Эссе 3 Апология традиционного консервативного и ли

Апология традиционного консервативного и либерального Общества

 Эссе 3

Шпенглер это, прежде всего, мыслитель-геополитик и его мысли в основном  о потомках индо-европейских народов, они же у него имперские народы белой расы, в этом же плане его интерес и размышления о русском имперском народе и России не совсем хорошие. Но любой мыслитель может, или ошибаться или иметь свою точку зрения, и Мы с Вами еще поговорим на эту тему. Шпенглер с болью констатирует отсутствие у современных ему немцев, германцев исконных имперских качеств, видит (закономерно приведшую впоследствии к национальной катастрофе) примитивность взглядов национал-социалистов, зловещее содержание их мистики  и ищет пути преодоления утопизма позиции национал-социалистов на пути возрождения имперского мышления народа и его элиты. Подобные поиски явно нужны в сегодняшней России для возрождения принципов Русской Империи (именно принципов востребуемых и необходимых на данном этапе истории) и воспитании имперского сознания ее народа.

Знаменательно здесь постоянное обращение Мыслителя к теме внешних отношений Германии с окружающими государствами, так как он явственно видит губительный перекос идеологии Рейха в сторону внутренней политики, в ущерб внешней, и ее доминанты - мистических идей Старого Фрица – Фридриха Барбаросы (странно, что вот сейчас осуждая всем миром идеи Тысячелетнего Рейха Германии, периода национал-социализма, Мы с Вами, не видим здесь явной параллели, с сегодняшним фашистским лозунгом США – «Америка превыше всего»).  И так Освальд Шпенглер и его мысли в работе «Годы решений»: - 

«Имеет ли сегодня хоть один человек белой расы представление о том, что происходит вокруг на планете? О размере опасности, которая нависла над всеми белыми народами и угрожает им? Я говорю не об образованной или необразованной толпе наших городов, этих читателях газет, с избирательными правами, где избиратели и избранники уже давно не отличаются друг от друга по уровню (!!! точная, трагическая и нужная характеристика В.М.). Речь идет о ведущих слоях белых наций, о государственных мужах, если таковые еще имеются, о настоящих вождях в политике и экономике, в армии и мысли. Смотрит ли кто-нибудь дальше этих лет, дальше своей части света, своей страны, дальше узкого круга своей деятельности?

Какое понятие имеет представитель английского среднего класса о том, что готовится по ту сторону, на континенте, не говоря уже о человеке из французской провинции? Что известно всем им о направлении, в котором движется их собственная судьба? Потому-то и выдвигаются такие смехотворные лозунги, как преодоление экономического кризиса, взаимопонимание между народами, национальная безопасность и самодостаточность (лозунги смехотворные для расового и национального человека, но для либерала и либерального клана, опрометью бегущего за ускользающим Временем, только они и представляют ценность В.М.), чтобы с помощью prosperity («процветания» англ.) и разоружения «преодолеть» катастрофы, охватившие несколько поколений.

Какая близорукость и шумная пошлость господствует тут, что за провинциальные взгляды всплывают в момент, когда речь заходит о величайших проблемах!
Наше прошлое мстит за эти 700 лет жалкой раздробленности (после Империи Карла Великого В.М.) на мелкие провинциальные государства без всякого следа величия, без идей и целей.  Творение Бисмарка (Германская Империя В.М.) содержало в себе большую ошибку, ибо подрастающее поколение не было подготовлено к обстоятельствам новой формы нашей (имперской В.М.) политической жизни.

Немецкая демократия увлеклась пацифизмом и разоружением за пределами французского влияния.
И национал-социалисты надеются справиться (с этим В.М.) без мира и вопреки миру и построить свои воздушные замки, не встретив, по меньшей мере, молчаливого, но очень чувствительного противодействия извне (встретили, и поплатился весь народ В.М.).

К этому прибавляется еще и всеобщий страх перед реальностью. Мы, «бледнолицые», все подвержены ему, хотя очень редко осознаем это, а большинство — никогда. Вот духовная слабость позднего человека высоких культур, отрезанного в своих городах от крестьянства материнской земли, и тем самым от естественного переживания Судьбы, Времени и Смерти
(здесь Шпенглер видит Город который превратился из культурного центра, в прибежище отребья, либеральной черни больших городов, напрочь лишенной культурных корней своего народа В.М.)
.

Сегодня из-за такого же страха трусость городов покрикивает в мир свой мнимый оптимизм. Они больше не способны вынести Реальность. На место фактов они помещают желаемую картину будущего (хотя история никогда не интересовалась желаниями людей).

Тем не менее, они могли опереться на народы, чей инстинкт предоставлял им свободу действий. Подлинный государственный муж, разбирающийся в вещах, не то что будет инстинктивно поддержан или хотя бы с ворчанием принят, но встретит сопротивление всех умников, которые будут мешать делать то, что необходимо. Первое мог испытывать Фридрих Великий, последнее чуть не стало судьбой Бисмарка. Величие и достижения таких Вождей могут оценить только последующие поколения, да и то не всегда. Главное, чтобы в настоящем все ограничилось неблагодарностью и непониманием и не перешло к противодействию.

Народ поэтов и мыслителей превращается в народ болтунов и подстрекателей! Любой настоящий государственный руководитель непопулярен вследствие страха.

Сегодня мы живем в эпоху рационализма, которая началась в XVIII веке, в XX веке быстро подходит к своему завершению. Все мы являемся ее созданиями независимо от того, знаем и хотим ли этого или нет. Это надменность городского, лишенного корней, и более (совсем В.М.) не движимого своими сильными инстинктами духа, который свысока смотрит на полнокровное мышление прошлого и на (извечную расовую, национальную В.М.) Мудрость древних крестьянских родов.

Этот Дух одержим понятиями, этими новыми богами своего времени, и пытается критиковать Мир: тот никуда не годится, мы можем сделать его лучше, так давайте сочиним программу лучшего мира! Нет ничего проще, когда у человека есть разум (думают они В.М.). Тогда она осуществится сама собой. Между тем, мы называем это «прогрессом человечества». Кто в этом сомневается, тот является человеком без демократических добродетелей: убрать его с дороги!

Эта доктринерская склонность к теориям из-за недостаточного дарования набираться опыта, литературно выражается в бесконечных набросках политических, социальных и экономических систем и утопий, практически — в страсти организовывать что-либо. Последняя становится абстрактной самоцелью и приводит к (безнациональной либеральной по существу В.М.) бюрократии (!!! В.М.), которая (будучи безрасовой и безнациональной В.М.) работая вхолостую, разлагается сама или уничтожает весь жизненный порядок (в мире расовых государств В.М.). Рационализм (Духа В.М.) разлагает и составляет: ему чуждо зачатие и рождение. Оттого-то его продукт оказывается искусственным, безжизненным и мертвящим при столкновении с реальной жизнью.

И сегодня опять появляются все те же вечные юноши, недозревшие, без какого-либо опыта или стремления к нему. Существует социальная романтика мечтательного коммунизма, политическая романтика, для которой дело — (это В.М.) экономическая романтика, которая следует за денежными теориями воспаленных мозгов, без какого-либо знания внутренних форм реальной экономики.

Скверная сентиментальщина, пронизывающая либерализм, коммунизм и пацифизм происходит от душевной  несдержанности, личной слабости и недостатка воспитания в духе строгой старой (расовой, имперской В.М.) Традиции. Она является «буржуазной» или «плебейской» в худшем смысле этих  слов. Она смотрит на человеческие дела, мелко и мелочно, из окна подвала, из переулка, из литературного кафе и народного собрания, не с высоты и не издали. Ей ненавистно любое Величие, все что возвышается, господствует и превосходит. Созидание в действительности означает для нее низведение всех творений Культуры, Государства и Общества до уровня маленьких людей, над которым ее жалкое чувство возвышается, не осознавая этого.  «Народ» в устах всякого (либерального В.М.) рационалиста и романтика означает не историческую нацию со своей Судьбой, медленно складывавшуюся в течение долгого времени, но часть плоской бесформенной массы, которую каждый воспринимает как подобную себе — от «пролетариата» до «человечества».

То презрение к людям со стороны всех Великих Деятелей, разбиравшихся в человеческой природе, есть нечто совершенно иное, чем трусливый пессимизм мелких, усталых душ, боящихся Жизни и не выносящих вида Действительности. Желаемая жизнь в счастье и мире, в безопасности и сплошных удовольствиях скучна и дряхла. Кроме того, она возможна только в фантазиях, но не в действительности. Об эти факты, о действительность истории и разбивается любая идеология.