М. М. Кириллов Примеры полуреальности Очерки

М.М.КИРИЛЛОВ









ПРИМЕРЫ  ПОЛУРЕАЛЬНОСТИ

Очерки












Саратов  - 2017






     Этот Сборник очерков, написанный в основном в 2016-м году, объединяет то, что в памяти автора от его детских до взрослых лет реально происходило с ним или могло показаться ему необъяснимым, странным   или не вполне реальным. Все воспоминания составлены автором только по памяти. Читатель по  поводу объяснений автора вправе быть любого другого мнения.
        Автор – военный врач, учитель, учёный и писатель.

        Издание – художественно-научное.

         ОГЛАВЛЕНИЕ                Стр.

«Полёт» в стеклянном шаре………………….
«Полёты» во сне…………………………………
Пророческие сны………………………………..
Буквы в цвете…………………………………….
Мама в моей душе……………………………….
Странная встреча………………………………
Внук Столетова…………………………………
Голубь на моём плече……………………………
Кладовая творчества……………………………..












             

«ПОЛЁТ» В СТЕКЛЯННОМ ШАРЕ

     Это было где-то в 1938 году. Мне было тогда  не более пяти лет. Однажды мне приснился сон. Будто я нахожусь внутри большого лёгкого и прозрачного, видимо, стеклянного, шара, в котором бы мог поместиться ещё такой же ребёнок, как я, то есть достаточно просторного. Я был в летней одежде, но внутри  шара холодно не было, и воздуха хватало. Я  там на  чём-то сидел, но  больше никаких вещей в шаре не помню.
      Выше, впереди и по сторонам моего шара, насколько я мог видеть, расположенные беспорядочно  на разных расстояниях,  парили в пространстве и другие подобные же шары. Их стенки различались на фоне слабого рассеянного света, не имевшего видимого источника. Было впечатление, что шары не просто висели, а  плыли  в безграничном пространстве. Ни неба, ни земли не было. Чувство невесомости внутри шара не ощущалось. Видимость была превосходной и, тем не менее, кого-нибудь внутри ближайших шаров я не разглядел. Шар можно было назвать и капсулой, из которой было видно всё, а внутри  которой снаружи не было видно ничего, и она казалась совершенно прозрачной и пустой.
     Как я там оказался, я не знал, это было непонятно. Просто я  был там как бы изначально. Зачем? Это было вне моего понимания.  Но это  не было моим желанием, то есть, было чем-то вынужденным.
      Какое-то время, находясь в шаре, я осматривался в нём самом и вокруг и что-то успел увидеть, а потом внезапно испугался необычности происходящего, своему одиночеству, а главное, безмерности пространства и бесцельности происходящего. Испугался, и всё. Страшно стало. Но ведь я был ребёнок. Возникло острое желание вырваться  из шара, как из замкнутого пространства, и вернуться в привычную среду. Я очень этого захотел. И я вырвался, проснувшись.
      Тогда я ещё ничего не знал о космосе. Это слово в то время, наверное, почти не произносилось. Да и что-либо знать об этом в свои детские годы я просто не мог. Теперь я понимаю, что моё состояние отдалённо, но  в чем-то было похоже на пребывание современного человека в космосе.
       Оказавшись вновь в обычной обстановке, у себя дома, я успокоился. Но и тогда, и позже, можно сказать, на всю жизнь во мне сохранился ужас от пережитого. Я, конечно, поделился, как мог, этим с мамой.  Она успокоила меня. Особенно не расспрашивала, полагая, что это был сон.  Но и сейчас я вижу и чувствую всё то, что было  и тогда. А что это было?!
       Скорее всего, сон. Что мы знаем о природе наших снов? Но, возможно, это была и неизвестная нам реальность. Могло ли быть мозгом воспроизведено то, чего до этого не было в моей жизни, в жизни пятилетнего ребёнка? Ведь считается, что сны – это отражение прежнего реального опыта человека, пусть даже в причудливой форме. Но если такого опыта не могло быть, приходится думать, что мой мозг оказался способен к самостоятельному конструированию подобных ситуаций или они могли быть навязаны ему извне.
      Подобные сны или видения мною больше никогда не  наблюдались.


«ПОЛЁТЫ»  ВО СНЕ
       Это бывает. Об этом многие рассказывают и об этом пишут, хотя, в сущности, вряд ли это изучено.
        Когда мне было 7-10 лет, я, бывало, не раз «летал» во сне. Это не становилось событием, не пугало, но запоминалось.
        Обычно, мне достаточно было, напрячься, как бы  перед прыжком, и очень захотеть взлететь, как  во мне исчезало чувство тяжести, и  можно было, оттолкнувшись, мягко взлететь. К примеру, со стула к потолку комнаты. Это происходило немедленно. А взлетев уже, помогая себе плыть по воздуху руками, можно было летать под потолком, перелетая иногда в соседнюю комнату,  через открытую дверь, или просто парить в воздухе, чувствуя своё тело, но, почти не испытывая  тяжести. Это немного напоминало плавание в воде, но с меньшим усилием. Это было приятно, никогда не становилось страшным, и, даже радовало,  ибо твои возможности увеличивались. Оказывалось, что те из людей, кто при этом оставался внизу и не мог взлететь, от этого проигрывали. А такие люди во сне были, их хорошо было видно сверху. Возникало даже чувство некоторого превосходства. Иногда, опустившись на пол комнаты, удавалось взлететь вновь. Далёких и продолжительных «полётов», «полётов» на природе, не припомню. Они продолжались не более 10 минут. По окончании «полёта» телу возвращалось чувство тяжести.
        «Летающие» сны сами по себе не приводили к пробуждению,  но запоминались.
       Мои рассказы окружающим о необычных снах воспринимались ими обычно положительно, сопровождаясь констатацией распространённости этого явления  среди детей. Но никто из взрослых не пытался анализировать происшедшее серьёзно. Дескать, чего во сне не бывает.
       В возрасте старше десяти лет мои «полёты» во сне прекратились. Интересно, что же это такое было? Отражение опыта плавания в раннем детстве в ванне или в речке? Или, может быть, ещё более раннего «плавания» в плодной жидкости в утробе матери? В наше время временная невесомость – обычный тренировочный момент в космонавтике. Особенно загадочным оставался для меня момент какого-то начального мышечного или духовного напряжения перед успешным «взлётом».
         



ПРОРОЧЕСКИЕ СНЫ

       Сны чаще несут в себе какое-то содержание, отражающее пережитое, иногда даже более осмысленное, чем наяву. Но иногда в сон как бы внезапно, врывается новая информация, часто приводя к пробуждению.
     Возникает ощущение чрезвычайности чего-то случившегося, и ты какое-то время как бы не можешь полностью выбраться из прерванного сна. Перед глазами, даже после пробуждения, стоит яркий образ кого-то из твоих знакомых   или родных, и тебе при этом  сообщается, что с этим человеком уже что-то случилось или даже, что он  уже умер. Иногда это сообщает сам  этот же человек.
     Подтверждения этому после твоего пробуждения  сразу чаще не  происходит, и ты понемногу успокаиваешься. Но проходят два-три дня, и когда ты уже успеваешь о своём сне почти  забыть, происходит  подтверждение того, что тебе приснилось.
        Иногда такая «повестка» во сне сразу проявляется чувством горя или утраты, и ты, проснувшись, ходишь после этого весь день, как побитый, а позже это событие во сне подтверждается. А иногда так же внезапно снится весьма далёкий  и даже  неприятный тебе  человек, и будто бы ты с ним спокойно разговариваешь, и он смеётся, но в итоге становится ясно, что он «явился» тебе во сне, так как хотел бы с тобой попрощаться, и, прощаясь, попросить у тебя прощения. И исчезает.          Встревоженный, ты просыпаешься. Делишься «информацией» с друзьями, а позже узнаёшь, что такой-то действительно именно в этот день умер.
   Такие, «информационные» или пророческие,  сны, случались, конечно, редко. Иногда «информация» не подтверждалась, и сон быстро забывался. Тем более, если «информация» во сне  не была слишком тревожной. И, наоборот,  чаще сообщение о смерти даже очень близкого тебе человека не приходило тебе во сне при, казалось бы, хорошо  известной тяжёлой реальной действительности. Иногда во сне лицо человека только мелькало на мгновение без всякой «легенды» о нём.  Бывало,  что это было лицо  совершенно незнакомого тебе человека, и всё равно тревога поселялась  в душе. Кто это был?
      Сны, к счастью, чаще фильтруют реальность, окружающую человека, смягчают  её, но иногда оставляют мозг совершенно беззащитным.
       Были и более памятные случаи.
       Летом 1946-го года (мне было уже 13 лет) мы отдыхали в деревне Троицкое в Калужской области. В Москве, в противотуберкулёзной больнице,  оставалась наша тяжело больная мама. (Этот отрывок ранее уже был опубликован в моей повести «Мальчики войны»).
           Шли дни. Мы ходили в лес, купались в речке, спали в амбаре на сене. Наши душевные раны потихоньку затягивались. Отдохнув, я даже на какое-то время забыл о маме, чего не было никогда прежде. Но где-то в начале августа на мое имя от нее неожиданно пришла почтовая открытка. Значит, она знала наш адрес?! Наверное, от отца? В открытке она писала, что «и нам, мальчикам (я, братья Саша и Володя), и Любочке, и Люсеньке (дочери тёти Наташи, которые были с нами) желает хорошо отдохнуть, так как всех нас ждет трудная осень и зима». Письмо было написано чернильным карандашом, таким знакомым почерком. Как она узнала о Любе и Люсе? Ведь я ей о них не рассказывал? Значит, только от отца. На открытке был и обратный адрес, но я и не подумал, что маме можно было и ответить. Сколько бы радости это ей доставило! Детям матери всегда кажутся вечными. Как оказалось, это было единственное и последнее письмо мамы.
       А в ночь на 21 августа мне приснился  отец, который сообщил, что мама умерла, но просил меня быть мужественным.
     Я встал утром подавленным, не хотел есть. Рассказал про сон Любе и разрыдался. Конечно, я понимал, что это должно было случиться – ведь мама болела уже 4 года. Люба меня успокаивала.
      Целый день мы с ней у ворот дома ждали почтальона. Но она прошла мимо. Младшие дети чувствовали нашу тревогу, но не понимали, в чем дело. И ещё дня три прошло. Люба уехала в Москву. Со мной оставались Санька, Люся и Вовочка. Я уже стал успокаиваться, как вдруг к нам в дом прибежал деревенский мальчик Юрка Горохов и громко сказал: «Мишка! Твоя мамка умерла!» Оказывается, в деревню из Москвы вернулась его мать, которая видела в Москве нашего отца и от него все и узнала.
       Мы с Сашкой побежали к Гороховым и кинулись к этой женщине. Плакали у нее на коленях, а она нас успокаивала. Мама умерла в ночь именно на 21 августа. Мой сон был верным и пророческим.
       Ей тогда еще не было и 39 лет. Потянулись тоскливые дни ожидания, когда за нами приедут. Было ясно, что детство, обкраденное войной, в котором нас удерживала мама, закончилось. Тревога забралась в мое сердце: мы осиротели. Что ждало нас? Детский дом?
      Стоял конец августа, вечера стали холоднее. Хозяева кормили нас, спали мы, по-прежнему, в амбаре, на сене.
     28 августа мы вернулись в Москву. Привезла нас Люсина мама. Ее звали Наталья Васильевна. Я уже понимал, что в нашей семье произошли перемены, и у меня было тяжело на душе. Но она просто обняла меня, ничего не говоря. Так мы с ней и ехали в кузове грузовика, обнявшись. И одиночество мое стало уменьшаться. Саша тоже старался быть вместе с нами. Всем нам в эти годы не хватало женской, материнской ласки. Она это поняла.
       Тогда ей только что исполнилось 37 лет. Эта простая женщина, ставшая со временем для нас троих  мальчишек новой матерью, так ласково и нежно приняла наше раннее хрупкое мальчишеское горе, что с этого момента и усыновила. Позже наш отец женился на ней, и все мы стали Кирилловыми.
          Сестра Люся позже как-то тоже рассказала мне, что во сне от  своего  отца, накануне попавшего в ДТП, она узнала, что он умер. Узнавшие об этом позже её взрослые родственники очень удивились, что она об этом уже знала.
       Пророческие сны такого рода известны. Логика предшествующих событий, их критическое окончание (смерть человека) плюс интуиция и генетически родственный мозг делают такую передачу информации возможной и даже понятной. Известны многочисленные случаи пророчества матерей о гибели их сыновей на фронте. А известное видение М.В.Ломоносовым картины  гибели отца-рыбака в Белом море, которое позже в точности подтвердилось.


БУКВЫ В ЦВЕТЕ.   

    В подростковом возрасте я  стал замечать, что вижу буквы в цвете. Буква А – белая, О – как молоко, К – ало-красная, М – малиновая, Л – жёлтая, Г – синяя и т.д. И слова, в основном в зависимости от цвета первой буквы, в целом тоже воспринимались такого же цвета, а иногда и фамилии людей с соответствующим набором букв. И в связи с этим даже и сами эти люди. Скажем, приходит некто Григорьев, а мне он и сам кажется тёмно -  синим…Только потому, что он Григорьев. Что это такое, я не понимал. Блондины всем кажутся беленькими. Причина в цвете волос. А здесь же причина в цвете букв. В этом случае и блондин казался мне тёмно – синим.  И это вызывало иногда  даже некоторый диссонанс в отношениях.
    Эта особенность восприятия прицепилось ко мне с детства, от раскраски  букваря, возможно? Прицепилась и закрепилась. Но мне это практически не мешало. Случайная ассоциация? Это даже как-то обогащало моё восприятие мира. Это подтвердил и психиатр, с которым я поделился уже в зрелые годы. 


МАМА В МОЕЙ ДУШЕ
      Наверное, тогда для меня пришёл тот возраст, когда человек начинает познавать себя.  Мне шёл 14-й год, и я действительно стал замечать, что взрослею.
     Дома я был вместе со всеми и оставался старшим для братьев, как и раньше. Но места для совместных интересов и шалостей становилось все меньше. У Саньки уже были свои друзья. Я тогда нередко стал замечать за собой стремление к одиночеству и безрадостность на праздниках, созерцательность и раздумчивость. Я писал тогда о себе: «Вечер и я, то есть моё настроение, оба всё думаем, где б ни присесть». Более частыми стали состояния грусти и тревоги. Отчего так? Сказывалось пережитое? Отец меня понимал. Во мне очень жила мама. После её смерти это обострилось.
     Внешне я был похож на отца больше, чем мои братья, а внутренне всё было не так. Я ощущал в себе маму физически. Я никогда не был один и мог её «вызвать в себе» и мысленно поговорить с ней. Отца - тоже, но зачем же - он же был рядом. Это было как духовная «матрешка»: мама жила во мне. Видимо, это и была моя душа. Я старался всегда поступать так, как мне казалось, поступила бы мама. За советом на могилку к ней на Ваганьковское кладбище в Москве ходить было необязательно, мама была во мне всегда.  Это и есть то, что именуется «переселением душ».


СТРАННАЯ ВСТРЕЧА

    Однажды отец отправил меня из Москвы в Евпаторию, к своему новому месту службы, в составе бригады шоферов,  перевозивших на железнодорожных платформах несколько грузовых и одну легковую автомашины. Машины были закреплены тросами, и наш состав тронулся с Курского вокзала. Я тогда только что закончил 8-ой класс. Заканчивался июнь 1948-го года.
     Это была замечательная поездка. Проехали Курск и Белгород, дальше пошли украинские города. Видеть почти всю нашу страну с платформы грузового поезда, а не из окна пассажирского вагона – это было что-то!
      Стоять подолгу на станционных путях, забитых товарняком, за долгую дорогу стало привычным. Чёткого графика движения не существовало. Или мы об этом не знали. На остановках и я, и мои друзья - шофера спускались  с платформ, каждый раз рискуя опоздать. Но всё проходило благополучно. Ехали чаще медленно. Подолгу стояли, иногда даже в поле.
      Прибыли в город Павлоград. Это была уже, по-моему, Запорожская область. Я слез с платформы и прохаживался вдоль своего состава  по шпалам, пропитанным гудроном. Стояла жара. Пахло углём. Вокзал был где-то далеко от нас. Людей не было видно. Никакого дела у меня не было, и я чувствовал себя спокойно. Моя платформа была рядом.
      Неожиданно ко мне почти вплотную подошла уже немолодая женщина невысокого роста, неряшливо одетая, без платка. Так внезапно, что я и не заметил, как она оказалась рядом, и толком не успел её даже разглядеть.
      Что ей было нужно, было непонятно. Да и какой интерес мог вызвать загорелый школьник в трусах и в майке? Она посмотрела на меня спокойно и пристально и негромко, очень интеллигентно, по-русски, без местного акцента (это же была Украина) сказала как-то назидательно, голосом врача на амбулаторном приёме: «А ты, мальчик, неталантлив. За что бы ты не брался, ты никогда не доводишь дело до конца. У тебя ничего не получается и не получится…Ты неталантлив». Она что-то ещё говорила, как бы упрекая меня, но я, испугавшись неожиданности и необычности её слов, ничего не сказав ей в ответ, убежал от неё и залез на ближайшую нашу платформу, ухватившись за её борт. Я не следил за незнакомкой, оказавшись в безопасности. Но заметил краем глаза, что, постояв немного, она медленно  ушла вдоль состава и исчезла.
       Что это было? Что было нужно этой женщине от меня? Кто она?   По её виду и разговору это была не цыганка и не попрошайка, каких в те послевоенные годы  было немало. В этом случае всё было бы проще, хотя, что бы я мог подать ей, если бы это было даже так – видно же было, что у меня ничего с собой не было.
      Я забрался в кабину студебеккера, стоявшего на платформе, и, размышляя, сидел там, пока состав не тронулся и не покинул станцию.
       Почему она захотела со мной поговорить? Да и что бы я мог сказать в ответ на её утверждения и тем более упрёки? Сам я никогда не задумывался о степени своей талантливости. И я ещё ничего не успел сделать в жизни и ничего ещё не умел. Просто учился на отлично и хорошо. Откуда бы ей знать обо мне? Мы же увиделись впервые, правда, она могла какое-то время следить за мной откуда-нибудь из-за ближнего вагона. Но это было маловероятно. Может быть, это была какая-то  ненормальная вещунья или местная сумасшедшая? Неадекватность, как я теперь понимаю, была налицо. С этими мыслями я тогда и уехал.
      А по сути дела я потом всю жизнь, уже став слушателем Академии и военным врачом, не раз задумывался над словами этой женщины. И всегда старался доводить дело до конца. Больших претензий ко мне никогда не было.  Много чего сделал за свою долгую жизнь. Люди  не раз говорили обо мне хорошо.  Им виднее.   
      А встречи с цыганами у меня были. Даже с известной артисткой  театра «Ромэн» Лялей Чёрной. Это свободный, талантливый и несчастный народ, метастазирующий в чужом теле. Как-то одна из пожилых цыганок у нас, возле больницы, посмотрев на меня внимательно, ничего не попросив, сказала: «Ты будешь жить долго, но будешь болеть».  Поживём, увидим. Пока всё так. Природные психологи.





ГОЛУБЬ  У МЕНЯ НА ПЛЕЧЕ
 
     Пустынный сквер на набережной. Середина лета. Дорожки заросли кустами. Сидим с женой на скамейке. Настроение скверное: домашние дела одолели. Вдруг из кустов, что были напротив, с шумом вылетает голубь, летит прямо на нас и садится мне на левое плечо. Я замираю, боясь его спугнуть неосторожным движением, но косым глазом вижу, как он вертит своей головкой. Серебристый такой. В глазах жены вижу удивление и немой возглас: «Ну, вот, видишь, не всё так плохо!»
      Голубь сидел на моём плече не меньше минуты и только потом улетел дальше. Никогда  в жизни на меня голуби не садились. Птица эта осторожная,  суетливая, вечно голодная, часто ходит парами. К людям тянется и в то  же время всегда с ними настороже. Иногда их кормят с рук. Но чтобы так надолго сесть на плечо?  Это же не в цирке.
     У людей отношение к голубям чаще даже любовное. . Считается, что это – птица мира. Их заклятые враги – только кошки и собаки. Бывает, что зазевается голубок, и от него уже только перья летят. Ребятишки во дворах, малыши, любят гонять стайки голубей по аллеям и площадкам. Перегоняют с места на место. Вот забава, так забава! Мамочкам и бабушкам на радость.   
      Но в голодные годы и в годы ленинградской блокады люди ели голубей, причём всех подчистую. Отец, помню, рассказывал, что когда он учился на рабфаке в Ленинграде в двадцатые голодные годы, он сам и другие  студенты  ловили голубей у себя в общежитии на чердаке. Поймают, ощиплют и сварят. Чем не супчик с голодухи. Такое время было.
       Мой голубь улетел, а я успокоился и даже как-то умиротворился. Туча, что была на душе, прошла. Показалось даже, что можно жить дальше. Мудрствовать по поводу появления моего голубя у меня на плече я не стал. Хотя сомнения остались. Но, всё-таки, чего это вдруг он ко мне прилетал? Не ангел ли? Или  дух святой? Многие так считают.


ВНУК  СТОЛЕТОВА

       Будучи врачом Рязанского парашютно-десантного полка, я в 1959 году проходил очередное врачебное прикомандирование в клинике академика М.С.Вовси в Боткинской больнице. Мирон Семёнович Вовси всю Великую Отечественную войну был Главным терапевтом Красной Армии. В клинике я слушал его лекции, участвовал в его обходах, вёл больных и дежурил.
      Одно из моих наблюдений там было связано с дежурством по этой  клинике (скорее всего, я был в тот раз помощником дежурного). Я добросовестно осматривал поступивших и тяжелых больных.
      Поздно вечером в одной из палат я долго беседовал со старым седым пациентом, которого моя заинтересованность в его состоянии так ободрила, что он рассказал мне многое из своей жизни. У него была гипертоническая болезнь. Последние дни давление зашкаливало. Оказалось, что он – внук академика Столетова, в начале 20-го века впервые в мире открывшего, что свет имеет  вес. Мы проговорили целый час, ему сделали назначенные инъекции. Старик был растроган моим вниманием. По-видимому, он был очень одинок. А утром он умер во сне от инсульта.
      Я, наверное, был последним, с кем он говорил при жизни. Я узнал о его смерти перед самой утренней конференцией. Это так огорчило меня, что  вместо трафаретного доклада о дежурстве я рассказал  присутствовавшим врачам и студентам об этом интересном человеке. Это вызвало у студентов даже смех. Конечно, мой рассказ был никому не нужен. Просто я горевал.
        Проводивший конференцию проф. Б.З.Чернов (известный терапевт в годы войны) сделал мне замечание за ненужные и неуместные на конференции подробности в ущерб необходимым сведениям. Я понял, что рассказывать о больных следует не везде и не всем. И все-таки в моей встрече с этим стариком  было что-то важное.
       Говорят же, что иногда перед самой смертью у умирающего человека возникает какое-то озарение, его оставляют боли и тоска, и он успокаивается.



КЛАДОВАЯ ТВОРЧЕСТВА

      Я давно заметил, что, занимаясь литературным трудом, я работаю над текстом, а иногда и над композицией  произведения, как бы не совсем один. Это не значит, что кто-то водит твоим пером. Даже если бы это было так, это невозможно было бы доказать. Но, хотя это ощущение трудно выразить, я убеждён, что любой художник существует «в обнимку»  с чем-то лучшим, накопленным  в себе.
        Есть понятие в психиатрии - раздвоение личности (шизофрения), но, наверное, возможно и удвоение или усложнение личности.  У такого человека как бы есть собственная кладовая (опыта и смысла), которую он накопил впрок, и которой может при необходимости воспользоваться. Говорят же, «сложный человек». Художник должен быть сложным (духовно богатым) человеком, иначе у него не хватит сил для  творчества, и он способен стать всего лишь старательным ремесленником.
      У научной докторской диссертации обычно, кроме основной части самой работы, есть приложения. В них - детальные сведения, специальные расчёты, подробности, справочные материалы, версии. Они  непосредственно связаны  с основной частью исследования, дополняют её, они - кладовая данного научного творчества. Часто они даже содержательнее основных результатов.
        Но в литературном творчестве всё сложнее. Но и оно предполагает наброски, зарисовки, эскизы, часто имеющие самостоятельное значение. Чаще эти заготовки как художественный поиск или раздумья остаются только в голове писателя (художника) и в его памяти и, работая над основным творением, он их использует. Или отбрасывает. Это же его кладовая. Что-то возьмёт, что-то не возьмёт. Отточит фразу, яснее передаст смысл. При этом он как бы постоянно советуется с самим собой, становясь самому себе и советчиком и критиком. В нём самом его помощник. Это и есть усложнение личности и условие её обогащения.
       Обычно писатель в конечном варианте реализует только часть того, что он мог бы создать. Создавая то или иное произведение, он беднее не становится. Иногда важнее не то, что он создал, а то, чего он ещё не сделал. Иногда художник или писатель и сам не знает, почему он предпочёл тот или иной образ. В этом смысле творчество как процесс выбора иррационален, непонятен  и непознан  до конца,  полуреален.
      Это в особенности свойственно писателям-живописцам. Писатель – живописец – такой художник, у которого на кончике его кисти не краска, а слово, способное оживить краски.  Это сложный вид творчества. Таких писателей немного. Но в этом качестве пробуют себя все. Настоящих художников слова, таких, как Паустовский, Шолохов, Пришвин, Пушкин, Маяковский,  всё же мало.   У них всегда важен образ, деталь, цвет.
     К примеру, можно написать: «Гриб рос под берёзой», а можно: «Из-под травы торчала тёмная шляпка гриба с прилипшим к ней берёзовым листком». Или «На сковородке жарилось мясо» -  вкусно, но ещё вкуснее было бы: «На сковородке шкворчало мясо, источая вокруг вкусный запах». Или: «У крыльца высилась поленница дров», а можно: «Преследовал кисловатый запах нарубленных осиновых дров». Возможны и лучшие примеры. Главное – образность. Получается живопись в прозе. Картина, но не маслом, а словом. Полуреальность: слово заменило краски.
       Литературное творчество не утомляет, а радует. Если не получается сразу, нужно немного повременить, порыться  в своей кладовой, и всё получится.



ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Примеры полуреальности (странностей и иллюзий) в жизни и в сновидениях были действительно пережиты мною в детстве или во взрослой жизни. Наверное, я не исключение, что-то подобное могут припомнить многие. Это известно и психологам и, возможно, имеются удовлетворительные объяснения этим примерам. Их мало, и мало тех, кто это знает, а хотелось бы многое понять. Познание самого себя – то же, что и познание мира.
     Некоторые воспоминания так давно лежат почти забытые в кладовой моей памяти, что я и подумал, не пора ли их обнародовать, пока не поздно ?.











Кириллов Михаил Михайлович
Редактор Л.С.Кириллова
Дизайнер В.А.Ткаченко


 

ПРИМЕРЫ ПОЛУРЕАЛЬНОСТИ
Очерки


Издание художественно-научное


Подписано к печати           2017 г.
Формат 60х84  1/16  Гарнитура Times New Roman.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л.
Тираж 100 экз. Заказ  №
Отпечатано в ООО «Фиеста – 2000»
410033, Саратов, ул. Панфилова, корп. 3 А.Тел. 48-44-39