О страхе

В первый день практики по психиатрии для нас, студентов, проводили ознакомительную экскурсию по больнице. Рассказывали об особенностях содержания таких больных, давали добрые советы, и внезапные, но неукоснительные указания. Такие, как, например - всем девушкам спрятать волосы под халат, дабы не искушать болящих схватиться за них.
Все эти правила и распорядки, непонятные и на первый взгляд, но имеющие вполне логичные обоснования, казались нам жутко интригующими и интересными. По крайней мере, в самый первый день.

И в процессе экскурсии наш гид (в лице главного врача на заслуженном отдыхе) завел нас в очередную необычную комнату, которую обозначил как " Комнату арт- терапии". Ей богу, там было так много странных вещей, что мы сходу засомневались в целях этой " арт - терапиишной", которая почему-то больше напоминала стилизованную комнатку Безумного Шляпника. Или просто палату одного из художественно одаренных больных. Растерянно оглядываясь вокруг, мы шепотом строили гипотезы на этот счет. А может, эта комнатка предназначена для тех, кто по мнению персонала, недостаточно душевно приболел? Для доведения пациента до нужной кондиции, так сказать. Чтобы потом уже его лечить, со спокойным сердцем, по стандартным схемам...

А гид наш тем временем подвел нас к огромной, почти в половину стены, картине, которую все заметили сразу, едва вошли. Окинув присутствующих многозначительным взглядом, он торжественно произнес:
- А эта картина называется " Наши страхи"! Ее рисовали на заказ, специально для наших занятий
- и, жестом пригласив нас подойти к ней ближе,  сам отошел в сторону.



… Удивительно, но я не смогу даже приблизительно воспроизвести ни на словах, ни в памяти, что же именно было изображено на той картине. Точнее, я и сразу, едва взглянув на нее, не могла описать словами, то что увидела. Кажется, там были нарисованы образы. Смутные, с искаженными лицами. Но и это всплывает в памяти урывками, и я не могу вспомнить, ни на фоне чего они были изображены, ни был ли там какой-то сюжет - ничего, кроме общего гнетущего впечатления, которое навевало полотно.

По словам врача, картина эта служила больным материальным воплощениям своих внутренних страхов и терзаний, давала возможность взглянуть им в глаза. " Взглянуть - и что потом?" - решили уточнить мы. "Потом, конечно же, отпустить" - доброжелательно улыбнулся нам врач. Звучало это все красиво, но выглядело сомнительно.
Ибо чем больше я разглядывала ту картину, тем настойчивее закрадывалось одно подозрение, которое, я, наконец, решила развеять или подтвердить. Одним вопросом:

- Скажите, а художник, автор этой картины... Как он сейчас?

Врач обернулся ко мне так быстро и с таким воодушевлением, словно наконец-то дождался нужного вопроса. И произнес почти торжественным тоном:
- А художник, взявшийся за эту работу абсолютно здоровым и жизнерадостным человеком, едва закончив ее, стал нашим пациентом!
И доверительно добавил:
- И является им уже второй год.

Тут мне почему-то представилось, что раз в год этот врач шлет смс - ки художнику, с текстом в духе смс - рассылки банков и операторов связи: " Спасибо за то, что выбрали наш психо- неврологический диспансер!", " Два года вместе! Мы ценим наше сотрудничество!", и т.п., и мне стало и смешно, и грустно.

Домой я ехала в тот день в таких глубоких размышлениях, что два раза проехала мимо своей остановки. А потом плюнула на попытку доехать, вышла из автобуса и, так же задумчиво, пошла домой пешком. Но вопросы, над которыми я тогда думала, и по сей день для меня являются открытыми - так нужно ли это? Что несет человеку встреча лицом к лицу со своими потаенными кошмарами - освобождение или риск окунуться в них с головой? А может, нет в них ничего чужеродного, и избавляться от них - все равно что пытаться отсечь часть своего тела. Часть душевного я. Ведь в какой-то, даже очень существенной степени, страхи отражают и вектор направленности наших мыслей, и уровень духовной организации. Кто- то больше всего боится не найти себя в этой жизни, а кто- то: голода. И ни один из страхов не является менее или более существенным в сравнении друг с другом. Важно все, настолько, насколько важен каждый человек, каждая живая душа. Но как далеко можно убежать от собственной души?

Тогда же вспомнился фильм об одном ученом, профессоре- математике, всю жизнь страдавшем от галлюцинаций. Пройдя тяжелый этап осознания того, что половина его жизни и окружения - всего лишь плод собственного больного воображения, в итоге он пришёл к тому, что просто и мужественно принял это как данность. И научился с этим жить, и жить активно, полноценно работать, совершать открытия, за одно из которых получил Нобелевскую премию. До конца жизни продолжая галлюцинировать. И на вопрос журналистов, как обстоят дела с его душевным здоровьем, отвечал, что все отлично.
« - А как  насчет «этих»? Они исчезли?
-  Нет, не исчезли. И вряд ли исчезнут. Но я научился не замечать их и они, видимо, решили плюнуть... Не так ли со всеми нашими грезами и кошмарами? Если их не подкармливать — они тают.
— Но они ведь преследуют вас!
— Они — мое прошлое. Прошлое преследует всех.»



P.S: До дома я в тот день таки дошла.