнулся кочегар.
 — Ага.
       Неожиданно вдали показались облачки белого дыма и сразу послышался отдалённый звук паровозного гудка. Толпа на перроне заволновалась и зашевелилась. Раздались крики: «Идёт! Идёт!».
       Через пути на перрон бежало несколько человек, перепрыгивая через железнодорожные рельсы.
 — Мне пора, Федя, — прервав разговор, сказал Вася.
       К забитой пассажирами и провожающими платформе медленно подходил локомотив, который тащил старенький паровоз Эшка. Надо было спешить, и боевые друзья обнялись на прощание.
 — Вот, сестрицу младшую приезжал проведать, — кивнул Василий на молодую девушку.
 - Одна она у меня осталась. Кубанцы-земляки подсказали, что она живёт в Иркутске. Как устроюсь в Миассе, заберу её к себе.
       Федот впервые внимательно посмотрел на скромную черноволосую девушку, которая стояла чуть сбоку и прятала глаза.
 — Здравствуйте.
 — Здравствуйте, — залившись краской и потупив взор, ответила девушка.
       Поезд ещё не успел остановиться, как началось движение. Клубы дыма пополам с паром окутали перрон. Люди прыгали с подножек вагонов и открытых тамбуров. Другие пытались заскочить на буфера, мешая приехавшим.
       Начался невероятный гвалт и движение масс. С большим трудом Федоту удалось пропихнуть Василия в вагон, где даже на полу сидели пассажиры со своим скарбом и мешками. Они вновь обнялись, и Василий попросил:
 — Пока не пристроился. Как устроюсь на завод, заберу сестру. Она на фабрике работает, поэтому не захотела со мной ехать. Ты присмотри за ней, Федьша?
 — Хорошо, брат. Удачно тебе добраться до дома.
 — Как доберусь, сразу напишу тебе!
 — Буду ждать!
       Гулко зазвенел привокзальный колокол, и паровоз, выбросив струю белого пара, дал длинный гудок, означавший отправку.
       Состав резко дёрнулся, лязгнув сцепками, идущих от начала всего эшелона в самый конец. Вновь заревел паровозный гудок, и локомотив, шипя и ухая, медленно пошёл на запад, постепенно увеличивая обороты.
       На перроне среди приехавших и провожающих одиноко стояла сестра Василия, махая платочком в сторону уезжавшего вагона. Федот украдкой внимательно рассмотрел её и отметил про себя, что девушка очень привлекательная. Одета она была в двубортный жакет, ладно сшитый под фигуру. Красиво смотрелась модная юбка в складочку. На тоненьких ножках были туфли-лодочки, а на голове модная шляпка-клош.
 — Посадил вашего брата, — сказал ей подошедший Федот.
       Они ещё немного постояли вместе, глядя вслед уходящему составу, на котором уезжал её единственный родной человек.
 — Спасибо вам, — тихо ответила сестра Василия и впервые открыто на него посмотрела.
 — Меня Федотом звать. А вас?
 — Ульяна, — скромно ответила девушка.
 — Одна, стало быть, живёте в городе?
 — Нет, с бабушкой. Снимаю у неё комнату.
 — Одной тяжело. Может помочь чем?
 — Нет, спасибо. Ничего не надо.
       Федот проводил молодую девушку до здания вокзала, но ему нужно было спешить. Он попрощался с ней, забыв спросить адрес и разрешения увидеться вновь.
       Ульяна понравилась ему своей кроткостью, мягким и добрым нравом. Она была худенькой и скромной. Кивком головы она попрощалась с другом брата и пошла к извозчикам, не оглядываясь.
       Они расстались без всякой надежды на встречу. Федот позже корил себя за то, что так легко отпустил красивую сестру Василия, не спросив её адреса.
       Ульяна тоже думала о статном молодом парне с усами, с которым она случайно познакомилась на вокзале. Но скромность и девичий страх перед мужчиной не позволили ей дать возможность на следующую встречу.
       Но судьба столкнула их вновь: спустя месяц они неожиданно встретились в городе на Манчьжурской толкучке, на месте бывшего мучного рынка.
       Ульяна работала в швейной мастерской на Якутской улице в Покровской слободе. Она снимала в маленьком, неказистом домике комнату, недалеко от фабрики. Бывая в Иркутске проездом, Федот старался навестить Ульяну, привозя понравившейся ему девушке гостинцы. 
       Спустя некоторое время Ульяна поняла, что ждёт следующей встречи и считает дни, когда Федот вновь будет в Иркутске. Они стали встречаться.
       Ходили в Женский монастырь, где вместе ставили свечки на кандило за здравие и на канун за упокой ушедших из земной жизни родных. Иногда гуляли по берегу Ушаковки в Интендантском парке, где росли густые кусты распустившейся черёмухи. В то время там ещё оставались и не были разрушены беседки и фонтаны с красивыми фигурками ангелочков и разной лепнины из гипса.
       Родом она была с Дона. Отец Василия и Ульяны был станичным атаманом и имел высокий казачий чин. Когда на Дону началось расказачивание, многих зажиточных казаков и тех, кто выступал против новой власти, выселяли со станиц с конфискацией имущества. Сопротивляющихся или недовольных арестовывали и расстреливали.
       Политика Советской власти основывалась на давней вражде к казачеству. Казаки служили царю верой и правдой. Они защищали монархию и участвовали в подавлении выступлений рабочих и демонстраций. Казачество имело в собственности землю и определённые привилегии.
       Казачество, как сословие, власть уничтожала, и это ожесточило почти всё население Дона и Кубани. Многие взяли в руки оружие и ушли к атаману Краснову, чтобы сражаться против большевиков.
       Другие станичники, опасаясь репрессий, ушли с верховьев Дона в Новочеркасск, но и там Советская власть преследовала опальных казаков. Многих насильно отправляли за Урал, в Сибирь и на Дальний Восток.
       Так и затерялись в хаосе тех страшных событий все родные Ульяны. В общей сутолоке на одной из станций она потеряла семью старшего брата, воевавшего против Советов. Её отец, возглавлявший казачий эскадрон у атамана Краснова, погиб под Новохопёрском, как и два других брата.
       В дороге сильно заболела мама Ульяны, которой было шестьдесят лет. Она умерла во сне, на руках у дочери. Так молодая девушка оказалась одна в чужом городе. Но мир не без добрых людей! Над ней сжалилась одинокая пожилая женщина, торговавшая на вокзале пирожками. Она приютила сиротку в своём небольшом домике и помогла девушке устроиться на работу.
       Ульяна была большой выдумщицей и рукодельницей. Умела красиво рисовать, любила шить детские куклы и мягкие игрушки. На швейной фабрике в конце Знаменского предместья она работала вышивальщицей.
       Скромную свадьбу с Федотом справили у Полины Васильевны в деревне Дута, где были братья Фёдор с Никитой и сестра Мария с семьёй. На свадьбу приезжал Василий с женой и сыном Ильёй. Он был очень рад союзу родной сестры и боевого друга, которого он считал своим братом. В октябре 1923 года у молодожёнов родился первенец, которого назвали Константином.
       В 1925 году у Федота возникли неприятности на работе. Его сняли с паровоза и перевели в бригаду ремонтников в депо. Василий к этому времени устроился на завод в Миассе и переманил их уехать на Урал. Федот согласился работать путевым обходчиком на станцию Чебаркуль. Им выделили небольшой дом на переезде и участок земли под огород. О большем они и не мечтали.
      
                15

       На Урале прожили почти десять лет. В Чебаркуле родились второй сын Виктор, затем две дочери. В 1933 году родился пятый ребёнок - Николай. Жили дружно и счастливо большой семьёй, но начавшийся голод и болезни принесли смерть и страдания. Первыми от недоедания поумирали старики, пожилые и иждивенцы. Затем начались болезни и мор среди детей.
       Люди ели мягкую кору деревьев, луковицы растений, варили кожаные ремни, устраивали охоту на крыс и птиц. Сидевшую во дворе собаку на цепи украли ещё весной. На базаре нельзя было даже за золото купить ни хлеба, ни картошки.
       Дома от голода постоянно плакали дети. Федот носил семье свой скудный паёк. Так делали многие железнодорожники, но вскоре дополнительное продуктовое довольствие отменили.
       В единственный выходной глава семьи ходил на рынок менять продукты на золотые свадебные кольца, серёжки супруги, свои серебряные карманные часы с цепочкой и массивный портсигар с гравировкой. Ему с трудом удалось обменять у спекулянтов последние семейные ценности на неполный куль мелких и сморщенных клубней картошки.
       На улице было много сирот и нищих, жалобно просящих милостыню. Почерневшие тела умерших от болезней и голода долго лежали не убранными. Начались случаи людоедства. Ходили разговоры о взрослых, съевших своих детей или о бандах, охотившихся на детей, женщин и подростков.
       Как-то вечером к дому Ульяны с Федотом подошли двое подростков, лет по четырнадцать или чуть больше. Они стучали в двери и окна и жалобно просили хлеба. Они плакали и долго просили:
 — Дайте хлеба! Мы много дней не ели.
       В доме не было абсолютно ничего съестного. Подростки срезали с боков двери немного плотной ткани, похожей на кожу и попросили старое ведро, воды и спичек. Под окнами дома они развели костёр и в кипяток кинули кусочки старого дермантина.
       Федота в тот вечер не было дома, он был на работе. Придя утром следующего дня домой, он в палисаднике увидел погасший костёр и тела двух окоченевших ребят, умерших от голода и истощения.
       Ульяна не догадалась спросить их имён и выяснить, откуда они пришли. Она винила себя, что не смогла помочь ребятам и опять плакала. Её муж был вынужден отвезти на тележке лёгкие тела умерших на погост и похоронить под крестом без указания имён.
       Неурожай и ошибки в аграрной политике государства привели к страшному голоду в Малороссии, Поволжье, Урале и Сибири. В Миассе тоже был страшный мор, но у заводских рабочих был дополнительный паёк, который спасал от голода самих трудящихся и их семьи. Единственный оставшийся брат Ульяны со своей сердобольной женой отрывали от себя последние крошки и, как могли, помогали семье родной сестры.
       Федот был вынужден ходить на колхозные и картофельные поля собирать колоски с оставшимися зёрнами и клубни картофеля. Возможно, это был единственный выход, чтобы не умереть голодной смертью. Как и многие другие, он в ночное время ползал по полю и на ощупь собирал овощи и колосья, оставшиеся от скудного урожая.
       Все знали, что за сбор колхозного имущества карательные органы могли привлечь к уголовной ответственности. Тогда действовал бесчеловечный закон «О трёх колосках», запрещавший собирать урожай с колхозных полей.
       Однажды ночью в дом, через открытое окно, резко запрыгнул взмыленный и тяжело дышащий от долгого бега глава семьи. Он успел выбросить на улице у дома несколько собранных кусочков капусты. Уже после он обнаружил, что забыл выбросить несколько колосков с редкими зёрнышками. Трясущимися руками он успел спрятать колоски в бельё новорожденного ребёнка, прикрыв мокрыми пелёнками. Сразу раздались громкие удары в дверь и крики:
 — Открывай, сволочь!
       От громких криков проснулись и заплакали дети. Испуганная Ульяна быстро открыла входную дверь. Ворвавшиеся в дом милиционеры с револьверами в руках подняли не успевшего раздеться Федота и устроили обыск. Обозлённые долгим преследованием, они не стеснялись в выражениях и не обращали внимания на плачущих детей. При слабом свете коптилки они перевернули всё, чтобы найти улики. Только побрезговали лезть в детские распашонки, что спасло Федота от ареста и заключения.
       Вещественных доказательств, подтверждающих кражу с общественных полей, представители власти не обнаружили, но всё равно хозяина забрали в милицию.
 — Пойдёшь с нами, там во всём признаешься.
 — В чём мне признаваться? В том, что дети с голоду пухнут?
 — Ты нас не жалоби! Будешь, как Герасим, со всем согласен.
       В участке его били и заставляли выдать клубни и колоски, но бывший красный партизан стерпел все побои и ругательства. Хуже унижений и своей смерти была голодная смерть собственных детей.
       Позже стало известно о том, что устроившие ночную засаду на беззащитных и голодных людей милиционеры, ради своих показателей в раскрываемости преступлений, при преследовании застрелили убегающую от них молодую женщину, у которой сиротами остались двое маленьких детей. У Ульяны от пережитого стресса пропало молоко.
       Вскоре умер трёхмесячный Коля. От постоянного чувства голода не было сил плакать. У Федота и Ульяны появилось ощущение безысходности и неминуемой смерти. Остальные дети опухли от голода и от плача потеряли голос. Не успели похоронить маленького Николая, как резко заболела и умерла Тамара, которой не было и двух лет. Василий с женой забрали на время к себе Полину и спасли ей жизнь.
       Сильно заболел Виктор. Девятилетний Константин с соседским мальчиком объелись каких-то кореньев, отчего у обоих сильно заболели животы. Они попали в больницу. Костю едва выходили, а соседский мальчик не выжил.
       Василий предлагал уйти на завод, но в городе не было своего жилья. Похоронив младших детей, убитые горем родители решили возвращаться в Сибирь. 
      
       Станция, пахнувшая углём и мазутом, была переполнена народом. Слышались лязг и звон буферов, гудки паровозов и железнодорожного колокола. Пассажиры с вещами и разными мешками заполняли станционные платформы. В кубовые стояла нескончаемая очередь за водой и кипятком.
       На станции было много разного ворья и жуликов. Пользуясь толчеей и хаосом, они воровали узлы и чемоданы у зазевавшихся пассажиров. Кто-то кричал от отчаяния, плакали потерявшиеся дети. Когда к перрону подходил паровоз с пассажирскими вагонами, начиналась жестокая давка. Ревущая толпа штурмовала вагоны и теплушки.
       Отцу семейства удалось договориться со знакомым на станции, и ему помогли сесть на открытую платформу следовавшего на восток грузового состава. Но ехали под брезентом недолго. На одном из полустанков их высадили проверяющие.
       Билетов в кассах на ближайшие рейсы не было. С супругой, маленькими детьми и тюками было сложно пробиваться в вагоны. Больше суток толкались на безымянной станции, пытаясь подсесть на проезжавший поезд. Только с третьего раза удалось залезть на заднюю площадку теплушки. Затем их пересадили в тамбур вагона, но проводник потребовал плату. Пришлось оторвать от детей и отдать последний запас хлеба. Вислоусого кондуктора это обстоятельство никак не беспокоило.
       С большим напряжением сил и невероятными трудностями удалось доехать до станции Кутулик. До Дуты всю семью подвезли на подводе. Жить стали в отцовском доме, вместе со старенькой Полиной Васильевной.
      
       Неурожай был и в Сибири. В деревне тоже было голодно, но это была родная земля. Рядом была тайга, богатые рыбой реки и озёра. Перестали плакать от голода дети. Старший Никита угостил семью брата дичиной, Фёдор поделился картошкой.
       В таких условиях на душе родителей стало легче. Исчезли тоска от гнетущего бессилия в ежедневных поисках пропитания. Появилась уверенность в завтрашнем дне. Родные были готовы всегда помочь. Постаревшая матушка взяла на себя заботу о детях, которых осталось трое.
       Вернувшись домой, Федот наслаждался родными местами, с радостью вдыхал запахи тайги, пахнущие хвоёй. Шумели шалые порывы ветра, от которых, скрипя, качались макушки сосен. По весне, на зорях, собирались на старые токовища глухари, распуская отливающим сизо-зелёным глянцем крепкие крылья, сверкая перед самками алыми бровями. Глухариный петух был самой желанной добычей для любого охотника.
       У Фёдора имелись сплетённые из проволоки несколько корчаг, которые братья ставили в озёрах и протоках Ангары. У них были свои излюбленные места, которые когда-то разведал и обнаружил Гаврила Фомич. Рыбалка была хорошим подспорьем в голодное время.
       К ловле рыбы и добыче лесной птицы постепенно приобщались старшие сыновья. Зимой они ставили на заячьих тропах петли. Тонкая проволока из таких ловушек не должна была пахнуть человеком. Для устранения всякого запаха ребятишки натирали её сосновыми ветками. Вездесущие зайцы довольно часто попадались, и ребята своими трофеями очень гордились.
       Сыну Фёдора, Тимофею, было тринадцать лет. Близнецам, Мишке и Мирону, было поменьше. Их двоюродный брат Костя был одного с ними возраста. Старшим заводилой у пацанов был сын Никиты, Степан.  
       Семья Никиты жила в той же деревне. Жили на трудодни, как все колхозники. У Никиты в тайге были свои угодья и зимовья на дальних кордонах. К старости он стал отшельником-одиночкой. У него была одностволка центрального боя, оставшаяся от отца. Промышлял кедровым орехом, охотой и рыбалкой. Добывал соболя, лисицу и белку, а шкуры сдавал в Заготконтору. Своими секретами он делился неохотно. Даже родным братьям не показывал свои лабазы на солонцах и зимовья.
       Но у братьев в таёжной глуши были свои балаганы, и они всегда старались охотиться вместе. У младшего брата была трёхлинейка, которую он когда-то нашёл в тайге.
 — И мышь в свою норку тащит корку, — весело говорил Фёдор, показывая длинную винтовку Мосина с запасом патронов.
 — Запасливый богаче богатого, - восхищённо отвечал старший брат.
       Своё шомпольное ружьё Фёдор отдал брату. Вместе ходили на сохатого, козу и медведя. Редкий раз добывали одного или двух косачей. Через мужа сестры Марии, работавшего на железной дороге, удалось достать металлический трос, с помощью которого на приманку ставили медвежьи петли.