Сигарета

Татьяна Коновалова

СИГАРЕТА

Одноактная пьеса




Действующие лица:

Сигарета, худая женщина в белой кофте и длинной оранжевой юбке




Первый акт.


Сигарета. «А ведь я помню времена, когда я горела! — думала затушенная и растертая об асфальт сигарета, превратившаяся в окурок. — Да-да, я помню как прохожие, чьи сигареты лежали в пачках, где-то на дне карманов, завистливо смотрели мне вслед. Мне и моему хозяину... Как быстро сгорела жизнь...

(Подходит к шкафу,напоминающему пачку сигарет, открывает его и задом влезает, закрыв за собой створки. Затем распахивает одну из створок).

А ведь когда-то я была совсем юной. Помню, все спрашивала своих товарищей по пачке: «А зачем мы здесь лежим? Ведь должен же быть в этом какой-то высший смысл?» А они отвечали: «Смысл в том, чтобы просто лежать, наслаждаясь жизнью». А я не верила. Мне хотелось знать, что у меня есть другое, более высокое предназначение. (Вылезает из шкафа, держа в руках алый шарф) Я спорила с ними, спрашивала так с вызовом: «Разве мы рождены не для того, чтобы гореть?» (взмахивает шарфом вверх, отпускает его и смотрит, как он падает. Затем подбирает его и накидывает на плечи) Они грустно усмехались и говорили: «Не спеши отдаваться пламени. Поверь, оно очень быстро тебя проглотит». А мне все казалось, что я буду гореть вечно.

(Подходит к шкафу, гладит висящие там на вешалке длинные белые одежды, издалека похожие на сигареты. Закрывает дверцы, идет на середину сцены).

Мальчик... Совсем кроха... Подошел ко мне и протянул свои маленькие пальчики, а мать, эта неприятная нервная женщина с красными пятнами на лице, крикнула ему: «Не трогай окурок!» Окурок... Слово-то какое придумано. (садится на край сцены, свесив с него ноги, кутается в шарф) Любят они, люди, эти жуткие словечки. Его рубили — он обрубок. Его намыливали — он обмылок. Меня вот выкурили. Окурок. Странно, что они еще слово «облюбок» не выдумали. О тех, кого они отлюбили и забыли...

Мальчик, вернись! Не слушай эту некрасивую злую женщину, которую ты вынужден называть своей мамой. Вернись — и я расскажу тебе все о своей жизни. (Поднимается, прихорашиваясь, поправляя прическу и одергивая одежду. Подходит к патефону и включает его. Танцует) Я ведь не всегда была такой жалкой, растертой и забытой богом и людьми. Когда-то, мальчик, я была такой же маленькой, как и ты. И у меня были родители. Да-да, даже у меня они когда-то были. Только я их совсем не помню. Но мне рассказывали, что папа мой был табак. И от него мне досталась эта душистая серединка. А, ты не куришь, мальчик... Это ничего, тогда ты просто поверь. А вот от мамы, мне говорили, что она была березой, мне досталась эта красивая белоснежная оболочка. Ах да, ее тоже больше нет. Жизнь лишила меня былой красоты, но ты просто поверь: она была.

(Достает из-под кровати шляпу. Подходит к шпалообразной вешалке, вешает на нее шляпу и танцует с ней танго).

А еще я любила и была любима... Это было короткое счастье, но у нас, сигарет, не бывает иначе. И даже оно не всегда и не всем достается. Я помню, как хозяина окликнули и попросили прикурить. И в следующее мгновение я прислонилась к нему своим жарким телом и он вспыхнул от моего прикосновения. (Останавливается, снимает шляпу с вешалки и надевает ее на  руку). Говорят, что так не бывает. Бывает. Бывает, когда любят первый и последний раз.  (Ложится на кровать, сворачивается клубочком и прижимает шляпу к груди). Я помню его аромат... Он пах вишней... Я до сих пор повсюду чувствую этот сладкий привкус. Даже сейчас, лежа здесь, на грязном асфальте, рядом с урной, усыпанной такими же искалеченными телами, как мое. Наверно, его изувеченное тело, лишь однажды познавшее любовь, лежит где-то неподалеку. Ведь мы сгораем быстро... (засовывает шляпу обратно под кровать) Но даже если это и так, я не хотела бы с ним встречаться. Я запомнила его таким, каким он был тогда — горячим и страстным. И еще таким нестерпимо красивым. Пусть он таким и останется в моей памяти. И пусть я останусь для него самым ярким его воспоминанием.

(Выходит на середину сцены).

         А что же дальше? Дальше смерть, от которой не убежать, от которой не скрыться... (Садится на пол сцены лицом к зрителям и вся сжимается в комок, подобрав к себе ноги и обхватив их руками). Впрочем, говорят, что к некоторым она приходит дважды. Да-да, та самая клиническая смерть. В тот момент, когда ты уже выкурен и выброшен, и твое сознание начинает угасать, вдруг появляется он — неопрятный и небритый мужичок... Как все-таки странно выглядят эти ангелы-спасители... который выхватывает тебя из небытия и снова раскуривает... Но это случается лишь со счастливчиками. А вот другие, другие...

(Вскакивает на ноги).

         Глупые, глупые сигареты! Вы столько раз рассказывали мне, что смерть приходит к нам в виде скелета в черном балахоне, с косой за плечом. А ведь смерть выглядит иначе. Она приходит в образе пьяного дворника с метлой. И до того момента, когда вы канете в небытие со всеми вашими надеждами, чаяниями и иллюзиями, вы успеваете увидеть взмах метлы и услышать отборный мат, сопровождающий последний миг вашей жизни. Люди... Они создают нас — и они же нас убивают. Жестокий мир, в котором есть лишь одна надежда: когда-нибудь наши мучители уйдут вслед за нами».