Поход. Окончание. Из сборника Походы

…Отец и сын Кирилловы едва успели закинуть сети по свету и уже в темноте, причалив к берегу, пришли в зимовье. Открыв дверь, они учуяли запах недавнего тепла и печного дыма.
-Кто-то был, батя, тут прошлой ночью! - обеспокоено высоким, не по фигуре голосом произнес Семен – младший Кириллов.
- Сам вижу” - недовольным голосом ответил Петр Семеныч-отец и, почесав бородку, стал щипать лучину. Семен, бросив рюкзак на нары, вышел наружу, прикрыв скрипнувшую дверь и загремев ведром, проворно принес воды, занес в зимовье две охапки дров и, пока отец ставил котелок с водой на печку, приставив лестницу, слазил на лабаз, достал банку тушенки, металлическую банку с крупой, спустился, заодно закрыв дверку лабаза на щепочку.
- Вроде все цело, батя - довольным голосом произнес он, с кряхтеньем, подражая отцу, снимая сапоги.
- Да и я вижу, что все вроде на месте - и, помолчав, добавил: - Кажись, одну только ночь ночевал…
Быстро сварили кашу, поели и легли спать. Не сговариваясь, решили, что встать надо пораньше, снять сети и уплывать домой от греха. Петр Семеныч недовольно сопел, потом притих, зазевал, крестясь.
Семен заснул мгновенно, по-молодому, а отец ворочался, проснувшись, слушал тишину за стенами и засыпал снова. 
«Кто бы это мог быть? – спрашивал он себя. – Может, охотовед районный пожаловал порыбачить. Но если он проскочил незаметно мимо села, то у геологов, которые стоят отсюда в двадцати километрах, обязательно бы знали, что он пожаловал, и предупредили бы».
Он прикидывал и так и эдак, но совсем не думал, что кто-то может зайти со стороны Нижнего. На его памяти, в одиночку никто из Нижнего на Мую не приходил….
…В пять часов утра, в избушке уже топилась печка, и чайник закипал, когда Петр Семеныч толкнул в бок сына: - Семка, вставай, зарю проспишь!
Семен вскочил, ошалело, хлопая глазами, приходя в себя после сна, посидел минуту, а потом быстро обулся и, выскочив на улицу, шумно умылся, звякая кружкой о ведро…
Когда не лодке гребли к сетям, на востоке разлилось яркая заря, окрашивая воду попеременно, чуть ли не во все цвета радуги.
Семен греб, а Петр Семеныч, захватив тетиву сети перебирая клещневатыми, заскорузлыми пальцами, выбирал, аккуратно и быстро освобождая трепещущую, извивающуюся, крупную, блестящую боками рыбину, одну за другой.
Через полчаса, уложив рыбу в черный толстый полиэтиленовый мешок, бросили его под сиденье, а сети тоже спрятав в чистый мешок из-под картошки, забросили в бардачок и закрыли замок.
Петр Семеныч позволил Семену сесть на мотор, и тот молодецки дернул, ловко намотавши на шкив кусок бечевы с узлами для сцепления. Мотор взревел, и недовольным голосом отец проворчал сыну: - Легче ты!
 Улыбаясь, держа ручку газа, после прогазовки на малых оборотах, Семен аккуратно переключил скорость, и лодка сначала медленно, задирая нос, натужно завывая, тронулась, толкая воду перед собой, потом, набрав скорость, поднялась, волны все более острым углом уносились за корму, и лодка полетела вниз по течению, мерно урча мотором. Петр Семеныч сидел на переднем сиденье и вглядывался из-под мохнатых бровей, остренькими глазками в проплывающие берега.
… Плавно обогнув тупой угол косы при впадении Муякана в Мую, лодка шла вдоль левого берега и, пройдя несколько километров вниз, они оба услышали выстрел, близко, на берегу.
- Вороти! – через небольшую паузу послн выстрела, закричал отец, и Семен, напрягшись, повернул мотор от себя, а лодка пошла почти перпендикулярно к противоположному берегу.
- Близко не рули! - прокричал сквозь ветер и шум мотора Петр Семеныч, и Семен послушно выправил мотор, посылая лодку, как коня, вдоль берега. Оба смотрели назад, и почти напротив снова раздался выстрел, и затем отец и сын одновременно увидели белую тряпку, качающуюся справа налево и назад, почти у земли.
Мотор сбавил обороты, и отец крикнул: - Глуши!          
- Там, кажись, человек, один, и тряпкой машет, - нерешительно произнес Семен, а отец, уже различивший фигуру человека, почему-то сидящего на земле, и машущего тряпкой, скомандовал: - Заворачивай!
Когда подплыли к берегу, Семен плавно направил лодку на отмель, а отец, спрыгнув в воду, затащил лодку, как можно дальше от воды.
Проворно вскарабкавшись на обрыв, Петр Семеныч увидел грязного бородатого мужика, полулежащего и завернутого в какие-то лохмотья.
Человек протягивал ему навстречу руки и хрипло повторял: - Братцы! Братцы! Спасите! Нога!
Семен из лодки кинул наверх бечевку, отец подхватил ее, и вдвоем они еще подтащили лодку повыше в берег. Отец привязал бечевку к комлю березы   растущей почти на обрыве, и осторожно подошел к человеку…
Семен тяжело дышал за спиной…
 - Братцы! – бормотал Артур, едва слышно, теряя сознание. – Нога… Спасите! - и повалился навзничь головой в траву…
Кирилловы засуетились. Осторожно освободив бесчувственное тело от тряпья, намотанного вокруг туловища, разглядели дырку в сапоге и сукровицу, сочащуюся наружу. Кряхтя, опустили тело в лодку, подстелив спальник и брезент, на мокрое дно.
Отплыли от берега подальше и посредине реки, прибавив газу, понеслись вниз по течению. Артур что-то бормотал в бреду и стонал…
Солнце поднялось над лесом на востоке, яркое, словно умытое. Стали видны заросшие ельником крутые распадки, уходящие к каменистым вершинам   справа и сумрачная тайга, полого уходящая вдаль, слева.
Вскоре, там же, на левом берегу, примыкая к воде начались просторные покосные луга, и завиднелось небольшое поселение. Из трубы избушки шел дым и неподалеку паслась коричневая лошадь.
Когда причалили и Семен побежал к начальнику геологов, Артур очнулся, огляделся, измученно улыбнулся, неотрывно смотревшему ему в лицо, Петру Семеновичу.
- Ногу отстрелил - прохрипел он и облизнул пересохшие губы. Петр Семенович достал кружку и, зачерпнув воды за бортом, подал ему. Артур жадно пил, стуча   зубами о край кружки и проливая воду.
Он был страшен: лохматые грязные волосы, худое, изможденное лицо в полосах грязи с дико блестевшими глазами. Грязная, рваная одежда висела на его худых плечах как на вешалке.
- Откуда ты? – спросил Петр Семенович и удивленно покачал головой, когда услышал: - Из Нижнеангарска… Две недели иду…. А вчера в полдень ногу случайно отстрелил. Забыл предохранитель поставить, - слабым голосом объяснял он.
По берегу, к лодке уже спешили мужики во главе с Семеном, неся в руках старую дверь, снятую с петель. Когда Артура вытаскивали из лодки и клали на дверь, он скрипел зубами от боли, но молчал…
… Начальник геологической партии, молодой еще, светловолосый, с рыжей бородой, Володя Бахтин, связавшись с Бодайбо, говорил в микрофон: - Ступню отстрелил парень. Мы сапог не снимали, но, видно, что мужик едва живой. Надо санитарный вертолет высылать.
Поправив наушники, он выслушал ответ, покивал. Потом сказал: - Да. Хорошо, ждем - и, спохватившись, добавил, - связь будем держать каждый час, по нолям.
Артура внесли, толпясь и сопя, в кухню и положили прямо на двери, на пол. Он кусал губы от боли, но улыбался и повторял: - Хорошо… Так, хорошо...
-Точно из Нижнего? – спросил Бахтин, подойдя и недоверчиво улыбаясь. Артур поднял на него глаза и ответил: - Две недели иду, - потом помолчал, улыбнулся. – Сегодня ночью волка стрелил - криво ухмыльнулся, обнажив чистые белые зубы.
- Убил, кажется…санитара, - пробормотал он, невнятно.
Мужики сели вокруг, Бахтин тоже присел на край скамьи.
- Как же ты так, один? – недоверчиво произнес он. Артур виновато улыбнулся в ответ.
- Ведь умереть мог, или медведи бы заели.
Он помолчал, вспоминая.
- Прошлой зимой у нас волки одну собаку утащили прямо из конуры и съели. 
Стряпуха, баба Настя стояла в кухонных дверях и, скрестив руки на животе, с жалостным любопытством смотрела на Рыжкова.
Потом, спохватившись, всплеснула руками: - Что же это я? Ведь его умыть надо.
Она вскоре принесла таз с теплой водой, мыло, чистое вафельное полотенце.
Обмывая лицо, шею, руки, она вздыхала и приговаривала: - И зачем же тебя, касатик, понесло по тайге, да в такую даль. Сроду здесь не бывало, чтобы кто из Нижнего, да пешком сюда, в этакую даль. Это ж, какой черт тебя толкал! … Артур слушал, улыбался, так, что уже устали щеки.
- Вот захотел пройти до Бодайбо. Посмотрел карту и захотел...
Мужики удивленно и настороженно качали головами. Пожилой рабочий, смолящий цигарку с едким табаком, не удержался и прокомментировал: - Тут только тунгусы на оленях аргишили, да и то давно это уже было.
Помолчал, выдохнул клуб табачного дыма: - А мы еще лет десять назад на лошадях подходили к перевалу. Недельная была дорога… Тогда еще, Димитрий Петров, медвежонка на кедрухе стрелил. Матка ушла, испугалась нас, а Митька, глядь, медвежонок наверху, и сбил его!
Пососал цигарку, потом помял окурок желтыми от табака пальцами, бросил, и заключил: - Мясо у медвежонка дюже вкусное было…- и после паузы совсем уже закончил - энергетическое…
Мужики, посидев еще немного, разошлись на работы. Бахтин ушел к себе в каморку и начал писать отчет в полевом дневнике. Баба Настя накормила отказывающегося и стесняющегося Артура манной кашей с маслом и напоила горячим крепким чаем с сахаром, и все расспрашивала, как да что…
… К обеду прилетел вертолет санитарный, и там был врач. Первым делом он тщательно вымыл руки, потом попросил поднять дверь с Артуром и положить ее на столы. Расспросив походника, он между разговорами сделал ему обезболивающий укол, потом, дождавшись, начала его действия, раздел Артура, безвольно опустившего руки и часто моргающего полусонными глазами на суетящихся людей.
Ножницами, разрезали штанины и уже потом, осторожно стали снимать сапог, с которым пришлось повозиться. Кровь внутри превратилась в водянистое, фиолетовое желе. Пришлось отрезать голенище и в двух местах до подошвы
Артур морщился от боли, когда неловко прикасались к ступне, но молчал. Доктор, осмотрев стопу, осторожно обмывал распухшую покрасневшую ногу. Баба Настя привычными к грязной работе руками крестьянки, обмыла Артура, осторожно клоня его то в одну, то в другую сторону, и, вытерев полотенцем, дала чистую белую длинную рубаху, в которой он чувствовал себя неуютно.
Доктор, протерев стопу спиртом, ушел к Бахтину в каморку, о чем-то поговорил, и потом оба вернулись. При этом Бахтин смущенно улыбался и, подойдя, стал над головой лежащего Артура. Доктор еще раз осмотрел ступню, словно примериваясь…
Заряд дроби, войдя в голеностоп с внутренней стороны, разбил кости сустава в мелкие щепки, порвал сухожилия, превратив мелкие мышцы в немыслимый фарш. Ступня, висела на сухожилиях и коже куском мяса набитого дробью и обломками костей.
Сделав еще местную анестезию, врач ткнул металлической иглой выше сустава и спросил, почему-то перейдя на ты: - Чувствуешь?
- Нет – ответил Артур. - Ничего не чувствую? Ничего!
Доктор аккуратно приподнял ступню и колено, и баба Настя дрожащими руками, подсунул туда свернутое полотенце…
- Не смотри, - приказал доктор, и Бахтин, положив тяжелые руки на плечи Артура, напрягся.
Доктор что-то ещё мазал. Запахло спиртом и йодом.
В полудреме, Артур иногда чувствовал удары боли, но после того, что было с ним ночью, в лесу, это казалось ему несущественным.
Закрыв глаза, он видел стаю волков, окруживших его полукольцом. Он повторял: «Ну, кто первый? Без бою не сдамся»!
Самый крупный из волков, бросался вперед и успевал укусить его почему-то каждый раз за левую ногу, за разорванный уже сапог.
Вдруг, вдалеке загудел мотор, и волки испуганно отступили, а Артур, хромая пошел навстречу звуку…
… Сквозь пелену забытья он чувствовал, что его куда-то несут, а потом везут -  ревел мотор и дрожал кузов, потом наступил тишина…
Он на несколько минут открыл глаза. Увидел над собой круг с лампами внутри рефлекторов, потом сверху наплыло лицо в белой шапочке и с повязкой на нижней части лица. На лбу человека блестели капельки пота.
- Еще анестезию! – приказал голос, и через какое-то мгновение, Артур вновь погрузился в мир нереальных видений.
… В Бодайбо, в больнице он пролежал полгода. Там же ему сделали протез вместо отрезанной ступни, и там же он заново учился ходить, вначале на костылях, потом с тросточкой.
За эти полгода он изменился, похудел, помрачнел и начал седеть…

…После выписки из больницы, он прилетел в Иркутск и снова поселился в общежитии, где мучились без художника, и были рады его возвращению. Хотя после исчезновения, никто его очень не искал. Подумали: уехал на Украину…
 - Мало ли куда может исчезнуть неженатый молодой человек, - хихикала начальница общежития…
 После этого несчастья, Артур, всё свободное от работы время, сидел в своей комнате и читал книжки или писал статьи в газету.
…И как-то так случилось, что он начал писать сценарии для ТВ, вначале для эфира, в молодежную редакцию, а потом и сценарий документального фильма «Осенние песни».
Сценарий неожиданно всем понравился, а, когда отвезли в Москву, то там сценарий тоже похвалили. Рыжкова все поздравляли, а он не знал, за что и почему: сценарий он написал за одну ночь и потом только немного поправил, по просьбе редакторов студии телефильмов.
После этого успеха, Рыжков стал постоянным автором на местном ТВ.
И вскоре написал второй сценарий к документальному фильму, который назвал: «Говорят, медведица не кусается».
С работой и зарплатой все постепенно наладилось. Он привык и к протезу и ходил, почти не хромая...
Как - то, проходя по улице, увидел в витрине большого магазина, мотоцикл…
Придя домой, некоторое время, о чём то, сосредоточенно думал, а потом, присмотревшись, купил себе, небольшой и недорогой мотоцикл «Восход».
… К тому времени он уже ушел из общежития, и снял квартиру в пригороде, рядом с загородными лесами.
 Постепенно, научившись водить мотоцикл, стал временами уезжать на нём в лес и спрятав его в кустах, жил несколько дней в зимовье, делая недлинные прогулки.
Артур научился не торопиться, ходить тихо, смотреть внимательно…
Красоты и загадки дикой природы, его по-прежнему восхищали и поражали. Он начал вести лесной дневник, в который вносил всё увиденное и услышанное в   таких поездках…
… В личном плане все тоже устроилось. Хромота не мешала ему ходить в гости, знакомиться с женщинами и девушками. Он был улыбчивый, спокойный, самостоятельный мужчина, а хромота делала его в глазах романтически нстроенных женщин, еще привлекательней.
В него влюбилась Люся, студентка филологического факультета, проходившая практику в молодежной редакции местного телевидения.
Неожиданно для всех они стали жить вместе. Досужие сплетницы поговорили, перемыли косточки необычной паре и успокоились: появились другие новости. Да и что особенного, когда тридцатипятилетний мужчина живет с двадцатипятилетней девушкой…

ЭПИЛОГ

После полудня в пятницу Артур выехал на мотоцикле в лес. Люся, как всегда, насовала в рюкзак и консервов, и бутербродов, и пирожков, стряпанных ею утром….
За это, он, на прощание, с чувством поцеловал ее в губы, и она, оставшись одна, долго ходила из угла в угол, оправляя на кофточке несуществующие складки…
 Артур, в это время уже выехал за город, поднимаясь по асфальтированной дороге, в березняке. Въехав наверх, он остановил мотоцикл, полюбовался открывающимся с холма видом на леса и залив, покрытый ноздреватым размокшим льдом.
Леса стояли голые, темно-коричневые, в ожидании тепла. Вокруг было пусто, тихо и просторно…
Холодный порыв ветра заставил Артура плотно застегнуть полушубок и отправляться дальше. По синему небу бежали, подгоняемые ветром легкие, светлые облака. Грунтовая дорога, по прямой бежала с горы на гору, и Артур добавил газу.
На водораздельном хребте, он свернул налево под прямым углом. Проехал еще несколько километров по щебенчатой дороге, свернул еще раз и уже по глинистой проселочной колее, изрытой грузовиком-вездеходом, по узкой тропочке рядом с колеей, покатился дальше. Все время приходилось лавировать, держаться тропки, уклоняться от нависающих веток и полуупавших стволов. К концу пути, мотоциклист разогрелся, расстегнул одежду. Дышал часто и напряженно...
Проехав так больше часа, он свернул в последний раз, на малоезженую, заброшенную дорогу и, тарахтя мотором на малых оборотах, медленно  огибая, а то и переезжая с ревущей прогазовкой упавшие на дорогу деревья, приближался к токовищу.
Раза два с обочины слетали рябчики и без страха садились на голые ветки осин, растущих вдоль дороги.
… Лес становился все глуше. Солнце, опускаясь, вот-вот должно было коснуться гористого, синеющего вдали таежного хребта. Пройдя через крупный и чистый сосняк, дорога, по большой дуге повернула вправо и вниз. И минут через пять, спустившись к, небольшой покосной поляне перед болотом, закончилась.
Наверное, когда-то здесь было и продолжение пути, гать, а потом может и мост через Курминку. Но это было давным-давно, после войны, когда здесь стояли войска, в ожидании строительства военных городков и разрядки на востоке страны.
Здесь, местами ещё чувствовалось это давнее присутствие многих людей, и потому, места, рнекогда обихоженные были необычайно красивы: повсюду встречались полузаросшие лесные дороги, поляны среди бора.
На берегах заросших, болотистых таежных речек встречались остатки мостов и гатей, все поросшее мхом и осокой.
Кое где, ещё торчали из болотин полусгнившие деревянные столбы, и на заросших дорогах - даже скамейки в красивых местах.
На покосных полянах, видны были, тоже заросшие малиной и крапивой, остатки фундаментов и квадратные валы оснований под большие армейские палатки.
На одной из могучих лиственниц, на высоте около двадцати метров, догнивала бочка наблюдательного пункта с металлическими, поржавевшими скобами лестницы, вбитых в ствол…
Закатив мотоцикл в кусты, Артур по едва заметной тропинке, обогнул сосновый мыс и вышел на следующую сенокосную поляну с крупной березой посредине. Перейдя ручеек, журчащий под березой, он, поднявшись на несколько метров, вышел на крошечную полянку, посреди которой чернело старое кострище, и торчали рогульки для тагана.
Сбросив рюкзак, он огляделся, разминая ноги и спину, походил, чуть припадая на левую ногу, в пять минут набрал сушняка и не спеша развел огонь, иногда прислушиваясь к шуму соснового леса за спиной…
Похолодало…
Незаметно тень от леса надвинулась, укрыв поляну. Потемнело. Костерок, разгораясь, затрещал и в лицо пахнуло ароматным дымом.
Подвесив над костром котелок, Артур разобрал рюкзак, достал войлочную подстилку, полотняный мешок с продуктами. Заварил чай, отставил в сторону от костра. Снял с рогулек и отбросил в сторону таган. Разобрав продукты, сел и вытянул уставшие ноги в резиновых сапогах, (весной в лесу очень мокро) налил в кружку чаю и стал, есть пирожки, поджаристые, ароматные, еще почти теплые, запивая чаем…
Солнце село на вершины деревьев на хребте, и неторопливо, показывая золотой с отливом край, скоро исчезло, опустилось куда-то вниз, за горы.
Еще потемнело, хотя охотник видел впереди, далеко за речкой, краешек освещенного осинового леса.
Наевшись, остатки чая Артур выплеснул в костер, хромая, спустился к ручью, кружкой набрал воды в черный, покрытый коркой сажи, котелок.  Подойдя к костру, плеснул из кружки и из котелка через край.
Угли под струями воды недовольно зашипели фыркая. Ногой в резиновом сапоге притоптав костер, Артур убедился, что огонь погас полностью, отставил котелок с водой подальше, под корни упавшего дерева, спрятал рюкзак в кусты и, надев полушубок, не торопясь, пошел в глубь леса…
Когда он поднялся на холм, над головой пролетел крупная птица, шумя крыльями, и вскоре впереди, в маленькой полукруглой долинке, с большими хвойными кронами старых сосен, раздался шум, хлопанье крыльев и даже, как показалось Артуру, недовольное кряканье… «Ага – первый прилетел» - подумал   он.
Выбрав место на склоне, сел под сосной и оперся усталой спиной на ствол...
Откуда-то снизу из пади поднялись сумерки. Однообразно пели тонкими голосами птички в кустах на дне долинки…
Сбоку, откуда-то из-за спины раздалось близкое шуршание серой сухой травы, и раздалось квохтанье. Замерев, охотник скосил глаза: на полянке стояла пестрая коричнево-серая копалуха, осматривалась и квохтала, в такт дергая маленькой головкой с черными бусинками глаз.
Артуру стало трудно косить глаза, и он поглядел перед собой. Шорох возобновился, и глухарка стала уходить. Она, изредка останавливалась, квохтала, а потом прислушивалась.
Через какое-то время капалуха скрылась среди стволов…
Прошло время, и Артур увидел далеко внизу, какое-то копошение и достав бинокль из чехла, разглядел, ясно увидел глухаря, который разгребая прошлогоднюю травяную ветошь, что-то клевал, совсем как петух на просторном колхозном скотном дворе.
Артур невольно улыбнулся, и его строгое серьезное лицо смягчилось - такой занятный вид был у этого «петуха»…
Холодный ветер налетал порывами…
Шумели сосны, и человек не услышал, когда глухарь взлетел на дерево. В наступившей тишине, вдруг, ухо различило тревожную, шелестящую музыку глухариного токового пения: «Тэке,  тэке, тэ-ке, - стучали глухариные «кастаньеты» из полутьмы, а потом шипящий яростный звук точения, и вновь: тэ – ке, те-ке…»
- Ох, разошелся, - шептал Артур…
… Уже, уходя, на гребне холма, ухо ещё улавливало чуть различимую песню…
Привычно, даже в темноте выйдя прямо к биваку, охотник, не спеша, развел огонь и, немного погодя, стал пить чай…
Темнота объяла землю, и в небе, высыпали бесчисленные блестки звезд. Привычно найдя взглядом, Большую Медведицу, охотник долго осматривал небо вокруг; высчитал Полярную звезду, в очередной раз, удивляясь этому небесному «гвоздю», вокруг которого все небеса крутятся…
… Потом, повозившись, устроился поудобнее, застегнулся на все пуговицы, подложил рюкзак под голову и задремал. Костер прогорел, стало сосем тихо. Изредка по небу пролетал неяркие светлячки – спутники…
Стояла обморочная, полуночная тишина…
Проснулся Рыжков от холода. Глянул на часы, - всего два часа ночи. Побаливала натертая протезом левая нога, и устало ныли мышцы плеч – вести мотоцикл по лесным дорогам нелегко.
Неторопясь поднялся, потоптался на месте, разминая ноги, сходил к ручью за водой. Разгреб угли и раздул огонь, подкинул веток в костер. Поставил котелок на огонь. Сел. Устроился поудобнее. Не вставая, снял котелок, заварил чай, достал из рюкзака сахар и бутерброды. Закусил и долго пил чай, заглядевшись в огонь…
…Часа в три, почти посередине ночи, далеко и страшно заухал филин. «У-у-ух - долетало из темноты, и где-то, далёким эхом вторил ещё один…
  Дождавшись, пока костер прогорит, охотник залил остатками чая, притоптал угли. Постоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.
Потом сходил в чащу кустов и достал спрятанное там ружье. Вернулся. Вынул из бокового кармана рюкзака коробку с патронами, заряженными единицей (это номер дроби). Несколько штук положил в нагрудный карман энцефалитки, потоптался, проверяя, не гремит ли. Спрятал рюкзак, и с остановками, через лес, пошел к току…
… Не спеша, вышел на вчерашнее место и тихонько сел под дерево, опершись спиной о ствол.
Пока шел, разогрелся, а посидев немного неподвижно, начал подмерзать. Застегнулся, подоткнув полы полушубкапоплотнее и снова замер.
Через время, опытный слух Артура уловил шевеление и хлопанье крыльев, на одном из тёмных деревьев и потом осторожное тэ-ке – тэ-ке. И снова всё   замолкло…
 Через время, это вкрадчивое тэ-ке повторилось, и вдруг, костяная дробь тэканья разнеслась по округе и сменилась точением.
Артур напрягся, осторожно поднялся, чтобы лучше слышать, постоял, определяя направление и расстояние до токующего глухаря. И осторожно делая по два-три шага под точение, двинулся к токовому дереву…
Довольно быстро подойдя на выстрел, он затаился за стволом и, подняв голову, высматривал птицу в густой кроне толстой сосны. Но было еще темно, и Артуру чудилось птица то слева, то справа от ствола…
 Где-то далеко над чащей сплошного леса, вновь угрожающе закричал филин, а чуть погодя, на болотах в долине Курминки, первый раз за утро пропели свои токовые песни, грустные звонкоголосые трубачи весны – журавли…
Небо на востоке чуть побледнело, и тьма поредела. Внизу, под холмом, пролетая над речной луговой долиной, захоркал вальдшнеп, и охотник проводил этот волнующий звук, поворачивая голову вслед…
 Глухарь, распевшись, тэкал и точил почти без перерыва, и тут, Артур стал различать, какие-то посторонние шорохи, идущие снизу, из долинки и, кажется  приближающиеся к токовому дереву…
 «Неужели?» - подумал он, и тут же подтвердил. –Да – да!  – Это другой охотник под песню крадется к моему петуху»!
В это время, по кому-то дрожанию в сумеречной кроне, он определил, наконец, где сидела птица, различил туловище, длинную шею и даже голову. Он даже различил, как дрожала, в азарте песни, борода под клювом, и со звуком «вжик-вжик», раскрывался веером и складывался глухаринный хвост.
Однако, Артур недаром беспокоился…
Под очередную песню, внезапным громом, грохнул выстрел…
Глухарь, на мгновение замер неподвижно, потом стал падать, но выправился, спланировал и, коснувшись земли у ног Артура ударил несколько раз крылом и, затих.
Раздались поспешные шаги, и Артур, различив фигуру человека с ружьем, громко проговорил: - Он, здесь!…
Голос человека прозвучал в рассветной тишине неожиданно громко…
Фигура охотника, замерла на какое-то время, а позже, осторожно шагая, подошла ближе.
Это оказался молодой паренек лет двадцати, в очках, и с двустволкой за плечами. Остановившись над глухарем, он поздоровался и спросил: - А я и не слышал, как вы подскакивали к петуху, - и стеснительно улыбнулся.
 - А это мой первый глухарь, - не удержавшись, похвастался он, приподнимая от земли тяжелую птицу за шею.
- Ого, какой тяжелый, - искренне удивился он.
Артур внимательно наблюдал за ним, и ему казалось, что он узнает себя, в молодости. В поведении молождого охотника не было вражды, не было недоверия. Паренек не боялся встречи с другими и смотрел прямо, не заискивая.
- Как тебя зовут? - спросил Артур молодого охотник и услышал в ответ: - Роман. 
- А меня Артур, - и он, протянув руку, пожал крепкую ладонь паренька.
… Заметно рассвело, и по лесу поднялся неистовый шум: разнеслось стук-токование несчетного количества дятлов, песни дроздов - рябинников, свист и звон пернатой мелочи…
 Постояли, послушали, но в таком гаме, уже невозможно было разобрать глухариные песни.
… Ну, что ж! – вздохнул Артур. – Пошли на бивак, чай пить.
Роман с удовольствием согласился, и уже на ходу стал рассказывать, как по снегу еще, нашел этот ток, по следам на насте; как вчера вечером вышел из города, и шагал почти всю ночь по дорогам, чтобы поспеть к утру.
Артур шел впереди, слушал, поддакивал, но, заметив, что тяжелая птица мешает идти Ромке, остановился и показал, как надо закладывать голову под крыло, и тогда глухаря можно нести под мышкой, чтобы не мешал при ходьбе…
Придя на бивуак, разожгли большой костер, вскипятили чай, открыли консервы и поели. Артур слушал болтовню Ромки и думал, что надо иметь характер и любовь к охоте, чтобы вот так, за ночь отшагав более двадцати километров, не проспать, придти на ток вовремя и добыть петуха…
«Будет из него хороший охотник, любитель природы и культурный,  грамотный лесовик – думал он, подливая гостю горячего чаю…
Ромка показал Артуру двустволку и, с гордостью отвечая на похвалы, произнес: - Батя подарил на восемнадцатилетие. Он тоже охотник, только сейчас редко в лес ходит – артроз...
И рассказал далее, прихлебывая чай и зевая, что он учится на втором курсе мединститут и хочет стать хирургом, что если бы провалился на экзаменах в медицинский, то пошел бы на охотоведение.
- И ничего, что я в очках…
Потом, помолчав спросил: - А почему вы хромаете? Ногу подвернули? 
- Нет, - усмехнулся Артур, - тоже ноги побаливают…
 Так они сидели и говорили ещё долго…
Золотой шар солнца показался из-за лесистых холмов, осветил токовой сосняк, крупные, раздельно стоящие ветвистые сосны, потом покос и ручеек с круглой чашей родничка, охотников, сидящих у обесцветившегося костра; затем коричневатую долину речушки с тунгусским названием Курминка, заросли ивняк по берегам полной, почти вровень с краями черной, стремительной реки. Синее, прозрачное небо подчеркивало серость весеннего леса. И молодой березняк вдруг выступил вперед, заиграл сочетанием бело-розовой коры стройных стволов, и коричнево-фиолетовым цветом веток и почек, набухающих зеленым…
Над головами охотников с шумом пролетел глухарь и сел, покачиваясь, на молодую сосенку на краю поляны. Его привлек дымок костра, синеватой струйкой поднимающийся над вершинами леса.
Некоторое время, замерев, охотники смотрели на сильную, черную, краснобровую птицу, с беркутиным клювом, цвета старой слоновой кости.
Глухарь сидел, качался на хвойной ветке, балансируя лопаткой черного длинного хвоста.
Потом Ромка шевельнулся, протягивая руки к ружью, лежащему на рюкзаке. Глухарь всплеснул оперением, от испуга свалился с ветки, захлопал крыльями и мелькая среди стволов, круто взмыл вверх, появился еще раз над деревьями и исчез, скрылся за стеной леса…
Ромка растерянно вертел ружье в руках, а Артур улыбнулся и, понимая состояние молодого охотника, проговорил, отпив чай из кружки, которую все время держал в руке:
«Пусть живет. Мы его следующей весной можем здесь увидеть…»

                КОНЕЦ.


Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
или на страницах журнала “Что есть Истина?»: www.Istina.russian-albion.com
Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion.com





                2000 год. Лондон.   Владимир Кабаков