Хозяин Ясной Поляны. Глава шестая. Экскурсия

После короткого перекура мы поднялись на второй этаж.
- Не буду показывать вам весь корпус. Ограничимся вторым этажом. Ведь именно здесь находится Игнатьев.
Я следовал за Семеновым по пятам.
- Это наши славные медбратья, - сказал он, указывая на молодых коротко стриженных парней. Один из которых был Славочка, а второй Сашечка. Этих двух я знал. С ними стояли еще два парня и несколько медсестер. Парни, на удивление как на подбор. Широкоплечие, скуластые, стрижки ежиком. Выкрашенные девушки различались чуть больше. У Юли были длинные волосы, аккуратно собранные в лошадиный хвост. А Полина имела вид сорокалетней бабы из-за лишнего веса и измазанного косметикой лица. Девушки помахали мне рукой, а парни сурово кивнули.
Мы вошли в коридор.
Длинный коридор покрытый однотонным бежевым линолеумом. Стены, как и во всех больницах выкрашены в два цвета. Низ, примерно на уровне колен, темно-синий, а выше поднимается желто-бежевая краска.
Не зря их кличут желтым домом, - отметил я.
Толстые решетки со стороны улицы, уродовали свежие пластиковые окна. Естественно на окнах не было ручек. Тут вообще нигде не было ручек, не считая входной двери и дверей врачей. Каждый из персонала носил свою собственную ручку. 
В центре длинного коридора находилась комната отдыха. Это даже и не комната вовсе. Но именно здесь больные отдыхали. Сюда выкатывали тех, кто не мог ходить, чтобы они смотрели телевизор, слушали музыку из динамиков, привинченных к потолку и с упоением глядели на улицу, нежась под лучами солнца.
Именно здесь, больные проводили большую часть времени. Настольные игры, массажеры, два удобных кресла и несколько диванов. По углам стояли высокие растения. К двум противоположным стенам прикреплены телевизоры, всегда транслирующие один и тот же канал.
В этот раз показывали мультики, и больные с наслаждением смотрели. Если бы не звуки из телевизора, то получилась бы гробовая тишина.
То ли мультики всех так заинтересовали. То ли они вообще тут разучились разговаривать.
- Больные находятся здесь, - говорил мне на ухо Семенов. – Когда вам понадобится комната, мы предоставим одну из спален, где вы с Игнатьевым свободно сможете поговорить.
- А здесь? – указал я на приличный диван и кресло рядом с ним.
- Здесь нельзя. Здесь больным отдыхать надо, и посторонний человек может растревожить их итак не здоровую психику.
Мне не очень хотелось оставаться с глазу на глаз с психом. Пусть он и дед, которому скоро стукнет шестьдесят пять, но даже в этом возрасте он легко может размозжить мою голову о стенку. Говорят, когда у них приступ, то силы берется столько, что двух, а то и трех человек может раскидать как щенков.
В первом ряду перед телевизором сидел Игнатьев. Из-за спинки кресла я видел лишь его лохматую макушку.
Рядом с Игнатьевым, по правую руку, сидел тот самый парнишка стихоплет, который накаркал мне гвоздь на мостике. Слева от него восседал хмурый дед. И, хотя я видел один лишь морщинистый затылок, я был глубоко убежден, что лицо его не лучше. Такое же обвисшее и суровое.
- Владимир Иванович, - окликнул Семенов Игнатьева и положил руку ему на плечо. – Как вы себя чувствуете?
- Отлично. Настроение хорошее. Болей нет. Все просто замечательно, - не отрываясь от телевизора отрапортовал дед.
- Я хочу вас кое с кем познакомить.
Эти слова заставили Игнатьева обернуться.
- Помните, я говорил вам, что у вас будут гости. Помните?
Для меня было странно наблюдать, как интонация Семенова сменилась с грубой и басовой, когда он общался со мной, на нежную, заискивающую и весьма приятную, когда он разговаривал с пациентами.
- Помню что-то такое.
- Вот ваш гость.
Семенов указал на меня.
Я сделал пару шагов, чтобы Игнатьеву не пришлось крутить головой как филину.
- Это Виктор Хвостов.
- Он не похож на врача, - подозрительно сказала Игнатьев.
- А он не врач. Он будет задавать вам вопросы и записывать ответы у себя в блокноте. Это новая процедура, которая помогает памяти поддерживать хорошую форму. Вы ведь хотите, чтобы у вас была хорошая память?
Игнатьев глубоко кивнул.
- Вот. Виктор поможет вам в этом. Виктор, как часто вы будете посещать Владимира Ивановича?
- Два-три раза в неделю, - сказал я даже не подумав.
- Отлично. Когда досмотрите мультик, Виктор будет вас ждать.
- Хорошо. Досмотрю. – сказал Игнатьев и уставился в телевизор, высоко задрав голову.
На фото, он конечно выглядел моложе. Обычный старичок с морщинистым лицом и темной, загорелой кожей. Седые волосы нисколько не поредели и плотной шапкой сидели на голове. Большая, волосатая родинка на левой щеке под глазом и тусклые серые глаза. Но так он выглядел на фотографии.
Сейчас передо мной сидел старик с серой кожей, с родинкой, с тусклыми глазами и взъерошенными волосами. Как будто кустарник на голове вырос.
- Пройдемте дальше, - шепнул Семенов.
Я не видел смысла осматривать помещение целиком и скучно поплелся за главврачом.
- А есть тут кто из персонала?
- Вон ведь стоят, - указал он на медбратьев.
- Я имею ввиду тех, кто когда-то работал здесь, а теперь лечится.
- Вы опять за старое, - улыбнулся Семенов. Его грубый, басовый голос вернулся. – Видели парнишку рядом с Игнатьевым? Это Харитонов Александр Вадимович. Когда-то она работал у нас медбратом, но потом что-то с ним случилось. Когда здоров был, ходил без конца тут рэп свой читал, а теперь на стихи перешел. Вы еще успеете с ним познакомиться. Он любит новые лица.
Я не стал говорить, что уже имел некоторые знакомства.
- Больше никого нет?
- Не считая Игнатьева, на этом этаже никого. Есть еще на первом парочка. Но там совсем случаи обычные. У одной медсестры мать умерла, так она на этой почве и свихнулась. До сих пор ждет, что ее матушка вернется к ней. Вот уж как четыре года ожидает.
Мы подошли к двум койкам возле окон, где лежали больные.
- Тех, кто не может ходить, мы выкатываем к окну. Пусть бедняги хоть солнышко увидят. Вот этот, - Семенов кивнул на мужчину лет пятидесяти с непропорционально большой головой. Гладкая лысина больного сверкала на солнце как зеркальце. Ровные черты скул были чисто выбриты. Рот немного приоткрыт, а глаза с любопытством осматривали помещение, словно видели впервые.
- Вы не поверите, - шептал Семенов, - но это мой друг. Ну, как друг. Когда мы переехали сюда, это был первый человек с кем я начал общаться. Беспалый Алексей Леонидович. Хороший был парнишка. Правда его задирали всем двором из-за большой головы, но я по возможности заступался за него. И вот, судьба вновь свела нас в этих стенах. – грустно закончил Семенов.
- Как дела Леша? – вновь этот ангельский голосок. – Все хорошо?
Леша водил глазами и несколько раз моргнул.
- Ни слова из него не вытянешь. – Сказал Семенов. – Может тебя развернуть немного?
Не дождавшись ответа, Семенов крутанул кровать. Теперь Беспалый лежал ногами к окну.
- А второй? – спросил я.
- А это из соседнего села старичок.
Мультик закончился и сутулый Игнатьев, мелкими шажками направился в нашу сторону.
- Я пришел. Куда дальше?
Меня удивляла и одновременно забавляла его манера говорить.
- Дальше вы пройдете с Виктором в спальню, где он сможет задать вам вопросы.
- Я согласен. Следую за вами.
Немного побаиваясь, я подхватил старичка за руку и, придерживая его дряхлое тело, от которого напрямую зависит мой гонорар, пошел вместе с ним за Семеновым.
Мы прошли почти в самый конец корпуса, преодолев весь коридор.
- Если что-нибудь вам понадобится, обратитесь к работникам. – официально предупредил меня Семенов. Наверное, он всегда так общается в присутствии больных. – А вы, Владимир Иванович, ведите себя хорошо.
- Буду. Вести. Хорошо.
- До свидания.
- Честь имею.
Семенов открыл персональной ручкой дверь, и мы вошли в спальню.
- Дверь закрывать я не буду. Я скажу персоналу, чтобы к вам никого не пускали.
- Большое вам спасибо.
Семенов ушел.
Я усадил Игнатьева на скрипучую кровать, а сам аккуратно присел на тумбочку, так как другой мебели здесь не было.
Палата оказалась просторной. Я навскидку прикинул, что больные должны размещаться минимум по двое, но у Игнатьева тут свои условия. Спасибо его сыночку.
- Владимир Иванович, - аккуратно начал я. – Как сказал Семен Сергеевич, я буду задавать вам вопросы.
- Какие вопросы? – резко спросил Игнатьев. Он придвинул ко мне голову и начал дергать седыми бровями. – Какие вопросы, а?
- Обычные вопросы о вашей жизни. Мне надо проверить состояние вашей памяти. – сочинял я на ходу.
Игнатьев отвернулся к окну, затем вновь посмотрел на меня и вновь чуть-чуть сдвинул голову, как кобра:
- Что ж, давай. – и снова отвернулся.
Его состояние удивительно быстро менялось. А вместе с состоянием у него изменялась и внешность. Сейчас он казался обычным добрым стариком, которого немало потрепала жизнь и которому есть что рассказать. Но иногда, его тусклые глаза резко наливались гневом, а черты лица приобретали строгость и жестокость.
- Итак, приступим, - решил я не медлить. - Вспомните свое самое первое воспоминание из детства. Самое первое что придет вам в голову.
Игнатьев задумался и даже почесал свои пушистые волосы. Он по-прежнему смотрел в окно, а затем повернулся ко мне, и я увидел улыбку.
- Помню, когда еще совсем малый был, то бегал по двору и гонял голубей.
- Отлично. Просто превосходно. – я сделал короткую запись в блокнот. – А что вы еще помните? Может быть вы себе рогатку делали.
- Ро-га-тку, - с удовольствием протянул он. – Безусловно я себе делал рогатку. А если честно, то самое теплое воспоминание у меня связано с матерью. Наверное, у всех нормальных людей во всех лучших воспоминаниях присутствует мать. Не помню точно куда уходил отец, но я очень из-за этого расстроился. Я помню бежал за ним. Плакал навзрыд и бежал. А потом, весь в слезах пришел к матери и стал возле нее. Она приласкала меня, посадила на колени. Я уткнулся в ее пышную грудь, и она гладила меня своей теплой рукой по голове, часто приговаривая. Вовка, Вовка…
Действительно не совсем сумасшедший, - подумал я.
На ходу я делал себе пометки, радуясь, что с этим дедом у меня все должно пойти как по маслу. Этому хоть не придется лезть в душу и вытаскивать каждое слово.
- А кем была ваша мать?
- Кем, кем? Обычная рабочая. У нас ведь тут все в полях было. Отец тоже был из рабочих. Это он уже позже в депутаты подался. А начинал с самых низов.
Я видел с каким трепетом Игнатьев вспоминает детство. У него даже легкий румянец проступил на серой коже.
- Расскажите мне больше о своем детстве.
- Обычное детство для того времени.
- У вас ведь были друзья?
- Да… друзья были. – вновь он стеснительно улыбнулся. – хорошие друзья.
- Расскажите мне о них.
- Помню, как Васька, друг мой и сосед, самопал себе сделал. Забили мы его спичками по самое небалуй, а потом как бахнули. Разлетелось там все к чертям собачьим. Осколками нам тогда лица посекло немножечко. Хорошо глаз не лишились. С Васькой у меня вообще много чего связано. Помню еще мы в сарае колупались. Искали что-то… я в одной стороне Васька в другой. По локти залезли в эти пыльные инструменты и рыщем, рыщем. В один миг Васька как закричит во все горло. Я как ошпаренный бегу к нему, спрашиваю, что там случилось? А он, глотает слезы и сказать ничего не может. Только ревет во все горло и орет как резанный. Я смотрю вниз, а там большой ржавый гвоздь из ноги у торчит. Прям как у тебя.
Я отшатнулся.
- Откуда вы знаете?
Добрый старичок преобразовался в злого деда. Румянец спал, а глаза засверкали гневом.
- Тебя предупреждали не соваться в чужие дела. – сквозь зубы процедил он. – У тебя еще есть шанс. Так что смотри мне… смотри… - Игнатьев покачал сморщенным пальцем.
Я не знал, что сказать. Писать я естественно не смог. Ручка дрожала, выводя на бумаге каракули. 
Взгляд Игнатьева погас, и он сказал мне тем добрым обычным голосом:
- Стоит он и плачет. Я побежал к отцу. Тут-то мы его и вытащили. Влетело нам тогда по первое число, но зато память осталась. Память вообще забавная штука…
Я продолжал наблюдать за Игнатьевым, но никаких перемен не последовало. Он едва видимо улыбался, растягивая морщинистые губы, и склонил голову набок, будто устал держать.
Игнатьев продолжал говорить о своем детстве, а я, вместо того чтобы записывать эту ценную информацию, тупо смотрел в блокнот, постоянно косясь на Игнатьева. Ожидая что не сейчас, так через секунду он набросится на меня сцепив кулаки. Вцепится мне в горло. Отберет ручку и выколет глаз. Или зубами вопьется мне в щеку, оторвет и выплюнет.
Я четко увидел картину, как этот милый дедок, повалил меня на пол, ухватил зубами щеку и вырвал кусок, обливая меня собственной кровью. Картина сделалась такой ясной, что мурашки промчались от шеи до поясницы.
Почему-то, я не рассматривал вариант, что я моложе его. Сильнее его и проворнее. Почему-то в моих вспышках воображения я оказывался слабее.
- У вас что-то на щеке, - прервался Игнатьев и потянул ко мне руку.
Я вскочил с тумбочки и отбежал в другой конец палаты.
- Не подходи. – сказал я и выставил перед собой ручку.
- На щеке… на левой, - спокойно сказала Игнатьев и ткнул в меня скрюченным пальцем.
Кусочек пюре действительно оказался у меня на щеке.
- А давайте я вам про свой дом расскажу. Про дом детства. Про тот, которого уже нет и в помине.
- Д-давайте…
Я вновь сел на тумбочку.
Игнатьев начал длинный рассказ о своем доме детства. Он говорил довольно быстро и я едва успевал записывать. Приходилось часто сокращать и делать пометки.
Минут двадцать он без остановки говорил и говорил. Он часто сглатывал и чесал затылок. В редкие минуты тишины, он вздыхал, набирался сил и вновь начинал свой рассказ.
- Думаю на сегодня хватит. Не стоит перегружать память. Я постараюсь прийти к вам завтра. Хорошо?
- Конечно-конечно… мне понравилось с вами общаться. Вы очень воспитанный и умный человек.
- Спасибо.
- Можно мне последнюю историю рассказать.
- С удовольствием выслушаю.
- Я хочу вам рассказать про дом. Я понимаю, что мы о нем только и говорили, но в моих воспоминаниях он очень четко сохранился. Можно ваш блокнот. – он вытянул руки. Я с опаской отдал ему блокнот и ручку. На всякий случай я встал на ноги, чтобы быть более мобильным в случае опасности. – Я хочу вам нарисовать план дома. Удивительно, как четко я его помню.
Игнатьев принялся чертить линии на новом листочке. Он даже язык прикусил, стараясь ровно и четко изобразить план дома.
Изображая писателя, он клал ручку в рот и надолго отключался. Минуту или две сидел без движения, затем с новой порцией воспоминаний принимался изливать их на бумагу. Затем он резко посмотрел сначала в одну сторону, затем в другую.
Я подумал, что сейчас он вновь примет образа злого деда и, имея на вооружении ручку, точно кинется на меня.
Но Игнатьев еще раз посмотрел по сторонам, затем повернулся к окну и не глядя на блокнот, продолжил рисовать.
Я не успел увидеть, что именно у него получилось, но мне показалось, что последними действиями он перечеркнул довольно удачный и аккуратный план дома.
- А теперь идите. Быстро уходите. – шептал Игнатьев. Он отдал мне блокнот с ручкой и испуганно замахал руками. – Чего же вы стоит?. Уходите скорее.
Продолжая смотреть на перепуганного старика, я спиной нащупал дверь и покинул палату.
Ко мне тут же подкатилась пышная Полина.
- Вы закончили?
- Да.
- Владимир Иванович, - певучим голосом произнесла Полина и заглянула в палату. – Пойдемте со мной в комнату отдыха. Там начинаются ваша любимая передача про животных.
- Уже?
- Уже идет. Скорее-скорее…
Краем глаза я видел, как Полина, поддерживая Игнатьева за локоть, вывела его из палаты и закрыла за собой дверь.
Когда я проходил мимо комнаты, а точнее мимо углубления в коридоре, которое здесь называли комнатой отдыха, то тот самый псих-стихоплет пристально следил за мной и не переставал улыбаться.
Я старался не смотреть по сторонам и вести себя спокойно.
Как же, как же, как же, как же...
Стали близко к вам розетки
Тесно нынче очень даже.
Я бы смог, но там лишь ветки
Четко сказал Саня и довел меня взглядом до двери.
Я чувствовал, как на спину мне легли несколько взглядов. Тяжелых взглядов. Волосы на затылке приподнялись и по всему телу прошел легкий озноб, будто я с мороза вошел в теплое помещение.
С каким наслаждением я видел, как за мной захлопнули дверь и провернули замок.
Прощаться с Семеновым я не стал. Хотел было подняться, но меня уже тошнило от этого места. Голова раскалывалась, словно я трое суток без сна и покоя работал не покладая рук. Мышцы гудели и почему-то сильно болели плечи. Мне казалось у меня за спиной рюкзак килограммов под двадцать.
- Всего вам доброго, - прокричала в окно регистраторша и показала экземпляр моей первой книги. – А я читаю.
- Я очень рад, - только и ответил я, после чего запрыгнул в машину и помчался домой.
Мне жутко хотелось спать.
Оказавшись дома, я заварил крепкий кофе, но результата не было. Зевая до боли в скулах, я уселся в текстильное кресло, чувствуя расслабление и покой.
Редкий озноб посещал меня, но здесь я не чувствовал той гнетущей атмосферы. Не вставая, я дотянулся до сумки и достал блокнот. Работать я не собирался, просто я даже не взглянул на рисунок.
На белом листе, ровными линиями обрисован план дома. Даже не имея технического образования я с легкостью понял где была спальня, туалет и гостиная. По краям листка Игнатьев нарисовал забор. Нарисовал так, как дети рисуют железную дорогу. А поверх чертежа, корявым почерком виднелась надпись:
Помоги мне. Помоги всем нам. Беда грядет.