Ярослав 76. Мама снова в Евпатории

Комплименты… комплименты. Чей-то фотоаппарат поймал батю на игривой сценке.


В 1978 году моя мачеха, Бунькова  Валентина Андреевна, умерла. Я поехал в Евпаторию поддержать отца в тяжёлую минуту.
Мы не виделись так давно, и неудивительно, что и у него и у меня появилось желание снова увидеть друг друга. Он ещё более высох, в походке появилось некое стариковское «шарканье». Но не полысел, седая шапка волос обрамляла узкое лицо. А у меня на темечке уже появился лысинка размером с  пятачок.
Он уже не работал диспетчером, а уйдя на пенсию занял место охранника.
Повёл меня в Управления порта продемонстрировать своего сына сотрудникам (в основном сотрудницам). Меня немного покоробило, когда он вроде как с гордостью заявил:
- Вот какой у меня сын!
Право, уж никакими значительными качествами я не обладал, и я почувствовал себя четырёхлетним мальчиком, которого какая-нибудь из его молодых сотрудниц вот-вот погладит по головке и протянет конфетку.

Конечно, после стольких лет совместной жизни отцу нужно было время, чтобы привыкнуть к одиночеству, но в бытовом плане проблем не было. Ни стирать, ни готовить себе пищу отцу не нужно было. На белье были пришиты лоскутики с подписанной фамилией и всё это отдавалось в прачечную. И с питанием всё было отлично. Было у него такое нехитрое приспособление, где несколько небольших алюминиевых кастрюлек одна на другой соединялись общей ручкой. Утром он шёл в близлежащее кафе, наполнял кастрюльки так, что ему хватало на день. Всё было приготовлено очень вкусно и к тому же продавалось со значительной скидкой.
Отец всегда был аккуратистом, но теперь в его сверхпунктуальности было что-то маниакальное. Застилая постель строго следил, чтобы изгиб одеяла строго попадал на определённый рисунок узора.
Ну, а с «безутешным горем», мне кажется, там было немного демонстрации. Валентину Андреевну похоронили на почётном участке кладбища, и возможно он просто вынужден был проявлять глубокое чувство утраты.
Но и в безутешном горе, отец оставался всё тем же легкомысленным шалопаем. Только что на кладбище он весь предавался скорби, но вот мы сели в автобус и возвращаемся в город. Жаркий Евпаторийский день, в полупустом автобусе в щели двери врываются облачка пыли.
Как могу я пытаюсь утешить отца. Недалеко от нас молодая женщина. Сквознячок приподнял крылышко сарафанчика, обнажив полное загорелое плечо. И тут мой батя, старый 78 летний гриб, чмокает её в плечико.
Я от конфуза  отпрыгнул на противоположный конец салона, а милая женщина повела себя довольно тактично, бросив отцу:
-А Вы смелый мужчина!
В не менее конфузливом состоянии я очутился, когда отец провожал меня  в Харьков. Перед посадкой молодая проводница подымается в вагон. При этом коротенькая юбочка обтягивает её довольно плотный  зад. И тут отец вдруг шлёпает ладонью по аппетитным ягодицам.
Я стоял рядом и возможно проводница отнесла шлепок на мой счёт, и оглянувшись мило улыбнулась мне. Я был несколько помоложе. Мне было 40 лет. Впрочем, возможно мне это показалось, но смущён я был изрядно
 
Впрочем, и батю можно понять. Едва ли ему было легко сосуществовать в качестве "приймака" рядом  с носительницей стольких титулов: подполковник медицинской службы, главврач Управления Госкурортов, заслуженный врач республики. Не женщина, а какой-то железобетонный монумент, подстать изваяниям Мухиной.
И теперь, вдруг став свободным, запрыгал молодым козлёночком.
Но не долго он наслаждался этим  сладким словом «свобода».

Если женщина, страховой агент, начинает тяготиться одиночеством и полна решимости связать свою судьбу с обеспеченным старичком, где нужно раскинуть сети? Ну, конечно же, на кладбище! И искать свою долю лучше всего в секторе с почётными захоронениями!
Вот там и нашла безутешного отца  Неонила Малюта.
Всё произошло так быстро, что отец не успел сообщить мне о перемене своего семейного положения, и я со своей семьёй приехал в Евпаторию.

Она была моложе отца на 13 лет, и не скрывала от меня, что их отношения построены на «взаимном» интересе: она досматривает отца, имея в виду унаследовать его квартиру и сбережения. Знал ли отец о фундаменте, на котором зиждется их брак, и насколько интерес был «взаимным», не знаю. Я не решился открыть ему тонкости их взаимоотношений.
Проявлять какое-то чувство дружелюбия ко мне у неё не было оснований. И хотя я с семьёй старались как можно меньше причинять беспокойства окружающим, она видела во мне, пожалуй не без оснований, претендента на отцову квартиру. И однажды заявила:
- В следующий раз при Вашем приезде, пожалуйста, ищите себе другую квартиру. Мы вам выделим для этого деньги, но избавьте нас от своего присутствия!
Было страшно обидно, что меня так отсекают от отца, мы быстренько собрались и уехали.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Волею Провидения все планы моей второй мачехи были скомканы, и Всевышний призвал её к себе.
Следующие одна за другой смерти  жён подорвали психическое здоровье отца. Он нуждался в постоянном уходе, и мне пришлось просить об этом маму. С большой неохотой мама согласилась приехать в Евпаторию:
-Ведь прошло слишком много времени. Мы же совсем чужие люди.
Но когда она увидела в каком он жалком состоянии, все вопросы отпали. Она сделала всё, чтобы его жизнь вошла в нормальную колею.
Увы, разрушения в психике приняли необратимый характер, и привели к дальнейшему разрушению организма.

После смерти отца мама осталась жить в Евпатории.
Этот Евпаторийский период в жизни мамы был для неё возвращением в 40-е годы. Её здесь помнили, встречи на улице вели к продолжительным беседам. Во многих семьях она была желанным гостем. Она как-то помолодела, точно сбросила с плеч тягость десятка лет.
С головой окунулась в общественную жизнь.
Одним из направлений её деятельности была работа с ребятами из неблагополучных семей. Остались тетрадки с её записями: списки учеников, графики посещения этих семей, заметки о характере и поведении ребят и об обстановке в семьях, темы проведённых бесед и насколько эффективно было то или другое мероприятие.
Принимала участия в городских партконференциях, выполняла отдельные поручения горкома партии.
Рассказывала мне, как встретила Перельмана. Он был очень растроган. Встреча была с объятиями и поцелуями:
-Ах, Серафима Нестеровна! Какие мы дела делали! Какие были времена!
Не было уже антагонизма, забыты старые трения. Остались только общие воспоминания у двух пожилых людей.
Сын Перельмана погиб в армии в мирное время, спасая товарища. Я прочитал об этом на мраморной доске, висящей на стене  школы, где он учился.