Жизнь поэта. книга 2я. стр 30-61. продолжение след

ГЛАВА  I I.  ТУРИСТИЧЕСКАЯ ПОЕЗДКА.
  Было начало ноября. Самое мерзкое время года.
Ещё не зима, но уже не осень. Вагонов было 12. Все купейные.
Между ними два вагона ресторана. Дорога была длинная,
но не утомительная. Со мной в купе были два ветерана
войны,  и один мой ровесник, все из различных организа-
ций КАМГЭСа. Вначале все разговоры крутились вокруг
работы, а когда надоело, пошли разные темы. Вначале
был Киев, затем, Одесса. Из Одессы отбыли в Керчь. Но в
в Херсоне, через который мы проезжали, нас тормознули.
Нам объявили, что стоянка будет семь часов. Будет про-
изводиться техническое обслуживание вагонов, генера-
льная уборка и затаривание продуктов питания. Такого
поворота событий я не предполагал, иначе не пил бы на-
кануне. Один из ветеранов был яростным поклонником
возлияния и постоянно нас совращал. Пили во всех купе и
во всех вагонах. Может быть, всё из-за того, что у нас,
в Челнах, во время строительства КАМАЗа, был сухой за-
кон. Вино-водочные изделия не продавались. Я решил, во
время длительной стоянки поезда, попробовать отыскать
Людмилу. Адреса у меня не было, но я помнил из письма
Володи, что она, с сестрой Аллой, работала на заводе же-
лезобетонных изделий, в конструкторском бюро.
  Хоть я, перед походом на поиски, долго чистил зубы и
полоскал рот, каким-то лосьоном, взятым у одного из ве-
теранов, всё равно от меня пёрло, как от пивного бочонка.
Таких заводов в Херсоне было три. Полигон и два за-
вода, маленький и большой. Об этом мне рассказал сотру-
дник строительной организации, находившейся рядом с
вокзалом. Он дал приблизительные маршруты следова-
ния. Полигон я сразу отбросил. Там не могло быть конст-
рукторского бюро. Меньший завод был ближе, остановок
пять-шесть, как мне объяснили, большой был дальше, в
конце города, остановок пятнадцать. Я решил поехать на
ближний. Время бежало быстро, а автобус ехал медленно.
От остановки пешком пришлось идти  минут  десять.  Хо-
31
рошо, что не было пропускной системы. Но и конструкто-
рского бюро там не было. Я зашёл в производственный
отдел, на некоторых предприятиях конструктора сидят
там. Но, ни Людмилы, ни Аллы там тоже не было. Три с
половиной часа уже прошло, оставалось три с половиной,
но на месте нужно было быть, хотя бы за пятнадцать ми-
нут до отхода поезда. Я уже не успевал. Пока мы разгова-
ривали, зашёл мужчина и стал спрашивать какую армату-
ру просить и что предложить взамен. Это был снабженец,
который как раз направлялся на тот завод.
-Петрович, у тебя место есть в машине?
-Ты хочешь поехать со мной?
-Нет, если можешь, довези мужчину на завод, он про-
ездом, разыскивает знакомых.
-С удовольствием.
  Они ещё поговорили минут десять, и мы отчалили.
На заводе была пропускная система, но, видимо, снаб-
женца хорошо знали и решили, что я его коллега.
Мы с Петровичем поднялись на второй этаж админи-
стративного здания. Он показал, где находится конструк-
торский отдел, а сам пошёл в отдел снабжения.
      Сердце у меня выскакивало из груди, но больше от пе-
репоя, чем от волнения, хотя волновался я тоже. Неужели
я сейчас увижу её? Нет, это сон. Сейчас прозвенит буди-
льник, я проснусь и стану собираться на работу. Постояв
минуты три и отдышавшись, я вошёл в помещение. Отдел
был большим. Работало человек двенадцать, не меньше. За
некоторыми кульманами никого не было. Слева, за
столом сидел мужчина моего возраста. Он поднял голову
от стола и спросил:
-Вы к кому?
-Извините за вторжение и беспокойство, Вы не под-
скажете мне, работают ли у Вас Грищенко Людмила или Алла.
-Да, они обе здесь работают, но Аллы сегодня нет.
Грищенко! Людмила Павловна! К тебе пришли.
32
  Из глубины вышла она, моя Люда, скорее чужая
Люда. Она не вышла, а выплыла, как красавица шхуна
выплывает из голубой лагуны, вся увенчанная белыми
парусами.               
  Вначале она, видимо, меня не узнала, так, как даже
предположить не могла, что вдруг к ней заявится, поста-
ревший, в очках, в помятых брюках, в не совсем чистых
ботинках, её бывший однокурсник, который клялся, что
укротит её, как дрессировщик тигрицу.
-Здравствуй Люда!
-Привет, Вано! – нет, она не бросилась мне на шею, не
стала целовать мне глаза, щёки и всё остальное, но губы
её задрожали и немного затряслись руки. Это я твёрдо
заметил.
-Как ты живёшь, Люда?
-Подожди, я сейчас оденусь, и мы поговорим во дворе.
  Она положила карандаш, оделась и мы вышли во двор
завода.
-Ну, рассказывай, как ты живёшь, Ванечка?
- Я нормально. Вот путешествую на поезде по городам
героям.
-А что Херсон уже стал городом героем?
-Мы были в Киеве и Одессе. Далее  Керчь и Севасто-
поль. В Херсоне семичасовая стоянка. Профилактичес-
кие работы. Скорее всего, был сбой в графике и нас тор-
мознули. Да, так удачно. Увидел тебя. Как ты? Как Алла?
-Работаем вместе. У Алки  дела и она отпросилась. Бу-
дет жалеть, что не смогла тебя увидеть. А как ты? У тебя
отпуск?
-Поощрили за хорошую профсоюзную и партийную работу.
-Значит, ты партийный и профсоюзный деятель?
-Был. А сейчас работник производственного отдела.
-Начальник?
-Заместитель. А ты, почти не  изменилась. Только  ме-
лкие морщинки говорят, что ты уже не та Людочка из  те-
33
хникума. Легкокрылая бабочка, летящая к солнцу и свету.
Лучшая девушка группы 3о4.
-Которую ты так и не смог укротить. Вообще-то не по-
ложено говорить женщинам об их недостатках.
-Разве это недостаток? Эти морщинки делают тебя
краше, загадочней.
-А у тебя вроде таких морщин нет?!
-Зато лысина, почти на полголовы.
-Да, волосы у тебя были красивые. Очки, кстати тебе
тоже идут. Стареешь?
-Стрелки часов считают время вперёд, а не отсчиты-
вают назад.
-Женат?
-Двое детей. Дочь и сын.
-Дочь, конечно, назвал Сулико?
-Анжелой. А сын – Эдуард.
-У тебя жена – иностранка, что иностранные имена у детей?
-Русская, понравились эти имена. А у тебя сколько
детей? Об одном, сыне, я знаю, писал Володя Чайка, из
Черкасс.
-Всё. Других нет. И мужа нет. Может, снова будешь
звать меня замуж? Или уже разлюбил?
-Как тебе сказать?
-Говори, как есть.
-Потихоньку стал забывать, но вот увидел и внутри
всё всколыхнулось. Но звать замуж не стану. По двум
причинам. Первая, ты бы всё равно не согласилась, а вто-
рая кавказцы не бросают свои семьи.
-Это я помню. Ты мне говорил ещё тогда, в технику-
ме. Но я тебе не поверила. Прости, за нескромный вопрос,
ты – выпиваешь?
-Не то, что выпиваю, за неделю, что мы в поезде, вы-
пили целую бочку. Не могу же я быть там один белой во-
роной. Но если бы нас сразу предупредили, что поезд  бу-
дет останавливаться в  Херсоне,  я  бы  грамма  в  рот   не
34
взял с начала самой поездки. И за мой вид извини, что
помятая одежда! А я пью только по праздникам.
-Ты же приехал не свататься, так что всё нормально.
-Сколько времени нужно, чтобы отсюда добраться до
вокзала?
-Минут 45, но лучше рассчитывать на час.
-А на такси?
-Пустое дело. Такси можно прождать час, а оно не
придёт. Самый надёжный вид транспорта – автобус.
-До отхода поезда полтора часа, значит у нас времени
ещё минут двадцать.
-У тебя. Я же с тобой не еду. Кстати, нескромный во-
прос, а сколько ты зарабатываешь?
-Оклад 170, плюс ежемесячные командировочные 120, 
плюс ежемесячная премия сотни полторы, квартальную я
не считаю, ну и иногда раз в квартал, за рацпредложения,
в общем, на круг выходит 450 – 500. Иногда чуть меньше,
иногда чуть больше.
-Не плохо. У нас с Алкой на двоих выходит столько. Ты,
наверно, имеешь не одну машину и дачу, и стены все в
коврах?
-Ни машины, ни ковров, ни дачи у меня нет. Есть сад-
огород – 3 сотки, вот там мы и пашем.
-Значит, копишь, хранишь на книжке?!
-Не скрою, книжка есть, но там рублей 200. И у жены
книжки нет, хотя она работает бухгалтером в ателье и
получает около двухсот.
-Что, пропиваете?
-И пропиваем и проедаем во время отпуска в туристи-
ческих поездках. Мы с ней объездили полстраны: Крым, 
Северный Кавказ, Закавказье, Прибалтика, Молдавия,
Средняя Азия. Когда с детьми ездим, когда без детей.
Так что денег у нас нет. А мы и не жалеем об этом.
-Значит, твоей жене повезло,  а как её зовут?
-Раиса. Ты уже обо мне узнала всё. Расскажи немного о себе.
35
-А не о чём рассказывать. Живём с сыном. Мужа нет.
Отдыхаем на чёрном море. Оно от нас в двух часах езды.
-Замуж не собираешься?
-Никто не берёт. Кому нужна женщина с «хвостом»,
с ребёнком?
-Но друг, наверно, всё равно есть?
-Друзья – одноразовые, как презервативы. Я к этому
особенно не стремлюсь! И у Аллы аналогичная история.
-В Горловку ездишь?
-А что я там забыла? Мать умерла. Домик продали.
-А в техникуме была, после окончания?
-Один раз, как-то. Он навевает тоску воспоминаниями.
-В этом ты права. Рядом с Набережными Челнами, в
сорока километрах город Нижнекамск. Мы жили вначале
там. Я работал на нём начальником отдела снабжения и
часто ездил за металлом на металлургические заводы
Украины: Днепропетровск, Днепродзержинск, Макеевку,
Енакиево. Иногда в Макеевке и Енакиево сидел неделями,
и почти в каждый приезд ходил в техникум. Ходил по
аллеям техникумовского сквера, заходил во двор общежи-
тия, в здание техникума, заглядывал в актовый зал…
-Не береди душу! Всё это уже прошло и больше не
вернётся. Тебе уже пора уходить!
-Ещё пять минут.
-Я сегодня плохо буду спать. Расскажу о тебе Алке,
станем с ней вспоминать, расстроимся… Во сколько ухо-
дит твой поезд?
-В 17.
-Осталось времени час, пятнадцать. Может, проводить
тебя? Но тогда нужно отпроситься у начальника.
-Не нужно. На это уйдёт лишнее время. И зачем тебе
мучиться, тащиться туда и обратно?
-Жалеешь меня?
-Нет, оберегаю.
-Помню, ты ещё в техникуме говорил, что будешь  ме-
ня оберегать.
36
-Извини, не получилось!
-Значит, не судьба. Беги! Осталось – час, десять.
  Я взял её ладони, прижал к своим щекам, подержал
несколько секунд, затем поцеловал каждую  и отпустил.
-Ты ещё пишешь стихи?
-Последнее время долго не писал. Я сочиню о тебе
стихотворение и пришлю его, если ты дашь мне свой
адрес.
-У тебя есть ручка?
  Я достал из пиджака ручку с блокнотом и отдал ей.
Она записала адрес.
-Остался ровно час. Ты опоздаешь. Иди. Всё! Пока, пока!
  Я хотел её поцеловать, Душа кричала и приказывала: -
Поцелуй, дурак, поцелуй! Но извилины в голове взбунто-
вались. Не смей, иначе оставишь самое плохое впечатле-
ние. Твой перегар от вчерашнего обильного возлияния, не
будет ей в радость. Я ещё раз прикоснулся к её руке и по-
шёл на остановку автобуса, которая находилась рядом с заводом.
  Оглянуться или нет? Когда-то Аид, подземный царь, в
греческой мифологии, сказал Орфею, пришедшему в
Тартар, царство мёртвых, за умершей женой Эвридикой,
которую он очень любил. После долгих уговоров, Аид
сжалился над Орфеем и отпустил Эвридику наверх, на
Землю, но предупредил, что если он оглянется назад,
чтобы посмотреть идёт ли следом его любимая, то ожив-
шая Эвридика, сразу превратиться в тень и навсегда ос-
танется в подземелье. В самые последние минуты Орфей
оглянулся и потерял любимую. Внезапно это пришло мне
на память. Оглянуться или нет? Если я оглянусь, то уже
больше никогда её не увижу. Если не оглянусь, то мы ещё
встретимся. Орфей прошёл за Гермесом, который указы-
вал им дорогу – сотни метров и только лишь потом огля-
нулся. Я прошёл не более пяти шагов и не выдержал. Она
стояла и смотрела мне вслед. Я помахал ей, она мне. Я по-
37
слал воздушный поцелуй, она ответила. Всё равно мы по-
целовались. Может быть, позже я и буду жалеть, что не
сдержал свое слово и оглянулся, но сейчас я не жалел.
  Пришёл на вокзал я без десяти пять, но поезд просто-
ял ещё полтора часа. Я мог бы всё это время видеть её,
слышать её голос, трогать её ладони. Судьба безжалостна
к нам. Не хочет вовремя подсказать, что делать сейчас, а
что позже.
  Купил пару бутылок водки, в магазинчике рядом с
вокзалом и хотел обрадовать попутчиков, но они тоже ку-
пили по одной. Так что мы хорошо отоварились. До ужи-
на оставалось немного времени, и мы начали очередное
возлияние.
-Ну, что ты её нашёл? – спросил Василий Тихонович,
один из ветеранов.
-Тихоныч, ты ни хрена не наблюдательный, а хваста-
ешься, что был разведчиком. Я бы тебя в разведку не
взял! Даже в свою роту истребителей танков, - ответил
вместо меня, второй ветеран войны – Николай Степанович.
-И какая же там нужна была наблюдательность? Прёт
на тебя танк, стреляй в него или бросай гранаты.
-Ух, ты какой умник! Мы их истребляли, понимаешь.
Не они пёрли на нас, а мы пёрли на них. Изучали все их
повадки, выслеживали, как охотник в лесу кабана, а там
знаешь, какая нужна наблюдательность?! А танк тебе не
кабан, чихнул, и он от страха убежит. Я вот сразу заме-
тил, что  Иван не зря ходил. Туда он пошёл, помятый, с
больной головой, мне показалось, что даже злой, скорее
безразличный, потому, что не надеялся встретиться. А
оттуда он пришёл одухотворенный, с блеском в глазах,
как будто подбил фашистский танк. Он один в нашем
купе тормозит, ограничивает нашу пьянку, а тут сам
принёс две бутылки.
-Это я и без тебя заметил. А что мы за него решаем,
пусть сам и расскажет.
38
-А что рассказывать? Нашёл я её.  Встретились, погово-
рили, вот и всё.
-У вас, что был с ней роман, раньше?
-Вот теперь я вижу, что ты был разведчиком, сразу
начал допрашивать, как пленного немца, языка. Отстань
от парня! Давайте лучше выпьем за его удачу.
  Когда мы выпили, Василий Тихонович, самый болт-
ливый из нас, хоть он и был во время войны разведчиком,
с трудом пережевав, вставленными зубами, солёный огу-
рец, из последней банки, которые он взял с собой в доро-
гу, смачно почмокав губами, начал рассказывать:
-У меня до войны, тоже был роман с Валей из нашего
посёлка, в Пермской области. Не, у нас ничего такого с
ней не было, тогда с «этим» было строго. Просто мы лю-
били друг друга. Я любил её точно, а она говорила, что
любит. Целоваться, мы, конечно, целовались, но не боль-
ше того. Когда меня провожали на фронт, она сильно
плакала и обещала ждать. Я получил от неё несколько
писем, пока нас готовили, в разведшколе, а потом письма
перестали приходить. В 43, меня, после ранения, комиссо-
вали и я из госпиталя, отправился домой.  Мечты были
радужные. Я представлял, как моя Валечка бросится мне
на шею, и как хорошо мы станем с нею жить. Нарожаем
кучу детей. Мне, потом рассказали родители, что через
год, моя Валечка снюхалась с моим одноклассником
Витькой очкариком, он носил очки с толстенными стёк-
лами, не знаю, сколько там было диоптрий, но его на вой-
ну не взяли. В соседнем городишке до войны был мале-
нький заводик, там изготавливали молотки, кувалды,
вилы, лопаты и прочую дребедень. Вот туда и перекоче-
вал один из заводов, из Ленинграда. На завод стали на-
бирать людей из близлежащих окрестностей. Стали ст-
роить бараки. Вначале размещали тех, кто прибыл вместе
с заводом, а затем стали давать жильё и местным, наём-
ным рабочим. Мои голубки, оба работали на этом заводе.
Через три дня, после приезда домой, я решил съездить ту-
39
да и посмотреть Вале в глаза, а Витьке набить морду. Его
в школе никто, никогда не бил, потому, что он был слаба-
ком  из-за зрения. С Валей я встретился, когда она вышла
с завода, после смены, в телогрейке и валенках, платке,
утомленная, уставшая после изнурительной работы. Она
обняла меня и стала рыдать на моём плече, а я гладил ей
спину и утешал. Потом мы пришли к ним в барак. Витька
сбегал и раздобыл бутылку самогонки, а я затем долго им
рассказывал, как и где воевал. Я не спросил, почему она
не стала ждать. Меня ждали только родители, потому что
верили, что я живой. Они целый год не получали от меня
писем, а когда Валя сошлась с Витькой, не стали писать
мне об этом, чтобы не расстраивать меня. Мы просидели
до полночи, после этого я остался у них ночевать. Расста-
лись мы друзьями. Позже, когда я ездил, с семьёй, к роди-
телям в отпуск, обязательно заезжал к ним и мы вместе,
двумя семьями с детьми, выезжали в лес на шашлыки или
на рыбалку, на речку. Как говорится: «дороги господни
неисповедимы». Пару лет назад моя Валя умерла. Напря-
жённая работа, до изнеможения, во время войны подорва-
ла её силы. Когда я уходил на фронт, это была цветущая,
жизнерадостная красавица, а когда встретил её в 43-м, ей
на вид было уже под сорок лет. Я это всё рассказал для
того, чтобы сказать, что я понял Ивана сразу, как только
он вошёл. Давайте помянем мою Валю, хотя она уже
давно не моя.
  Мы, не чокаясь, молча, выпили и пошли в вагон-рес-
торан на ужин.
  За ужином нам объявили, что приносят свои извине-
ния, за то, что в город-герой – Керчь, нам не удастся
попасть, по определенным причинам, но зато в городе
Севастополе, мы вместо суток, будем – двое.
  Потом я долго лежал на своей верхней полке и не мог
заснуть. Мне ещё не верилось, что я видел её, ту, о кото-
рой всегда мечтал. Я уже вторично, как бы заново осмат-
ривал её с ног до головы. Вот она выходит  с  карандашом
40
в руках. Её волосы собраны в пучок и скреплены резин-
кой. На ней бежевая блузка и коричневые брюки. Я нико-
гда не видел её в брюках. На ногах коричневые туфли,
под цвет брюк, на низких каблуках. Когда она надела
красную куртку и белую шапочку, то сменила и туфли,
первые, видимо, служили ей второй обувью. У меня в
отделе, сотрудники-женщины, тоже всегда переобува-
ются, когда приходят на работу. Но это были второсте-
пенные атрибуты. Главными были её лицо, чарующие
ямочки на щёчках и главное – глаза. Вначале они были
равнодушными,  затем  любопытными –  кто  же  пришёл?
Далее удивлёнными – ты? И зачем ты появился? А далее
они менялись так, как меняется гладь моря, то оно синее,
то голубоватое, то тёмно-серое, то непонятно какого цве-
та. Я бы, не отрываясь, вечность, смотрел в эти глаза. Но
жизнь нам отпускает для этого часы или минуты. Она ма-
ло улыбалась, наверно потому, что я мало шутил или ско-
рее совсем не шутил. Я пришёл к ней, как дипломат-раз-
ведчик, чтобы прояснить ситуацию. Каковы обстоятель-
ства в соседнем государстве, чем оно живёт, готово оно к
войне или нет, хотя воевать я не собирался. А может, хо-
рошо, что всё так получилось внезапно: и задержка поез-
да, и внезапное моё решение поехать к ней, и поиск её ме-
ста работы. Всё это не оставляло времени на раздумья, на
подготовку слов которые я собирался бы ей сказать.
Иногда простые первые сказанные слова, без подготовки,
лучше хорошего экспромта. Даже то, что я внезапно взял
её ладони, и прижал к своим щекам,  разве не было луч-
шим мгновением, порывом, чувством, которое нельзя по-
дготовить никаким экспромтом? Этим я сказал ей боль-
ше, чем, если бы тысячу раз повторил слово – люблю.
Мне даже кажется, что я услышал, в это время, взволно-
ванный стук её сердца, через пульсацию ладоней. Глаза её
сразу потеплели и чуточку увлажнились. А может, мне
это показалось? Пусть показалось, но я буду верить, что
так оно и было. Я ещё долго лежал и перелопачивал, каж-
41
дую секунду нашей встречи,  каждую фразу произнесён-
ную ей или мной.
  Когда я стал извиняться за свой вид, она сказала:
-Ты же приехал не свататься, так что всё нормально.
-Нет, не свататься. Глупо было бы это делать с моей
стороны. Семейную жизнь можно сравнить с простой фа-
янсовой тарелкой. Когда пара заключает брак, это можно
сравнить с двумя половинками тарелки, которые склеили
вместе. Шов, который между ними, потихоньку сглажива-
ется, шлифуется  и тарелка приобретает прочность. Когда
появляются дети, у заключивших брак, между ними, уве-
личивается прочность шва, если у них, в доме, мир и сог-
ласие. К старости этот шов достигает предела прочности,
как в бетоне. Если у них начинаются разлады, то шов даёт
трещину, постепенно увеличивается и в конце концов, та-
релка разваливается. Те же, кто, разводятся, не имея де-
тей, ничем не рискуют, хотя прошлого не выкинешь, а за-
тем, вступив в новые семейные отношения, они должны
снова притираться друг к другу. Это тяжело и болезнен-
но, те же, кто имеет детей, рискуют намного больше. Пре-
дставь, что я развёлся и переехал к тебе. Как бы отнёсся
твой сын ко мне, чужому дяде? И как бы я к нему? Я лю-
блю своих детей, как и все родители. Если я стал бы лю-
бить твоего ребёнка больше тебя и больше своих детей,
то тогда, может быть, и у нас с тобой была бы любовь.
Но в жизни таких случаев бывает один на миллион. Я на это-
го одного не тяну. Ты, видимо, понимая всё это умом или
нутром, поэтому боишься соединять свою судьбу с кем-
то. Поэтому, мы, похоже, никогда не будем вместе. Поэ-
тому я не стану предлагать тебе свою руку, а моё сердце
давно в твоём плену.
-А ты философ?
-Поэты всегда немножечко философы и немножечко чокнутые.
-А почему ты не поступил в литературный институт?
-Не все, кто его закончил – поэты или писатели. А мне
42
моего университетского образования достаточно, чтобы
писать.
-Какого университетского образования?
-Я, через четыре года, после окончания техникума, в
1966 году, когда родилась дочь, поступил в Казанский
государственный университет, на историко-филологи-
ческий факультет, отделения журналистики, а в 1972
году, когда родился сын, закончил его.
-Учился на дневном отделении?
-Заочно.
-Значит, ты ещё и журналист?
-В дипломе написано – литературный сотрудник. Но я
так и не стал работать по новой специальности.
-Почему?
-Работать за 120 рублей в районной газете было ни к
чему, надо же было поднимать детей, а чтобы дорасти до
областной или республиканской газеты, нужно было бы
время, не менее десяти лет. А потом я итак, нахожусь в
самой гуще событий. Ведь КАМАЗ – самая большая ст-
ройка. страны.
-Ты доволен жизнью?
-Жизнью нужно быть всегда довольным, что пришло-
сь родиться и созерцать этот прекрасный мир и всегда бы-
ть недовольным, что мало сделал в этой жизни из того,
что мог бы сделать. А ты довольна?
-Я не задумывалась над такими высокими категори-
ями. Мне бы добыть хлеб насущный и радоваться, что
здоров сын и я сама. Чёрт побери, как ты изменился?! Ты
стал совершенно другим: и внешне и внутренне. Как жа-
ль, что у нас так мало времени. Если, когда нибудь буде-
шь в наших краях, забегай, но предварительно сообщи.
  Я ещё долго лежал и вспоминал нашу встречу, пока не
прилетел Гипнос и  не утащил меня в своё подземное цар-
ство сновидений.
…………………………………………………………….
  Утром, когда я проснулся, мои попутчики  уже  опох-
43
мелялись. Я умылся, побрился, хотел надеть свежую ру-
башку, но оставил для Севастополя.
  Мне налили штрафную, но я отказался, и сказал, что
буду пить только вместе с ними. С утра мы обычно опох-
мелялись, перед обедом «принимали на грудь» для аппе-
тита, а вечером, начинали пьянку, чтобы на следующий
день снова был повод – опохмелиться. И так – каждый де-
нь. Поэтому я до ужаса не люблю туристические поездки
в поездах. Аналогичная поездка на турпоезде, была у ме-
ня с женой позже, в ноябре 1985 года по всем пяти респу-
бликам Средней Азии.
  Пока я закусывал последними, до умопомрачения вку-
сными солёными огурчиками Василия Тихоновича, с док-
торской колбасой, Николай Степанович, шутник и заво-
дила, снова стал подначивать своего вечного друга и оп-
понента – Василия Тихоновича.
-Да, Васька, когда легавая собака на охоте потеряет
нюх, ей можно простить. Но тебе, разведчику, у которого
есть боевые награды, за взятие «язяка», прощения нет!
Как же ты – опростоволосился, Вась, а Вась?
  Все захохотали. В том числе и я.
  А дело было вот как. Когда в Одессе, нас повезли на
экскурсию  в село Нерубайское, где в катакомбах нахо-
дился музей военной славы, гид, уже в автобусе, начала
читать нам лекцию о правилах поведения там:
  -Село Нерубайское известно, прежде всего, благодаря
Музею партизанской славы (мемориальный комплекс) и
катакомбам, которые простираются под значительной
частью населенного пункта и далее на другие районы. В
годы Великой Отечественной войны в катакомбах скры-
вались одесские партизаны. Нерубайские катакомбы, как
и остальные одесские катакомбы, образовались в резуль-
тате добычи строительного камня — ракушечника, из ко-
торого в селе построено много домов. В подземельях ме-
мориального комплекса представлены предметы парти-
занского быта и образцы оружия, на стенах имеются  над-
44
писи того времени. Музей партизанской славы — един-
ственный официальный вход в просторные и многоки-
лометровые катакомбы. В селе есть другие входы в ката-
комбы, но из-за того, что были частые случаи исчезнове-
ния в катакомбах людей, эти входы засыпали. Поэтому,
убедительная просьба к вам, идти только с зажжённой
свечой в руке, не отставать и не сворачивать от основ-
ного маршрута в сторону.  Если вы отстали или свернули
в другом направлении, не пытайтесь самостоятельно най-
ти выход. У вас ничего не получится. Нужно останови-
ться. Стоять и ждать, периодически взывая о помощи
громким криком. Тогда вас, может быть, найдут.
  Перед завтраком, мы хорошо выпили водочки, а затем
Василий Тихонович, любитель пива, несмотря на свой
слабый мочевой пузырь, уговорил нас выпить ещё по кру-
жке пива. Но мы выпили по одной, а он уговорил – две. И
хотя, перед входом в катакомбы, все облегчились, Васю-
разведчика в катакомбах «припёрло». Он свернул за угол
в темноту, сделал нехорошее дело, но отряд бойцов ушёл
вперёд, а разведчик остался сзади. Благодаря бдительнос-
ти истребителя танков, и его друга, отсутствие разведчика
было обнаружено и доложено командиру, то есть гиду.
Группа возвращалась назад в полнейшей тишине, пока не
услышала призывы беглеца о помощи. Вася на фронте,
видимо, остался жив только по той причине, что неукос-
нительно выполнял инструкции старших командиров. Но
позора ему хватило на всю поездку. Николай Степанович,
при каждом случае насмехался на ним, правда беззлобно.
  Я, после выхода из катакомб, на поверхность, под впе-
чатлением, сочинил стихотворение и в автобусе, пока мы
ехали бегло записал его. А затем  переписал  и  вдруг  ре-
шил сейчас, за столом, прочитать его. Если бы  я  был  не
под хмельком, то читать не стал бы.
-Хотите, я прочту вам стихотворение  об  этих  героях,
которые сражались там?
45
-Константина Симонова? – спросил Стапаныч.
-Ивана Капцова.
-Ну, давай, давай, поэт – подначил он.
  Я вытащил блокнот из кармана, висевшего пиджака и
начал читать:
Одесские катакомбы,
Сотни людей у входа    
Зажигают медленно свечи...Тишина.
Как будто бы здесь - нет народа,
К чему здесь какие-то речи?
Здесь, у памятника погибшим!
Здесь, у памятника живым!
Здесь, невольно всем нам - притихшим,
Место видится это - святым!
Мы спускаемся в катакомбы,
Ощущая всю тяжесть тех лет...
Не страшны здесь им были бомбы,
Но не радовал солнечный свет!
В катакомбах села – Нерубайское,
Жили вы и с врагами сражались!
В катакомбах села - Нерубайское,
Не сдавались вы! Не сдавались!
Фрицы в «гости» ходить к вам боялись,
Вы не просто там жили, Вы - дра;лись!
Замуровывать вас - пытались,
Не сдавались вы! Не сдавались!
       Отравить вас стремились газом,
Чтобы с вами покончить разом,
46
        Но над немцами вы смеялись,
Не сдавались вы! Не сдавались!
Заморить вас хотели голодом,
Вас у выходов взять старались,
Вы ж душою все были молоды,
Не сдавались вы! Не сдавались!
Вас две сотни было - не много!
Но дивизию вы - сковали!
Вы фашистов - судили строго!
Их, захватчиков - убивали!
И когда вас так подло предали?!
Вы в застенках «гестапо» сражались,
Вас пытали, нещадно пытали,
Вы не сдались! Не сдались! Не сдались!
Силы черпали вы у народа!
И народу свои отдавали!
Жизнь отняли у вас - не свободу!
Вы - свободными умирали!
В катакомбах сердце взволновано бьётся,
Аллой кровью в венках - нам кажутся розы,    
        Стеарин лишь расплавленный льётся,
Превращаясь в застывшие слёзы.
* * *
  Как говорят в таких случаях, раздались бурные и про-
47
должительные аплодисменты. Василий Тихонович, аж
прослезился. Он вытер влажные глаза платком, налил по
полстакана водки, встал и предложил выпить за всех пав-
ших солдат времён второй Великой Отечественной вой-
ны. Мы, молча, выпили.
-Можно я у тебя его перепишу?
-Не надо переписывать. Возьмите этот листочек. По-
черк у меня нормальный. Разберётесь.
-Опять разведчики впереди! Я тоже хотел попросить у
Игнатьича этот стих, а этот жук – опередил.
-Не волнуйтесь, Степаныч, я вам перепишу. Минутное дело.
  В коридоре послышался голос дежурной официантки,
приглашавшей всех на завтрак. Мы налили ещё по чуть-
чуть и потопали в ресторан.
……………………………………………………………
  В Севастополе, на вокзале, нас встречал военный ор-
кестр. Он играл мелодию «севастопольский вальс». Мы
высыпали из вагонов. Женщины бросились выбирать ка-
валеров, чтобы потанцевать. Вокзал и окружающие стро-
ения на близлежащих улицах претерпели большие изме-
нения, после того моего приезда к Юле. У меня возник в
голове провокационный вопрос, а не съездить мне в сво-
бодное время к Юлиной тётке? Но я сразу отбросил этот
бред. Я ещё до конца не осознал, не прочувствовал встре-
чу с Людмилой и пытаться встретиться с Юлей, даже ес-
ли она не состоится по той или иной причине, было бы
предательством по отношению к Люде.
  Нас погрузили на автобусы и повезли на экскурсии,
вначале по городу, а затем на панораму, на Сапун-горе.
  Там, у «вечного огня», появились строчки, которых я
не ожидал. Я, делая вид, что записываю рассказ гида, за-
писал их, так, чтобы без напряжения можно было прочи-
тать самому.
  Вечером, когда мы, после ужина в ресторане, «дозап-
равлялись» крымским  вином,  Василий Тихонович,  заку-
48
сывая вино последним солёным огурцом, вытащенным из
банки, сказал:
-Игнатьич, вот тебе бы описать панораму в стихах!
-Тихоныч, я знал, что ты меня об этом попросишь,
поэтому я и описал, вернее, написал стихотворение.
-Так прочитай!
-Нет проблем. Я вытащил блокнот из заднего кармана брюк
и стал читать:
В огне боёв, в огне сражений,
Солдат, как сталь ты закалялся,
В огне боёв, в огне сражений,
Солдат, стеною ты стоял.
В огне боёв, в огне сражений,
Ты за родную землю дрался,
В огне боёв, в огне сражений,
За землю эту умирал.
В огне боёв, в огне сражений,
Солдат, ты молодость оставил,
В огне боёв, в огне сражений,
С земли родной - врага ты гнал,
В огне боёв, в огне сражений,
Солдат, ты Родину прославил,
В огне боёв, в огне сражений,
Ты тишину нам завещал.
В огне боёв, в огне сражений,
Ты не утратил человечность,
В огне боёв, в огне сражений,
Ты всё же человечным был,
В огне боёв, в огне сражений,
Ты сам погиб и канул в вечность,
В огне боёв, в огне сражений,
Себе ты славу, честь добыл.
В огне боёв, в огне сражений,
Огонь тот страшный ненавидел,
В огне боёв, в огне сражений,
Огонь живому - сердце жёг,
49
В огне боёв, в огне сражений,
Солдат, огонь ты вечный видел,
В огне боёв, в огне сражений,
«Огонь навечно ты зажёг»!
             * * *
  Четвёртый наш попутчик, который был года на два
моложе меня, чаще всего молчал. Это был тихий скром-
ный парень. А тут он вдруг вылез вперёд:
-Но здесь, же о панораме ничего не сказано?!
-Почему, не сказано, Вить? Я как раз, коротко и ясно
всё об этом сказал. В огне боёв солдат сражался и погиб
за Родину и, умирая, сам себе воздвиг памятник: панора-
мой, стелой и вечным огнём.
-Ну, что-то уж коротко. Надо бы подлинней.
-Виктор, ты читал Чехова?
-Конечно!
-Он прославился тем, что его рассказы, очень корот-
кие, сжатые. Я, подражая ему, стараюсь писать свои сти-
хи тоже короткими. Мои стихотворения, те же рассказы,
что и у Чехова, только ещё более короткие.
-Мне стихотворение понравилось. Даже больше, чем
первое. А тебе, Вась?
-Мне тоже. Слушай, Вань, а ты много написал стихот-
ворений?
-Хватит на несколько книг.
-А почему же ты их не публикуешь?
-Я пытался несколько раз посылать в толстые журна-
лы, но мне приходят ответы, что я ещё серая мышь. Пос-
ледний ответ пришёл из московского журнала «Юность»,
за подписью известного поэта Ряшенцева. Он порекомен-
довал мне ещё немного поработать над собой. Самое уди-
вительное в этом послании было то, что в десяти словах
поэта было три грамматических, одна орфографическая и
одна синтаксическая ошибка. Это было равносильно то-
му, что профессор писал, как пятиклассник. Поэтому я
перестал куда-либо посылать свои произведения.
50
-Вань, а у тебя с собой есть, что нибудь написанное,
чтобы прочитать нам?
-Полно.
-Так прочитай!
-Сейчас, поищу в блокноте...
-А ты по памяти не можешь?
-Горе тому поэту, который запоминает свои стихи. То-
гда они шаблоном будут вертеться в голове и ему трудно
будет написать новое. Я сочиняю и сразу записываю в
черновики, затем переписываю в чистовики и годами не
читаю их. А когда перечитываю, или корректирую или,
если в них мне всё нравится, оставляю так, как есть.
-Вот стихотворение, которое я написал в день встречи
с Людмилой?
-Которая в Херсоне?
-Да. Стихотворение ещё сырое. Его позже придётся доработать.
Читаю как есть:
Я встретился с любимою вчера,
Но наше время – птицей улетело,
И я грустил все дни и вечера
И ворошил, в душе, что наболело.
Расстались мы, когда-то так давно,
И лента жизни быстро прокрутилась,
Как в пошлом и замызганном кино,
Любимая во сне мне только снилась.
Её увидеть я всегда мечтал,
В своих мечтах на крыльях к милой мчался,
Меня встречал морской девятый вал
И я волной о скалы разбивался.
А вот вчера мы встретились. Но как?
Не принесла нам встреча – облегченья,
Она прошла, как будничный пустяк,
Оставив лишь раздумья и сомненья:
Любили мы друг друга или нет?
И любим ли? Любовь ещё осталась?
Прошло, с последней встречи, столько лет!
51
Судьба над нами, видно, посмеялась.
Твои глаза вчера я видел вновь,
Они кинжалом в сердце мне вонзились,
Не умерла к тебе ещё любовь,
Кипят все страсти, чувства не смирились.
Я бунта их – боюсь! Их мятежа.
Сметают чувства, на пути, преграды,
Спокойствием совсем не дорожа,
А бунтам чувств, ведь не всегда мы рады.
Мы встретились. Мы встретились с тобой,
И, может быть, уж навсегда расстались,
Теперь хожу я, от тебя чумной,
Не зря мы нашей встречи опасались!
Прощай, любимая! За всё прости, прости!
За расставанье и за нашу встречу,
Прошу тебя, вдали, там не грусти!
Я ж нашу встречу, в кабаке отмечу.
                * * *
-Слушай, ты настоящий поэт!
-Поэтов липовых не бывает. Поэт или поэт! Или его
нет!
-Здорово! Я слушал, и у меня было такое впечатление,
что это стихотворение о нашей встрече с Валей. Имени
же там нет, не сказано, о ком написано.
Стихи хороши тем, что они должны затронуть душу.
Если это случилось, значит тогда, кажется, что стих напи-
сан о тебе, посвящён тебе. Вот я вам прочту по памяти од-
но стихотворение, а потом спрошу каждого из вас сказать –
затронуло оно или нет? Договорились?
-Договорились.
-Тогда слушайте!
Долины старости печальной… Да!
Мне – шестьдесят… Преклонные года!
Я немощен, и ясно вижу я;
К концу пути что день – ведь ближе я.
Скрывать пороки старости смешно;
52
Нам молодеть, увы, не суждено.
Попробуй, старец, скрыть свои года, -
Глаз не поднимешь больше от стыда.
Предвестник смерти – наша седина,
На древе жизни – изморозь она.
Из бороды сединки вырывать –
Над собственной могилой горевать.
Два-три ты вырвешь волоска седых,
Дней через пять – пятнадцать, двадцать их.
Иной себя покрасит человек –
Через неделю он, как лошадь, пег.
Стыдись, красильщик: виден твой грешок, -
Смеётся, скаля зубы, гребешок.
Что гребешок? Ведь гребешки молчат;
Но станешь ты посмешищем внучат.
Как не хитри, старик, а не найти
К своей увядшей юности пути.
                * * *
-Начнём с Виктора. Он самый молодой здесь. Как,
Витя, тебе понравилось?
-Нормальное стихотворение, а ты же ещё не такой
старый, чтобы писать о старости стихи.
-Ну, тронуло тебя оно или нет?
-Если честно, то нет!
-Тогда ты пока разливай, а я спрошу у Вас, «молодые
люди»?
-Вась, этот молокосос ещё издевается над нами. Ты
это  написал специально, чтобы поддеть нас?
-Клянусь, нисколечко.
-Меня, Коль, тронуло. Да и тебя должно тронуть. Мы
же оба седые. И годков нам столько же. Сколько он указал.
-Видишь, Вить, мои слова подтверждаются полнос-
тью. Если стихотворение написано хорошо, с душой, с
чувством, оно всегда кого нибудь будет хватать  за  душу.
Это стихотворение написано  великим  узбекским  поэтом
53
Алишером Навои около пятисот лет назад. А вы приписа-
ли его мне. Так, что, дядя Коля, все претензии к нему. И
мы все захохотали, а затем выпили.
  После этого я прочитал, уже из блокнота, своё стихо-
творение:
Осеним днём всегда мне грустно,
Тоску с листом кленовым пью,
Когда зимой на сердце пусто,
То песни с вьюгами пою.
Когда весна ко мне прискачет,
И прилетает соловей,
Душа моя тогда не плачет,
Так, как и мне – вольготно ей.
Тогда мы пьём с ней сок сирени,
Тогда сок ландышевый пьём,
Мы не хотим покоя, лени
И соловью вдруг подпоём.
Тогда на речке мы рыбачим,
Таская глупых карасей,
Иль за столом вдвоём ишачим,
Стихи слагаем вместе с ней.
Душа, коль выпьет – потаскуха,
Летит к далёким небесам,
Но перед тем шепнёт мне в ухо,
Чтобы стихи писал я сам.
Душа меня, вишь, отпускает,
Хозяйка надо мной – она,
Она секреты мои знает:
И где и в чём – моя вина.
Я – покоряюсь. Что осталось?
По-жизни  - я всегда слабак!
Душа ж мне сильная досталась
И я – при ней – всегда дурак.
Но дуракам легче живётся,
Быстрее пишутся стихи,
Когда душа моя уймётся,
54
Ей отвечать за все грехи,
Что вместе с ней мы совершали,
Я без неё бы так не смог,
Трезвых на пьянку совращали,
И пили всё, чем Бог помог.
Когда вернётся снова лето,
Тоску я прогоняю прочь,
Душа и тело – всё раздето,
И ярких звёзд полна – вся ночь.
И с ними пью всю ночь я зелье,
Целебный звёздный их нектар,
И собираю ожерелье,
Чтоб предложить любимой в дар.
Но осень жду, как ждут невесту,
И побегу её встречать,
Тоску опять пить будем вместе,
И вместе будем сочинять.
Подарит осень лист кленовый,
Он в красной краске, как в крови,
И заведу роман я новый,
Кому не хочется любви?
* * *
-Нет, Вань, за такие стихи надо выпить. А, значит за
тебя, поэта  Коля, друг, наливай!
-А нету, Вась! Последнюю бутылку уговорили.
-Пусть тогда Витёк сбегает в буфет. Он самый млад-
ший. Я полез в карман за деньгами, но Вася-разведчик
цыкнул на меня и я успокоился.
-Поэтов, нужно уважать и беречь, - сказал он.
-И поить их вином, чтобы они читали свои стихи, -
сказал Коля-истребитель танков.
  Когда Виктор принёс ещё три бутылки красного порт-
вейна крепостью 18 % об. и Николай разлил по стаканам,
из которых мы пили все напитки, под видом чая, наш дя-
дя Вася, встал и произнёс тост:
-Как говорится, люди познаются в беде,  но  не  только
55
в беде, но и в дороге. Если бы не эта поездка по городам
героям, мы бы никогда не узнали бы, что один из наших
коллег, с которым мы проработали вместе…
-Не, завирай, не проработали, а просидели на планёрках…
-Ну, и паршивый у тебя характер, Коль, вечно переби-
вать! Один из наших коллег, с которым мы встречались
по работе на планёрках и только здоровались, оказыва-
ется поэт. И хороший поэт. У нас, на фронте поэты цени-
лись на вес золота. Их всегда оберегали. Я бы тебя, Вань,
взял бы с собой в разведку.
-Василий Тихонович, а я с тобой не пошёл бы в разведку!
-Почему?
-Потому, что ты заблудился в катакомбах, сказал
Николай, и все засмеялись.
-Не поэтому, Тихоныч. Я не пошёл бы, потому, что трус
и сразу подвёл бы тебя.
-Это всё ерунда. Трусость можно установить только в
бою и в критических ситуациях. Иногда те, кто считали
себя трусами, становились героями и наоборот. Давайте
выпьем за Ивана Игнатьевича и его стихи.
-А я хочу ещё добавить, - Николай тоже встал, - тогда и за
Константина Симонова, моего любимого поэта.
  Виктор поднялся со стаканом в руке и продолжил: -Раз уж
все говорят тосты, я тоже скажу, тогда и за них :
Пушкина с Лермонтовым.
  Настала моя очередь. Не мог же я сидеть, когда все
стояли с бокалами в руках. Я поправил очки и сказал:
-Мы забыли нашего современника – Высоцкого, песни
которого слышатся из окон каждой квартиры. Давайте 
выпьем за всех поэтов.
  Мы чокнулись и выпили. Солёные огурчики закончи-
лись и Вася взялся закусывать куском, одиноко лежащей
в стороне селёдкой, которая хороша была под водочку.
Но русскому человеку всё равно, чем закусывать.
56
-Раз мы уже заговорили о поэтах и даже выпили за
них, я прочитаю вам стихотворение о поэтах, которое
я написал недавно:
Полгода холод, снег и слякоть,
Полгода простоит зима,
А мне ведь мёрзнуть, злиться, плакать,
И от зимы сходить с ума.
А я люблю тепло и лето,
А я люблю сирень, весну
И я везде кричу об этом,
Не ставьте это мне в вину.
Поэты – пьянь и выпивохи,
Поэты – нытики всегда,
И просят счастья мало, крохи,
Не просят денег никогда.
Поэты все всегда беспечны,
Поэты все всегда блудны;,
Поэты все всегда иль вечны,
Иль слава их, бесславных – дни.
Поэтов – рать! Их очень много!
Но настоящих – вовсе нет!
У них тернистая дорога!
Они все гибнут в цвете лет.
Себя поэтом - не считаю!
Пишу всегда для куражу,
Водяру с пивом попиваю,
Прекрасно это, вам скажу.
А вы уж сами голосуйте!
Всем не поэтам – мой привет!
Стихи чужие – не воруйте!
Не стань ты вором, коль поэт!
А я полгода – снег и холод,
Стану безропотно любить,
А поэтический свой голод,
С друзьями надо бы – пропить…
                * * *
57
  На следующий день я выбрал время и сбегал на поч-
тамт, чтобы позвонить домой и узнать всё ли там в порядке.
  Времени оставалось много и я, по памяти, всё же съез-
дил к Юлиной тёте, чтобы узнать у неё Юлин адрес. Но
хибару, в которой жила Юлина тётя уже снесли, и там вы-
силась пятиэтажка.
  От этого места до железнодорожного вокзала, где
стоял наш туристический поезд, в тупике, было недалеко,
остановки четыре, пять. Погода была отличная. В Крыму
много солнечных дней. Сегодня как раз стоял такой изу-
мительный, прекрасный день. Воздух пьянил лучше, чем
самое великолепное вино. Постояв, минут пять, на оста-
новке и, не дождавшись автобуса, пошёл пешком. В на-
чале думал о доме, затем постепенно переключился на
воспоминания о Люде. Всё ещё не мог до конца осмыс-
лить нашу с ней встречу, переварить, проанализировать.
  Лира, так тихо устроилась на моём плече, что я не за-
мечал её присутствия, пока не услышал, её простужен-
ный, пропитый, хрипловатый голос, но такой родной:
-Почему ты ни разу не сказал мне спасибо?
-Я всё время говорю тебе спасибо, за то, что ты, сво-
ими поцелуями вливаешь в меня вдохновение.
-На этот раз ты должен сказать мне спасибо за дру-
гое. За то, что я устроила тебе встречу с моей соперни-
цей, этой пустой дурой, которая в своё время не оцени-
ла тебя и которую ты боготворишь.
-Ты имеешь в виду Люду? Но она не дура! Не обзывай её!
-А ты не защищай её! Не думай о ней! Лучше больше
думай обо мне. Знаешь, какая разница между твоей без-
мозглой Людой и мной? Я могу прилетать к тебе в любое
время года, днём или ночью, если конечно захочу, а твоя
Люда, за прошедших двенадцать лет, только иногда
вспоминала тебя.
-Ну, и что? Зато встреча была тем  радостней,  чем  до-
58
льше мы не виделись!
-У меня мало времени, чтобы болтать с тобой. Я бы
ещё осталась, если бы у тебя с собой была выпивка, но
у тебя её нет. Полечу к Володьке. У него, как раз на
столе выпивка, на коленях гитара, а в руках ручка.
Он мучается над очередной рифмой. Надо ему помочь.
-К какому Володьке? У тебя - очередной хахаль?
-Не хахаль, а поэт и бард. Великий поэт нашего времени.
Владимир Высоцкий. Тебе, дубине, до него далеко.
Но я тебя, влюбленного болвана, люблю и хо-
чу сделать хорошим поэтом, а ты уже давно перестал
сочинять. Вот тебе очередная порция моего вдохнове-
ния. Пока дойдёшь до вокзала, должен сочинить о ней
хорошее стихотворение. Пусть она будет в цветах. О ком
я говорю, ты сразу понял.
  Она впилась в мои губы и долго вливала вдохновение.
Наступила тишина и перед моими глазами стали возни-
кать различные цветы, такие, которые существовали, но
которых я никогда не видел: розовые фиалки, голубые
тюльпаны, сирень различных цветом, розы и орхидеи. И
множество различных цветов, в которых, как легкокрылая
пчёлка, сидела она, моя, чужая женщина, лучше которой не
было на всём белом свете.
  Строчки сами прыгали мне в блокнот. Я еле успевал их
записывать:
Нет, ты сегодня не приснилась!
Ты наяву ко мне пришла!
Фиалкой розовой явилась,
59
Тюльпаном голубым взошла.
Благоухала ты сиренью
И шелестела ветерком,
Я стал навеки б твоей тенью,
Коль пожелала б ты о том.
Но ты о том не пожелала,
Но всё, же рада мне была,
Вначале чуточку дрожала
И розой алою цвела.
60
Из губ твоих нектар струился,
Ты ж превращала их в слова,
Но я нектара не напился,
Кружилась вихрем голова
От мыслей, что стоишь со мною,
Тебя потрогать я могу,
Я так люблю тебя – не скрою,
Перед тобой всегда в долгу,
Что ты на подвиг вдохновляешь,
Мне вдохновение даёшь,
Мои все чувства - окрыляешь,
И биотоки в сердце шлёшь.
Ловлю, любви твоей, флюиды,
Свои флюиды тебе шлю,
Меж нами нет уже обиды,
Тебя сильнее уж люблю.
Ты – шхуна, в голубой лагуне,
А я на ней уж капитан,
И благодарен я Фортуне,
Что не мираж ты, не обман.
Стоишь, вот тут, передо мною,
И что-то тихо говоришь,
В ночи ты светишь мне луною,
Звездою в небе, мне, горишь.
И вновь, опять – любовь меж нами,
И вновь, опять – накал страстей,
Порыв, как буря, как цунами,
Как шторм всех северных морей.
Но встреча – миг. Он скоротечен.
Моргнул и миг уже прошёл.
И в этом мире я – не вечен,
Но всё, же я тебя нашёл…
                * * *
  Стихотворение мне самому понравилось.
  Через четверо суток я обнимал жену и детей
и вручал им подарки.
61
Продолжение следует.